– Молчи и иди за нами, – велела Руми и повела свой увеличившийся отряд дальше, через холл, в сторону столовой.

– Не поздновато ли для экскурсий? – поинтересовался японец, чуть поотстав от девушки и под локоть тормозя Макалистера.

– Само собой, – огрызнулся Генри шепотом. – Я и сам не очень понимаю, что происходит, но, боюсь, ход в стене не единственный способ учеников разнообразить свой досуг.

Сората покивал. Генри обрадовался, что не придется оставаться с Асикагой наедине, отчего-то ее общество ввергало его в смущение, хотя, быть может, дело в крохотных пижамных шортиках, открывающих крепкие стройные ноги учительницы литературы во всей красе. По мнению британца, даже слишком, что, однако, не мешало ему украдкой бросать на них взгляд. Сората вдруг оступился, тяжело оперевшись на его локоть, и Генри заметил, что тот слегка порозовел, хотя в коридоре было весьма прохладно.

– Что, засмотрелся? – не удержался Макалистер от мелкой колкости, отчасти чтобы отвести подозрения от себя. Кимура выпрямился и ответил вполголоса:

– Не больше вас, Макалистер-сан. И не забывайте, что по вашей гениальной теории я гей со стажем.

Генри не нашелся, что возразить, и, возможно, именно поэтому не заметил, как они подошли к закрытым дверям спортивного зала. В этой части коридора было по-особенному темно, только над уходящей вверх лестницей по левую руку мигала лампочка. Руми призвала мужчин к молчанию, и Генри услышал едва различимый гул голосов изнутри, однако из щели под дверьми не проникало ни грамма света. Кимура хмыкнул, скрестив руки на груди и ожидая продолжения, видимо, решив взять себя роль простого наблюдателя.

Генри убедился, что правила, которые он обязан был блюсти, снова нагло попраны, и протянул руку к дверной ручке, однако Руми его остановила. Игриво подмигнув, неслышно толкнула створку, просочилась в зал и поманила спутников за собой. Сората прошел мимо Макалистера и тоже скрылся в приглушенном мраке спортзала.

– …оно называется дзикининки[9], – негромко рассказывал глубокий проникновенный голос Курихары. Самого парня толком было не разглядеть – ученики сидели полукругом на матах вокруг обернутого синей бумагой масляного фонаря. – Эти существа выглядят как гниющие человеческие тела с длинными руками и когтями, которыми они раскапывают могилы. Дзикининки питаются мертвечиной. Их взгляд парализует тело и разум, зубы способны перемалывать кости. Существует легенда, что один монах пришел в деревню, где умер человек. Жители сказали ему, что нужно переждать ночь в другом месте, однако монах не послушался, и в полночь к нему явился монстр, который схватил труп и принялся раздирать зубами на части. Но самое страшное, – Хибики намеренно сделал паузу, и кто-то из девочек шумно вздохнул, – самое страшное, что дзикининки все понимают и страдают от того, что им приходится есть разлагающуюся плоть…

– Хибики! – напуганный девичий голосок возмущенно зазвенел в наступившей тишине. – Вечно ты всякие мерзости рассказываешь!

Парень усмехнулся и промолчал.

Генри история тоже впечатлила, но более его взволновала атмосфера в зале. Было прохладно, будто от гуляющего под потолком сквозняка, трепещущий язычок огня под слоем стекла и бумаги отбрасывал на стены и лица сгрудившихся вокруг подростков зловещие синие тени. Казалось, они существуют сами по себе, беспрестанно шевелясь и переползая с места на место, а синий свет навевал мысли об огоньках с моря, символизирующих души погибших моряков. Сората стоял рядом, почти невидимый в темноте, но Генри чувствовал его присутствие и этим немного успокаивался. Море с его обманчивыми огнями было далеко.

– Я знаю еще пару историй, Акеми, – меж тем произнес Курихара, чуть подавшись вперед. – Например, про рокуроккуби[10].

– Это что за фигня? – Сэм Чандлер заинтересованно придвинулся к другу. Для него традиционные японские ужасы – кайдан – были в диковинку, как, впрочем, и для Макалистера. А голос Хибики для подобных историй подходил как нельзя лучше.

– Я знаю, – подала голос Минако. – Это ёкаи[11] с длинной шеей.

Девушка была чрезвычайно довольна собой, но Сэм смотрел на Курихару, ожидая пояснений от него.

– Рокуроккуби действительно ёкаи, но не обычные, – будто бы нехотя заговорил Хибики, хотя Генри отчего-то догадывался, что внимание ему все же льстит. – Ими становятся женщины, которых прокляли, и участь их незавидна. По ночам их шеи вытягиваются настолько, что головы разгуливают по дому отдельно от тел и пугают людей.

Парень вытянул руку, отчего голубоватый свет фонаря померк на миг, и стало абсолютно темно.

– Есть легенда о бывшем самурае, который остановился на ночлег в деревенском доме, а посреди ночи проснулся и увидел рядом пять обезглавленных тел, шеи их были обрублены гладко, и ни капли крови не было на срезах. Поняв, что перед ним страшные ночные гоблины, самурай спрятал тела, и на рассвете головы вернулись и умерли в мучениях, не найдя своих тел.

Курихара затих.

– А почему только женщины? – спросил кто-то. Чандлер громко фыркнул:

– Потому что они достаточно любопытны, чтобы вляпаться в какое-нибудь проклятие.

Судя по звуку, Сэм получил ощутимый тычок от одной из девушек. Минако, перехватила инициативу:

– Я тоже могу рассказать. – Она выпрямилась, принимая более подходящую для страшной истории позу. – Про ямаороши[12].

– Кого? – со смешком перебил ее Сэм. – Что за дурацкое название?

– Нормальное название, – обиделась девушка. – Это цукумгами[13], который получается из тёрки, отслужившей ровно сто лет. Я видела такого – у нас на кухне. У него худенькое тельце, ручки и ножки, а вместо головы – тёрка…

Генри чуть не поперхнулся, услышав подобную глупость. И тут Руми не выдержала:

– Да это же был наш Сората! – хихикнула она. – Иногда он бывает таким контуженым, что кажется, у него на плечах вместо головы действительно тёрка.

И включила свет.

Ученики встрепенулись, как перепуганные тараканы, загомонили, повскакивали с мест, даже отрешенный Курихара. Завидев Асикагу, он странно побледнел и отвел глаза.

– Что здесь происходит? – Генри решил, что пришло время и ему высказаться. Ребята посмотрели на него, будто только что заметили и не сразу узнали, что, впрочем, не удивительно, ведь прежде они наблюдали коменданта исключительно в отглаженных брюках, рубашке и жилете, а никак не в растянутых штанах и мятой футболке. Пижамы Генри не любил с детства.

– А мы тут это, – Сэм замялся и, виновато улыбнувшись, признался, – играем.

Девочки инстинктивно прижались ближе друг к другу, и Макалистер отметил, что среди них не было Николь.

– Что за игры посреди ночи? – Генри не понимал, и это его раздражало. Казалось, что над ним специально издевались, выдавая сложные фразы, смысл которых доходил до него не в полной мере. Неожиданно подключился Кимура:

– Ао-андон. Да?

Курихара нехотя кивнул.

– Да. Это не запрещено правилами.

Однако Генри был непреклонен:

– Однако запрещено в ночное время находиться в помещениях, предназначенных для учебных занятий. И что это вообще за игра такая, этот ваш андон?

– В эпоху Эдо была такая игра – хяку-моногатари, – откликнулся Сората. – Люди рассказывали друг другу страшные истории вокруг синего фонаря, а Ао-андон – имя демона, который может явиться под утро последнему рассказчику.

– Какая глупо…

Руми наступила мужчине на ногу пушистой тапочкой и прошипела:

– Заткнись, Генри-кун, и не порть удовольствие, – и, обращаясь к ученикам, предложила: – Страшные истории, значит? Играете в хяку-моногатари, и история, рассказанная последней, оживет перед рассветом? Мне это нравится, хочу поучаствовать!