Причем это было именно ее творение: анод лампы был изготовлен из молибденовой трубы, по которой прокачивалась вода. В общем-то это было понятно: мощность лампы составляла ватт пятьсот. Для магнитофона это чудо явно не годилось, но в результате (спустя ещё три недели) у меня появился агрегат для высокочастотной сварки электродов прочих радиоламп. А еще некоторое время спустя — несколько очень забавных усилителей…

Собственно, отвлечься от радиодела меня буквально вынудила Камилла. В понедельник двадцать первого января она появилась за завтраком с очень хитренькой физиономией. Понятно, опять придумала что-то новое и гениальное:

— Доброе утро. Раз тебя снова видеть такой серьезной и задумчивой, настолько рад, что даже не буду спрашивать, что ты придумала нового. Ты, как мне кажется, сейчас и без каких-то вопросов расскажешь, как изобрела пенициллин.

— Нет, не изобрела еще, не получается. И вообще, ничего такого, чего ты сам не знаешь, я тебе не скажу.

— Тогда скажи то, что я и сам знаю.

— Хорошо, но учти — ты сам попросил, я не хотела. Ты — мерзавец, и это ты и без меня знаешь, вот.

— Да, я такой. А теперь поделись, почему я мерзавец на этот раз.

— Да потому, что я потратила почти год, чтобы понять для чего использовать этот катализатор. А еще столько же потратила, чтобы понять зачем тебе нужно столько изобутана.

— Сколько? В смысле изобутана?

— Ты же сам сказал, что тебе нужно несколько тонн в день. Я сделала холодильную машину на изобутане, точнее Нил сделал — но для нее нужно полфунта изобутана, даже меньше. Значит, тебе изобутан был нужен для чего-то другого…

— Для холодильников нужен.

— Ну да, для холодильников тоже. Но ты же не собираешься выделывать по пять тысяч холодильников в день? Так что тебе меня обмануть не удалось, и я сделала из него изобутилен! А дальше — все просто, и сейчас Саша Антоневич уже готовит проект для постройки завода по выпуску настоящего каучука.

— Настоящего — это какого? Мы же уже каучук выпускаем.

— Так выпускаем бутадиеновый и бутадиен-стирольный. А это будет настоящий, изопреновый. Но это неважно, ты все равно меня обманул — я думала, что твой катализатор для этого каучука нужен, а он не нужен. Я же говорила, что ты мерзавец — но я тебя все рано перехитрила!

Изопреновый каучук — обалдеть! Если мне склероз не изменяет, его же только после второй мировой начали делать…

— Погоди, а как ты придумала с каучуком изопреновым?

— Да ничего я не придумывала, сам прекрасно знаешь. Вильямс все придумал еще сорок лет назад, я только придумала как изопрен из изобутанола сделать. Но ты что, не мог мне сказать, что этот катализатор для изопрена не нужен?

— Какой катализатор?

— Какой-какой… вот этот — и Камилла бухнула на стол мутный пакетик с какими-то мелкими белыми гранулами.

Ну, пакетик знакомый, интересно, что там внутри? Я взял его, развязал. Вроде ничем не пахнет…

— Лизать — можно?

— Лижи!

Вкус у мелких легких скорее все же хлопьев, чем гранул мне определить не удалось. Не было его, вкуса.

— Сдаюсь. И что же это такое?

— Да это же твой полиэтилен — голос Камиллы от восторга сорвался в какое-то сдавленное пищание, — и пакетик — тоже из него сделан! Вот только я не пойму — у тебя пакетики такие были совсем почти прозрачные, а у меня все же мутные получаются. А я проверяла — чистота продукта минимум четыре девятки, твои пакетики грязнее. Я уже пробовала добавлять такую же дрянь, все равно прозрачно не выходит. Так что сам говори — что я делаю не так? И если его делать по фон Пехманну — он получится прозрачный?

— Пехманн у нас кто?

— Ну немец, который его при тысяче атмосфер делал. Только я так не могу, у меня насосов таких нет. Самое большое — триста пятьдесят атмосфер в лаборатории получить можно, а скорее — триста.

— Тогда у меня к тебе вопрос — как долго делать установку, чтобы полиэтилена получать хотя бы килограмм пятьдесят в день?

— Недолго. Но сначала надо на три четверти разломать ту, которая уже в лаборатории стоит — у меня получается в день килограмм двести. А тебе зачем? Пакетики делать?

Пакетики делать — дело хорошее. Но я давно уже мечтал о телефонизации городка (и, главным образом, своей собственной квартиры и конторы). Телефоны в продаже были, но вот налаживать всю телефонную сеть мне было некогда. А нанять — некого. Да и телефонные железные провода, десятками висящие по столбам в той же Москве, меня не очень радовали — так что первым использованием получившегося продукта стало изготовление телефонной "лапши". Довольно немудрёную оснастку Вася Никаноров сделал дня за четыре, и, пока я не сообразил что "что-то тут не то", рабочие, крутя ручку "механизмы", успели лапши этой наделать километров пятнадцать.

"Не то" заключалось в том, что сейчас телефонные и телеграфные провода делались железными. Много проводов нужно было, а железо куда как дешевле меди. Вдобавок, железо прочнее — и столбы можно было ставить не так часто. Так что, поскольку я параметры уточнить забыл, мне рабочие закатали в пластик тридцать верст полумиллиметровой стальной проволоки. Я уже было расстроиться решил, но вдруг вспомнил, что "лапша" со стальной жилой тоже активно применялась. Правда, не для телефонов…

Весь февраль и март не покладая рук трудились не покладая рук работницы нового моего производства. Хорошо еще, что осенью был выстроен детский сад-ясли для детишек их рабочего городка и жены рабочих тракторного и судостроительного заводов оказались свободны. Но все рано пришлось нанять десяток столяров для моего "деревяшечного" производства, чему очень не обрадовались несколько Царицынских древопромышленников: у меня, хотя жилья свободного для рабочих и не было, репутация среди местного пролетариата была безупречной, и лучшие мастера с завода Максимовых и с завода братьев Голдобиных решили, что мое предложение отвергать не стоит, а с жильем и подождать можно. Впрочем, сманиванием рабочих занимался Василий Иванович Якимов, чей завод я "сожрал" еще прошлой весной. Легко так сожрал — просто пришел к нему и предложил его заводик мне подарить. Правда взамен я предложил ему стать директором уже моего деревяшечного цеха, со стандартным окладом в тысячу рублей, что, хотя было вроде как и немного меньше его прежних доходов, но меньше очень не на много. И гарантированно. Да и прочие бонусы были немаленькие, так что теперь всю "деревяшку" я тоже делал сам. Да, сам — и сам сделал две тысячи красивых деревянных ящичков с красивой передней стенкой, напоминающей полуоткрытое жалюзи.

Последнюю декаду марта рабочие, занимающиеся электропроводкой на заводе и в городке, прокладывали новую сеть по всем жилым кварталам, а первого апреля в шесть часов утра рабочих разбудил вовсе не заводской гудок.

Гудок, о котором часто упоминали в старых книжках и фильмах, был народу необходим хотя бы потому, что на весь Царицын, к примеру, будильников было хорошо если штук десять. Причем все — вовсе не у рабочих. Рабочих же поднимал именно заводской гудок. Штука хорошая, но этот самый гудок отличался на редкость низкой избирательностью и будил всех в радиусе километра (а то и дальше). К гудкам привыкнуть удалось довольно скоро и, точно зная, что "это не мне", я просто поворачивался на другой бок и продолжал спать дальше. Но все равно — мешает.

Так что первого апреля гудок не прогудел. Вместо него уже я, довольно вредным голосом, произнес в микрофон "Доброе утро, начинаем утреннюю гимнастику!", а два пятисотваттных усилителя разнесли мой голос по трем тысячам динамиков "трансляции". А затем — после того как я перещелкнул тумблер — зазвучал записанный несколько дней назад на магнитофон местным любительским оркестром "Марш Авиаторов". Без слов, конечно.

Два "стеклянных самовара" первое получасовое включение отработали отлично. "Самоварами" лампы прозвала Машка — и не зря: КПД у этих ламп был хорошо если процентов пятнадцать, и из сети жрали они киловатта четыре — большая часть из которых тратилась на нагрев самой лампы. В сварочном аппарате это было не сильно заметно — включение на полсекунды раз в пару минут лампу перегревало не сильно, а для постоянной работы на режиме пришлось изобретать водяное охлаждение от водопровода. Хорошо, что у Камиллы мне рассказали про йенское борное стекло, из которого стеклянную посуду для химиков делали. И не только посуду, так что "самовары" не лопались. И первая радиотрансляция удалась — вот только на работу опоздали все до единого рабочие: сначала они дослушали трансляцию до самого конца, и потом еще некоторое время обсуждали "новое чудо от Александра нашего Владимировича".