— Знаешь, Лаш, должен сказать тебе одну вещь… Ты — самая убойная штучка в этой галактике.

Вся эта история закончилась для цалларунга очень плачевно: галактика полна эгоистов, жадин, высокомерных и жадных до власти засранцев, но в среднем галактическое сообщество — довольно-таки приличная публика, и нападение на колонию с целью геноцида мирного населения оказалось той чертой, которую переходить не стоило. Два месяца спустя галактическое содружество полностью закрыло для цалларунга свои системы, самих цалларунга объявило пиратской цивилизацией, а «союз неприсоединившихся» попросту распался, в нем остались одни лишь цалларунга, а их бывшие союзники быстро переметнулись на сторону Содружества.

И даже создатели плана по развалу союза мозгоглазых не могли предвидеть, что их план увенчается успехом настолько быстро. Как не могли предвидеть и того, что между неколькими планетами цалларунга вскоре началась «гражданская» война: половина желала принять правила Содружества, половина пыталась удержать свою империю от развала.

Как бы там ни было, мозгоглазым очень резко стало как-то не до внешней политики.

Леонид вернулся домой, на Чодангу, с твердым обещанием самому себе больше не ввязываться ни в какие суперважные миссии: теперь у него есть свои собственные задачи. Это — безопасность его дома и его семьи в первую очередь, так как Лаш уже ждет ребенка. При том, что на ее попечении еще и две возрождающиеся цивилизации — коорны и тарги — дел у них двоих хватит. А денег Леонид легко поднимет на охране менее важных объектов.

Синкай остался охранять колонию цалларунга вместе с четырьмя десятками андроидов, и вскоре близко сошелся с женщиной-балларанкой из команды операторов оборонительных систем.

Его вклад в победу высоко оценили на самом высоком уровне. Такой же орден, как у Леонида, ему не дали, но все же он получил куда более ценную для него награду.

Командующий Билорса привез ему новый меч взамен утраченного, но поначалу Синкай подарка не оценил.

— Я утратил меч, которым мой род владел пятьсот лет, — сказал он. — Есть ли во вселенной меч, способный возместить эту утрату?

— Не знаю, — ответил Билорса, — но полагаю, что этот меч может оказаться достойной заменой. Это меч работы Масамунэ.

Глаза у Синкая стали как два круглых пятака, и несколько секунд он созерцал подарок с немым благоговением. Однако затем его взгляд внезапно стал злым.

— Я действительно очень ценю этот подарок, — сказал Синкай, — однако вынужден высказать крайнее неодобрение практики вывоза из моей страны ее культурного наследия, особенно настолько ценного.

Билорса улыбнулся.

— Разделяю эту точку зрения, но замечу, что этот меч не является японским культурным наследием. Он никогда не был японским.

— В смысле⁈

— Семьсот лет назад полевой исследователь на Земле просто заказал мастеру Масамунэ меч и оплатил авансом. Таким образом, данный меч изначально был собственностью Балларана и ни секунды — японским. Впрочем, мне кажется, теперь, когда он стал собственностью японца, эта проблема теряет какую бы то ни было актуальность, верно?

— Ровно шесть минут и сорок три с половиной секунды и ни мгновением больше, — предупредил медик.

— Конечно, — кивнул Кирсан.

На самом деле, балларанцы тоже любят круглые цифры, но пять балларанских минут, которые дал ему врач — это шесть земных минут и сорок три секунды. Ну а искин, с учетом слов «ровно» и «ни мгновением больше», решил перевести предельно точно.

Он подождал, когла дверь отъедет в сторону, и вошел в палату. Тихо сел на кресло у кровати и приготовился молча ждать под мерное попискивание медицинского модуля.

Дирк моргнула и приоткрыла глаза, затем скосила взгляд в сторону Кирсана.

— Скай? — пробормотала она из-под дыхательной маски.

— Это я. Как ты?

Девушка протянула руку к лицу и стащила маску.

— Буду жить, — ответила она довольно бодрым голосом. — Врач сказал — через две недели начну ходить, но он меня недооценивает, через неделю встану. А ты сам-то как?

— А что я? Я практически не пострадал, медики влили в меня кучу успокоительного, вот и вся медицинская помощь. Я даже не поседел, хотя, признаться, некоторое время боялся увидеть себя в зеркале.

Дирк прыснула, что было несколько удивительно для человека в реанимации, но балларанская медицина — сила, тут не поспоришь.

— Хе-хе… Слушай, Скай, мне сказали, но я немного того… как-то не поверила. Ты что, действительно запустил систему самоуничтожения?

— Ага, — кивнул Кирсан.

Дирк немного помолчала, затем просто сказала:

— Прости.

Он прекрасно понял ее с одного слова, но от маленькой мести не удержался и прикинулся непонятливым:

— За что?

— Я была о тебе много худшего мнения, чем ты заслуживаешь. Никогда в жизни не могла бы допустить и мысли, что ты способен на такое.

— Я понимаю. Это были вполне справедливые и закономерные сомнения.

— Что сподвигло тебя на это?

То, что он заблудился при побеге и оказался в самом центре битвы. То, что его загнали в безвыходное положение, бежать было некуда, да и далеко бы он убежал с Дирк на плечах? То, что выбраться на побитом «Оползне» было уже нельзя и внутрь ломились жуткие твари… Таков был честный ответ.

Но Кирсан дал немного более выгодный для себя и тоже, в общем-то, честный.

— А другого способа остановить ту громадину у меня уже не было.

Дирк улыбнулась, ее пальцы нащупали ладонь Ская, он нежно взял ее руку в свои.

Ну что ж, у него точно есть в этом мире перспективы, даже если не получится стать первым легатом пятой лиги. После всего пережитого Кирсана больше не волнуют такие мелочи, как престиж и уважение балларанского социума. Важно, что он уважает сам себя и есть те, которые разделяют с ним это чувство. Улыбка Дирк тому хорошее доказательство.

— Да, между прочим. Поздравь меня, я в пятой лиге, и даже не последний по рейтингу.

— Поздравляю, — сказала она.

— И мне нужен пилот.

Улыбка Дирк стала намного шире и искренней, и Кирсан улыбнулся ей в ответ.

Меня вернул в реальность стук в дверь. Врач и медсестры заходят без стука, значит, это кто-то другой. Николай? Он был вчера, обещал заскочить после вахты, а вахта у него трехдневная. Мелькнула душераздирающая мысль: может, Светка?.. Больше ведь, получается, некому… Но затем включился Здравый Смысл и Надежда, скуля и заливаясь слезами, уползла обратно в дальний угол моего сознания: нет, это не Светка. Она все довольно прямолинейно изложила: ей безумно жаль, но увы. В двадцать два года связать свою жизнь с человеком, потерявшим обе ноги и руку и лишившимся средств к существованию — идея хреновая, так что я ее отпустил. Ну как отпустил — сказал, иди и живи дальше, не твоя вина, что я оказался в неудачное время на неудачном перекрестке… Она бы и без моего «иди» ушла, так что я с фатализмом обреченного позволил себе широкий жест: пусть ее не грызет слишком сильно совесть…

… Ведь и я на ее месте поступил бы так же, скорей всего.

Роняю книжку — настоящий раритет, бумажная, Николай мне принес лучшее из своей коллекции — на одеяло.

— Войдите.

В палату вошел седоусый, подтянутый тип за пятьдесят, лицо сардоническое, лоб высокий. Пиджак, галстук, старомодные наручные часы…

— Приветствую, — сказал он. — Как самочувствие?

Я наградил его мрачным взглядом.

— Вы, видимо, ни страховой агент, ни соцработник. И, наверное, не адвокат.

— Меткая догадка. Как вы это поняли?

— Я так думаю, всем этим людям хватает такта не спрашивать о самочувствии калеку, который еще дней десять назад был счастлив и строил планы на жизнь.

Он вздохнул и сел на единственный стул в палате.

— Да, действительно. Такт не моя сильная сторона. Но вообще вопрос был не праздный. Я собираюсь поговорить с вами об очень серьезных вещах, вот и спрашиваю, при ясном ли вы сознании и при памяти.