Передо мной, улыбаясь, стоял ребенок лет четырех-пяти. Человеческий ребенок. Тот самый, снившийся мне во время беременности. Красивый малыш с моими волосами и зелеными глазами Ёна.

— Мама! У меня получилось!

— Вижу, сынок. Ты у меня молодец, — произносили губы, пока мама мысленно обалдевала.

И никак не могла поверить своим глазам. Я же столько мечтала именно об этом ребенке! С тех пор, как он впервые приснился. А потом почти смирилась с тем, что тот очаровательный образ был послан мне всего лишь в утешение.

И вот он передо мной. Самый настоящий. Самый родной. Самый желанный.

Сын Люта.

Сын Ёна.

Я так скучала по тебе, малыш!..

Упав на колени, я крепко-крепко обняла своего ребенка. Я любила Лютика в его насекомчиковом виде. Но узнать, что тот, кого ты родила, всё же человек, пусть и на половину, было настоящим счастьем!

— Мам, задушишь, — захихикал мальчик.

— Ты теперь всегда будешь человеком, Лютик? — задыхалась я от радости.

— Мне так не совсем удобно, — поежился ребенок. — Но если хочешь, буду таким часто-часто.

— Ой, ты замерз? — забеспокоилась я, оглядываясь в поисках чего-нибудь, что заменило бы детскую одежду.

— Нет, — мотнул головой мальчик. — Мне не холодно. Просто непривычно.

Но я всё равно стянула с кровати простынь и закутала в нее сына. И опустилась с ним в кресло, усадив малыша на колени. Никому не отдам. Мой.

— Лютик, а ты знал, что Ле Ён — твой папа? С самого начала знал? Он же и раньше заходил к нам в комнату. Но ты захотел стать таким, как он, только сейчас.

— Нет, — мотнул головой мальчик. — Не знал. Мы же только вчера стали друг друга слышать. Он был просто дядя из дома. А сейчас он пришел, и я сразу ощутил — он и есть мой папа-в-виде-человека. Ой, — тут мальчик с расстроенным видом прижал ладошку к губам. — Папа просил не говорить тебе, если я узнаю его в доме!

— Ничего страшного, Лютик, — поспешила я успокоить ребенка. — Папа не должен был такое скрывать от мамы. И ты ничего не скрывай, хорошо?

— Я не буду скрывать! — заверил меня малыш. — Я всё-всё буду тебе рассказывать!

Я баюкала любимого человечка и размышляла о том, что по некоторым деталям, фразам или настроению мужа могла бы… нет, не догадаться. Но задуматься. Увидеть за кажущимся нечто иное. Любовь к зеленому цвету и множество растений в особняке. Феромоны, которые, в общем-то, у людей так не работают. Его внезапная, пришедшая на смену равнодушию, ненависть, случившаяся, когда жена якобы выбросила маленького Люта в лес. Я бы тоже воспылала ненавистью к тому, кто убил или бросил бы умирать моего ребенка. А это настойчивое стремление найти его любой ценой! Не для опытов, нет. Чтобы обрести родное дитя.

Он даже Жу Далю соврал об истинной причине поисков.

Если задуматься, с того момента, когда я показала ребенка Люту, Ён прекратил меня ненавидеть. И стал, наконец, тем самым мужем, с которым можно было поговорить, не опасаясь плевков яда в ответ.

— А папа не говорил, почему дедушка напал на маму? — поинтересовалась я у ребенка.

— Он не успел, — ответил малыш сонно. — Дедушка появился внезапно. Мы с папой его услышали. Папа сказал, что надо спасать маму и что мне надо прятаться на деревьях. А сам побежал к маме. Мам, можно, я посплю?

Я уложила Лютика в кровать, накрыла одеялом, провела рукой по тоненьким шелковистым волосам. Поцеловала в маленькое розовое ушко. До сих пор не верю… Мой сын — человек! Не дитя неведомой лесной твари, непонятно как зачатый. Нормальный, пусть и с некоторыми волшебными умениями, самый обычный ребенок, появившийся в законном браке вполне естественным путем.

Ребенок от любимого человека. С которым теперь нужно как-то объясниться.

Я шла по особняку к тому единственному его обитателю и хозяину, от которого, выходит, не надо было скрывать дитя Люта с самого начала. Столько недомолвок, тайн, обмана! И столько проблем, которых можно было бы избежать, просто-напросто поговорив друг с другом. Честно и открыто. Просто поговорить. Почему иногда это так трудно?

Толкнув дверь его кабинета, я вошла, не представляя, как начать разговор.

«Привет, я знаю, что ты Лют».

«Ой, прикинь, тут насекомчик, которого я прятала в своей комнате, вдруг стал человеком».

«Он твой сын, Ён!».

Ле Ён стоял у окна и втирал в левую руку с закатанным рукавом какую-то мазь. Даже под слоем коричневато-зеленого снадобья проглядывала жуткая, хоть и слегка зарубцевавшаяся рана. Насколько же Ён пострадал в схватке с отцом, если даже регенерация Лютов справляется с трудом?!

— Он тебя сильно поранил? — в беспокойстве, забыв обо всем на свете, бросилась я к мужу.

Он резко развернулся. Нехороший, настороженный взгляд пронзил меня раскаленным прутом. Я натолкнулась на него, не добежав до мужчины несколько шагов, и растерянно замерла. Все заготовленные фразы испарились из головы. Впрочем, в них явно больше не было нужды.

— Понятно, — произнес Ён глухим голосом. — Рановато он это сделал. Я думал, у меня есть еще хотя бы четыре дня.

— Ты… знаешь, что он обернулся? — опешила я.

— Иначе бы ты не узнала правду, — с угрюмым видом произнес муж. Помолчав, он добавил. — Обычно Лют принимает человеческую форму на четырнадцатый день от рождения. Но ребенок поторопился.

— Он просто увидел в нашей комнате папу, — тихо произнесла я. — Папу-героя. Папу-спасителя. А тут еще и такого красивого в виде человека. Он захотел на него походить. Вот и превратился.

Ён кривовато и с какой-то затаенной болью усмехнулся.

— Может, это и к лучшему, — проговорил он задумчиво. И добавил загадочное. — Чем быстрее я с этим разберусь, тем лучше.

— Ответь, — попросила я умоляюще. — Ты сильно пострадал?

Как мне хотелось к нему подойти! Обнять, прижать к себе так же крепко, как до этого сына!

Впервые за целую жизнь у меня появилось теплое и радостное ощущение собственной настоящей семьи.

Ён продолжил втирать мазь в кожу. Черные волосы занавесили лицо, спрятав от меня выражение лица и глаз мужа. Мне достался только голос и тон, выбранный мужчиной для разговора с женой. Холодный и немного угрюмый.

И это останавливало.

— Не настолько, чтобы я не мог с этим справиться, — отрезал Ён.

Любое желание помочь, приблизиться или просто проявить сочувствие разбивались об эту ледяную замкнутость. Что происходит? Почему он так себя ведет?

— За что он так с нами? — прошептала я, не понимая ни Ёна, ни его обезумевшего отца. — Почему твой отец напал на меня? Я же ничего ему не сделала, даже не знала о нем. А он даже тебя не пожалел, родного сына!

— Он увидел в тебе мать Люта, — глухо отозвался Ён. — А матери Лютов — люди. Они боятся и ненавидят того, кого породили. Моя мать пыталась меня убить. Сразу же после рождения. И отец отправил ее обратно туда, откуда она пришла — в ваш мир. Ты напомнила отцу ее.

«Ты тоже убийца?!» — пронесся в голове то ли вопрос, то ли утверждение дедушки-Люта.

Люты помнят даже ту часть жизни, которую провели в утробе. И вряд ли забудут минуты сразу после рождения.

Перед глазами Ёна, должно быть, до сих пор стоит картина предательства той, которая должна была любить его больше жизни.

Так вот почему он собирался забрать у меня сына, как только тот появился бы на свет! Он думал, я поступлю, как его мать?

— Он даже сошел из-за этого с ума, — горько продолжал Ён, не глядя на меня. — Из-за того, что она натворила. Он продержался до того времени, пока я не подрос, и ушел в леса. Чтобы окончательно обезуметь. С тех пор он иногда приходит к поместью. И убивает всех, кого видит. Наверно, его сюда что-то тянет, раз за разом. Мне пришлось поставить защитный периметр и самому выходить отцу навстречу, чтобы отправлять обратно в леса. Понимаешь? Я вынужден защищать своих людей и свою территорию от родного отца из-за предавшей нашу семью матери!