Я фыркнул.

— Однорукий безногий инвалид должен воевать против нескольких колоний по двести человек в каждой? Серьезно? И потом… Даже если вы серьезно — не-а, не пойдет. Я что, монстр?

Он снова вздохнул.

— Воображение хорошее?

— Не жалуюсь.

Серов вынул из кармана маленькую коробочку с большой красной кнопкой и сказал:

— Ядерная война начнется через пять минут. Эта кнопка необратимо выведет из строя все существующие боеголовки, но при этом убьет равное число милых, добрых, ни в чем не повинных детей. Боеголовок в мире точно неизвестно сколько, но точно больше пятидесяти тысяч, и с высокой вероятностью — больше сотни. Нажмешь? Риторический вопрос, не правда ли?

Я покачал головой.

— Ход сильный, всего одна смерть за боеголовку, способную убить десятки и сотни тысяч. Только нет, не нажму. Почему я должен быть уверен, что кнопка сработает?

— А ты ничего не теряешь. Ведь по условиям задачи кнопка убьет столько детей, сколько выведет из строя боеголовок. Не сработает — значит, и дети останутся живы… Правда, только на пять оставшихся до войны минут. Так что если вдруг всезнающий бог даст тебе такую кнопку и скажет, что скоро война — ты нажмешь. Я нашел определенные моменты в твоей биографии. Я вижу это по твоим глазам. Ты человек решительный, а цена несопоставима, это даже не моральный выбор, а моральная однозначность. А тут все проще, ведь в составе колониальных команд нет детей, зато почти все колонисты обучены убивать и подготовлены воевать с другими колониями.

Я хмыкнул.

— Ну ладно, допустим. Только как вы меня туда отправите, если корабль не готов, и как однорукий инвалид должен воевать в одиночку против кучи колоний? Ептить-колотить, почему я⁈

Серов откинулся на спинку стула.

— А тут-то как раз все до жути просто. Мы знали, что не успеем построить колониальный корабль, и потому вот уже десять лет в строжайшей тайне строим анти-колониальный.

— А не один хрен? Чем строить антиколониальный, можно просто колониальный построить, нет?

Серов покачал головой.

— Смотри какая штука. Положим, у нас двести человек колонистов. Корабль будет год лететь к Солнцу и потом еще полгода от звезды Росса до планеты. Примерно полтора года этих двести колонистов нужно защищать от солнечной радиации. Это невозможно сделать пассивной защитой, нужно магнитное поле, которое закроет полностью весь жилой отсек. А жилой отсек на двести человек, как ты понимаешь, огромен. Кухни, тренажерки, спальни, рабочие места, медотсек — закрыть нужно все. Такая мощная защита требует мощного источника питания, и все это весит ну просто неприлично много. Двести колонистов нуждаются в еде и воде на полтора года. Это дохрена веса и места. Двести колонистов нуждаются в жизнеобеспечении и климат-контроле, и все это дохрена весит. И все, что я перечислил, нужно задублировать и затриплировать. Проблема решаема через очень высокие технологии и очень продвинутые материалы, чтобы все это весило приемлемо и имело приемлемые габариты. Мы катастрофически отстали в этом аспекте. Наш корабль, будь он так построен, как есть, будет вдвое больше конкурентов. Ему понадобится намного более мощный прыжковый привод, большие маршевые двигатели и больше топлива. А это снова увеличивает корабль в размерах и весе. Замкнутый круг.

— Ну и как его разорвать?

— Послать не двести колонистов, а одного-двух… операторов, назовем их так. Упакованные в свинцовые кубы, они займут очень мало места, их обеспечение занимает мало места, питательных запасов им требуется всего ничего. Им не нужны спортзалы, кухни и спальни. Это дает колоссальный выигрыш в весе и пространстве. Более того. Колониальный корабль везет материальное обеспечение будущей колонии. Оборудование, припасы, инфраструктуру. И оружие, но на оружие места практически нет, чтобы положить в груз дополнительную пачку патронов, нужно оторвать от нужд колонии что-то, в миллиард раз более важное. Но один-два оператора антиколониальной экспедиции нуждаются в меньшем количестве оборудования, а значит, могут взять многократно больше средств ведения войны…

— Стоп-стоп, как это — упаковать в куб? Почему оператору не нужна кухня и спальня⁈

Он вздохнул и достал смартфон.

— Смотри. Только учти, зрелище не для слабонервных.

И он показал мне видео.

Громадный — метра три в высоту! — человекообразный робот подходит к балкону, отрывается вверх панель, закрывающая кабину. Человек, сидящий внутри, буквально вопит: «Мужики, да это же очешуенно!!! Это охренеть как круто!!!». Два техника на балконе подводят к кабине цепи крана, зацепляют, и…

Кран потянул вверх, наматывая цепи на барабан, и вытащил из кабины пилота…

…Верней, черный ящик размером с очень большой чемодан, увенчанный человеческой головой.

— Не понял… Как он в ящик-то уместился?.. Стоп… Это?..

— Это человек, потерявший руки, ноги и получивший некоторые другие смертельные травмы. В ящике — то, что от него осталось, это его система жизнеобеспечения. Ему имплантирован нейролинк — слыхал, полагаю? — и несколько искусственных органов. В общем, под словом «оператор» я имел в виду примерно то же самое, что в книге «Голова профессора Доуэля», только с продвинутым нейролинком.

— Не читал, — признался я. — Даже не слышал.

— Ну, книга-то сто семьдесят пять лет назад написана… Ты фанат Вархаммера, насколько я знаю, да? Чтоб тебе было понятнее — речь об аналоге дредноута.

Я осмысливаю услышанное — а оно довольно-таки шокирующее.

Дредноут — это смертельно раненный воин, заключенный в шагающий боевой саркофаг и подключенный к системе жизнеобеспечения. Участь, мягко говоря, нелегкая: этот человек больше никогда не ощутит вкус напитка, дуновение ветерка, тепло солнца. Он обречен существовать внутри боевой машины и видеть мир через сенсоры. Только самая последняя модель — «Кастраферрум» — обладает смотровой амбразурой напротив того места, где располагается голова пилота. Возможность видеть своими глазами — наверное, это очень много значит для того, кто лишен всего остального…

Бред, в общем, и…

…И тут я догадался, кто он такой.

— Кажется, я понял, кто вы на самом деле такой, — сказал я. — Одинокий инвалид — заманчивая добыча для органлеггера, да? Не-а, не прокатит.

Серов вздохнул и достал из кармана банковскую карту, бросил ее на одеяло.

— Как знал, что разговор так повернется. Пин-код — четыре единички. На ней миллион евро. Можешь потратить как хочешь, а потом мы вернемся к нашему разговору. Если даже удастся найти кучу совместимых реципиентов и продать от тебя все, что можно продать — удастся отбить в лучшем случае треть этого. Потратишь миллион — поймешь, что я не органлеггер.

Я повертел карточку в руке.

— Как, всего треть? Я не стою даже полмиллиона?

— Лет десять назад стоил бы. Нынче китайские органлеггеры сильно сбили цены на черном рынке.

— Откуда вы это знаете, если не органлеггер?

— Мы искали среди их клиентов подходящих операторов. Триады практикуют покупку добровольных жертв, тех, которые согласны пойти на органы, ну там, ради семьи, лечения детей и все такое.

— Не нашли?

Серов пожал плечами.

— А сам как думаешь? Давай загибать пальцы — загибаю я, тебе пальцев не хватит. Возраст — до тридцати, а лучше — до двадцати пяти, это раз. Человек, которому нечего терять — два. Высокий интеллект — три. Интроверт, легко переносящий одиночество — четыре. Специфический набор умений, характерный для профессионального геймера-стратежника — пять. Желательно высшее образование — шесть. Особые требования к характеру, решительность и готовность действовать по принципу «цель оправдывает средства» — семь. Хотелось бы солдата, которому уже приходилось убивать — восемь, но увы, нам и так очень повезло, что есть ты, который соответствует первым семи пунктам. И девятый — отсутствие семьи. Внимание, вопрос — а сколько у нас таких людей?

— Один я?

— Был еще второй кандидат, но он повесился на днях. Он-то был даже в чем-то получше тебя, но имел критический недостаток — семейную склонность к синдрому Альцгаймера… Для выполнения задачи, растянутой на двадцать лет, это недостаток очень серьезный. В общем, давай я сейчас изложу тебе суть плана, а потом дам денька три на потратить деньги.