Под удивлённый взгляд парнишки я умял всё, что было, и только когда паника нарисовалась на его лице, я рассмеялся.

— Ладно, больше так не буду, а то остальным ничего не останется, но у тебя талант к готовке.

Мои слова подбодрили маленького торгаша.

— А я не только умею хорошо готовить, вообще всё умею.

— Ну, — я налил себе чайку, — помни об одном выражении: человек, который хвастается, что всё умеет, на самом деле не умеет ничего.

— Это неправда, я не вру.

— А я не говорю конкретно про тебя. Просто подумай над этим и выбери себе в жизни что-то одно, в чём ты будешь лучше всех. Тогда-то тебя и начнут уважать окружающие.

Кажется, мои слова заставили его задуматься, ну или мне показалось — неважно. Сегодня я планировал наклепать теневых ножей. Закончив перекус и, под удивлённые взгляды Ицхака и других прохожих, я отправился на пробежку. Хорошенько пропотев и выполнив упражнения с собственным весом, я обмылся и посвежевший, в простой белой рубахе подошёл к зачаровальному столу.

Много веков на нём делали артефакторные произведения искусства, а он всё стоял непоколебимый. Я собирался продолжить эту традицию. Семён уже закупил по моему приказу пять болванок ножей. Я шёл к данному моменту ещё до приезда в Бастион. Книги по теневому зачарованию поглощались одна за другой, потому сегодняшний «бой» со сталью я выдержал с честью.

Иногда нож исчезал во всполохах тьмы, попадая в потусторонний мир, и приходилось терпеливо ждать, пока он появится. Самостоятельно туда лезть рукой не стоило — навыков маловато. Из-за этого, казалось, будто он живёт своей жизнью. Не зачарование, а укрощение какое-то. Именно что укрощение.

Своей волей я показывал бездушному инструменту кто тут хозяин и созидатель. Рука не дрожала перед исчезновениями и замирала в пространстве, тогда лезвие снова «всплывало» на посюстороннюю поверхность и терпеливо позволяло себя обрабатывать. Даже со вторым планом бытия на эти свистопляски ушло три часа.

А когда я закончил, нож в последний раз нырнул за порог реальности, потом вернулся и по краям покрылся серой едва заметной дымкой. Послышался лязг и аплодисменты от юного Ицхака. Ривка тоже успела уже проснуться и спуститься к нам.

— Вот это да! — пацан с восхищением держал получившийся артефакт, у него были мизерные знания в этом ремесле, но они позволяли оценить чужую работу. У парня не было таланта, но жизнь вынудила хоть чуть-чуть подучиться, чтобы не быть одураченным.

Семён подал мне свежее полотенце, а заодно положил выписку из банка, где была обозначена сумма за мой прошлый поход. Три с половиной тысячи.

«Что ж, неплохо», — подумал я и сказал Ицхаку, что он может выставить на продажу теневой нож.

— Что, правда? Но вы же… Ты же говорил…

— Ничего страшного, — махнул я, — пусть для ассортимента побудет. — Так, Семён, давай второй.

— Что⁈ — разом вдруг воскликнули Гольдштейны.

— В смысле «что»? Мне деньги, вообще-то, нужны, — хмыкнул я. — Все вопросы потом.

В общем, я решил так: пока изделия копятся, им незачем просто так простаивать. Выложим на прилавки, всё равно уже договорились продавать через Ривку. Она попросила при Ицхаке не оказывать ей знаки внимания, и мы не выдавали себя, хотя остальным давно всё было ясно.

Артефакты — товар редкий и в режиме продажи через лавочку сбываются медленней, чем это делал Феликс путём заключения сделок. Поэтому я не волновался насчёт слишком большого спроса. Моя способность анализировать изъяны стали и сводить ошибки к минимуму, позволяла быстро наращивать общее количество товара.

Я делал именно ножи по следующим причинам: во-первых, они мне самому нужны, а во-вторых, площадь покрытия зачарования меньше, а следовательно, меньше сил и времени уходит на обработку. Для учёбы самое то. Ведь я хотел сделать себе лучший рунический нож, а заработок — это как сопутствующая вещь.

Второй теневик я продавать не стал, вместо этого решил брать его с собой на вылазки за стену. Освободив для Ривки зачаровальный стол, я пожелал ей удачи и ушёл на задний двор размяться, а заодно опробовать технику, ради которой и поднимал процентиль теней до пятнадцати. Погружение в потусторонний мир.

Ломоносов с Семёном тоже не сидели зря и занимались своим делом. В частности, уборкой дома и сортировкой рунической библиотеки. Листы, свитки и все имеющиеся книги были в безобразном состоянии, и Иван взялся это всё рассортировать и привести в божеский вид. Ну а Семён… Семён сражался с бардаком по-своему: зачарованный на чистоту веник, акватряпка и секретное оружие против пыли — боевой пипидастр.

Он ходил голый по пояс, обмотанный, как абориген, белой тряпкой и с повязкой на голове, больше похожий на старого младенца, чем на камердинера. В одной руке грозный пипидастр, а в другой — веник. Единственным союзником деда в борьбе против пыли оказался Ицхак. Ему было поручено менять воду в ведре и сопровождать великого полководца чистоты.

Зная, что каждый занят своим делом, я сосредоточился на ощущениях, освежил знания из прочитанных книг и, шагнув к тени от козырька дома, нырнул в неё. Наступила практически мгновенная тишина, и время замедлилось. Воздуха я вдохнул много, потому стоял и осматривался, как тут что устроено. В прошлый раз всё произошло быстро.

Ареал, что мне был доступен для передвижения, скромный — пять метров. Я прошёлся до «выхода» через другую тень и вынырнул обратно. Меня словно засосало внутрь, и вот я снова стою на ногах, оглушённый огромным количеством звуков. Их я не замечал в повседневности, но контраст между потусторонним и этим миром сделал своё дело.

«Надо привыкать», — сказал я себе и снова плюхнулся в тень деревца, которую я мог использовать для погружения. К слову, я заметил, что могу исчезать только в том случае, если общая площадь отбрасываемой тени составляет не меньше площади моего тела. Иначе говоря, нырнуть во что-то совсем мелкое я пока не мог.

Этот параметр изменялся с ростом процентиля. Чем он больше, тем гибче можно использовать окружающий мир теней. Потому детям в лаборатории Лазаревича хватало обычных отблесков свечек. Там явно больше полтинника умения развиты.

«Напрыгавшись» вдоволь, я закончил тренировку и, переодевшись, отправился в банк, а оттуда прямиком к трактирщику, которому мы насолили.

«Которому Иван насолил», — поправил я себя, но раз уж он мой подчинённый, то за его поступки отвечать мне. Зайдя внутрь, я сразу же привлёк недружелюбные взгляды людей за столиками.

— Можно тебя, Алексей? — спросил я хозяина и махнул головой на улицу.

Мужчина поджал губы, вытер тряпку и бросил её на стол, велев жене присмотреть за заведением. Мы вышли на улицу, и я без лишних слов протянул ему три тысячи.

— Извини, что раньше не отдал, не было на руках.

Тот неодобрительно посмотрел на протянутые купюры. Сумма была в разы больше причинённого ущерба.

— Ваше благородие, вы не обязаны…

— Да, я знаю, что как у дворянина у меня больше привелегий, но считаю, что здесь мы были не правы, бери, — ещё раз протянул ему деньги и тот взял. — Отлично, тогда никаких проблем?

Мужчина растеряно взглянул на ассигнации.

— Нет, барин, никаких.

— Вот и хорошо, — я похлопал его по плечу и отправился домой.

Даже если после этого нас никуда не будут пускать, то всё равно моя совесть чиста. Из-за суеты с Распутиным трактирщик совсем из головы вылетел. Феликс бы с этим мгновенно разобрался, но в том и разница, что Семён — это не Феликс. У каждого из моих людей свои сильные и слабые стороны, и их нужно грамотно распределять.

Удивительно, но лавка Гольдштейнов быстро оживилась и стала для всех нас вторым домом. Я давно скучал по вот этому ощущению очага и уюта. В поместье Барятинских я был как пленник на вражеской территории. Всё-таки там много родственников и людей среди прислуги, что косо на меня смотрели, и приходилось жить в постоянном напряжении. Здесь же я мог расслабиться и полноценно отдохнуть.

Семён успел даже нанять трубочиста для восстановления камина, и вечером мы собрались в зале, распределившись по разным углам. Дрова умиротворённо потрескивали, я сидел к огню ближе всех и читал первую порцию рунических трактатов, что удалось найти на русском языке.