– Твои уродские платья могут подождать. У нас тут миссия спасения еще не выполнена.

– У тебя что, проблемы? – проворчала Фарах.

Проблем у Салони было достаточно – и Рамеш, и Гита, и она сама.

– Ты! – выпалила она. – Ты моя проблема! Ты неблагодарная тварь! Ты заманила Гиту в ловушку и шантажировала ее!

– Я просто пыталась себя защитить. Ну, поступила неправильно разок. Но я ведь уже отыграла назад, и теперь все нормально.

– Это у тебя все нормально! Гита в заднице по макушку, а ты такая эгоистка, что отказываешься ей помочь!

– Это я-то эгоистка? Тогда ты вообще психованная! Ты с ней годами не разговаривала, а потом, когда у нее вроде бы все наладилось – опять появилась подруга и вернулся Рамеш, ты хочешь все испортить, чтобы ею ни с кем не делиться!

– Слушай, я знаю эту женщину сколько себя помню. – Салони ткнула себя пальцем в грудь: – Я ей почти родня! – И тот же палец нацелила на Фарах: – А ты ей даже не подруга. Ты вообще не бонобо!

Фарах оттолкнула палец Салони.

– Да вы все свихнулись на этих обезьянах, что ли? – выпалила она и неистово задышала, раздувая ноздри и забормотав привычную мантру, чтобы успокоиться: – Кабадди, кабадди, кабадди…

Салони свирепо выпучила на нее глаза:

– О, зат…

– Если ты еще раз скажешь мне заткнуться, я тебе рот зашью! Может, заодно и похудеешь тогда!

– Ах ты…

Тут обе мгновенно замолчали, как дети в присутствии учителя, потому что Гита открыла дверь. В руках у нее была шкатулка для украшений.

– Заходите в дом обе, пока вы тут до смерти не передрались, – велела она.

Они остановились посреди комнаты, между кроватью Гиты и чарпоем Рамеша. Салони хотелось спросить, спит ли Гита с ним, но в присутствии Фарах та вряд ли ответила бы. И с чего она решила, что притащить сюда Фарах – хорошая идея?..

– Знаю, вы не понимаете, почему я его приняла, – сказала Гита, садясь на кровать и открывая шкатулку. – Но это мой выбор. Мы не вместе, ничего такого, я просто дала ему возможность искупить вину. Мне казалось, вы обе знаете, что такое второй шанс. – Салони проигнорировала язвительную ухмылку Фарах. – А если передумаю, – продолжила Гита, – я всегда могу обратиться за разводом в панчаят.

– Ты серьезно?.. – начала Салони, но вдруг заметила ошарашенное выражение лица Гиты. – Что такое?

– Здесь было больше… Мне так казалось…

– Чего больше? Ты о чем?

– У меня было девятнадцать тысяч рупий здесь, в этой шкатулке. А теперь меньше семи.

– Ох ты ж бляха, сукин сын… – Салони сжала кулаки. Однако подумала, что если это поможет наконец прочистить Гите мозги, можно будет лишь порадоваться тому, что остолоп Рамеш действует так топорно.

– Нет-нет, он не мог, – сказала Гита. – Наверное, я неправильно посчитала…

На сей раз, к удивлению Салони, заговорила Фарах:

– Окей, когда речь шла о дешевой мелодраме, которую вы тут с Рамешем разыгрывали, чтобы разжечь угасшие чувства и все такое, было даже забавно. Но вот это уже слишком. Ты угрожала убить меня за то, что я просто попросила у тебя денег – окей, ладно, чуть-чуть пошантажировала, если тебе нужно точное определение. Но все равно ведь попросила, словами! А этот говнюк стырил их у тебя. Пусть убирается нахрен.

– Но как он мог узнать, где я храню деньги?!

– Я тебя умоляю, – фыркнула Салони и принялась расхаживать туда-сюда по комнате. По пути она пнула ногой чарпой Чута и охнула от боли в большом пальце. – Ты думаешь, что шкатулка для украшений – это самый тайный тайник в мире? Да любой кретин догадался бы. Вот он, собственно, и догадался. Рамеш с самого первого дня вел себя, как загребущая тварь. Надо было мне сразу всё тебе рассказать. Я дала клятву твоим родителям, но надо было ее нарушить. Они не хотели для тебя такой собачьей жизни.

– О чем ты говоришь?..

Салони расправила плечи:

– Раз уж пошла такая пьянка, мне надо выпить. Где бутылка, которую тебе принес Карем?

– Там, в ящике, – вяло махнула рукой Гита. – Может, Рамеш взял деньги на новую трость?

– Да, а я, может, успею похудеть до Дивали. – Салони взглянула на Фарах: – Ты будешь?

Фарах отвергла эту перспективу со всем возможным высокомерием и здравым смыслом:

– Я не пью. К тому же у нас скоро встреча с Варунбхаем, ты не забыла?

– Это не тхарра, а настоящий ром.

– О, – воспряла духом Фарах. – Тогда буду.

Салони, не теряя времени, достала стаканы, отвинтила с бутылки крышку, сделала маленький глоток – и закашлялась.

– Это, – с отвращением выдавила она, – вода.

– Что? – Гита протянула руку за бутылкой, понюхала и выдохнула: – Вот дерьмо…

Фарах захихикала:

– Старый трюк! Кто-то просто решил не заморачиваться.

– Послушайте! – запинаясь, выговорила Гита. – Но этого просто не может быть! Я за ним наблюдаю – он всегда трезвый. А когда он нашел бутылку, сказал…

– Проснись, Гита! – рявкнула Фарах и для пущего эффекта несколько раз быстро хлопнула в ладоши. – Он алкаш и вор. Такой же, как Самир. Вопрос сейчас в том, что ты собираешься с этим делать.

Салони взглянула на Фарах с уважением и даже с некоторой завистью, отметив про себя, что все-таки, наверное, не зря привела сюда эту женщину.

– Я прямо спрошу его про деньги. Мы же не знаем всю подноготную.

– Подноготную? – повторила Салони. – Ага. Что ж, ладно…

Пока она рассказывала историю с приданым, Гита сидела не шелохнувшись, оцепеневшая, помертвевшая. Она была слишком смуглая и не могла побледнеть, но Фарах заметила, что ее кожа покрылась мурашками, и тогда она, открыв дверь, громко свистнула. Повторного приглашения помощнику и не требовалось – словно актер, дожидавшийся своего выхода за кулисами, Бандит ворвался в дом и прыгнул Гите на колени. Она наконец вышла из ступора, слегка шевельнула рукой, чтобы его погладить, но не более того. Она просто терпела горячий язык, вылизывавший ей лицо, и мокрый нос, тыкавшийся в щеки, и вскоре ее отсутствие энтузиазма передалось Бандиту – он уныло угнездился у нее на коленях, помяв лапами оранжевую ткань сари. Салони продолжила рассказ без особой уверенности, что Гита слышит ее и понимает. Фарах в ответ на вопросительный взгляд Салони лишь пожала плечами – мол, кто знает.

– Холодильник, значит, – вдруг произнесла Гита таким ровным и твердым тоном, что обе женщины уставились на нее с изумлением.

– Что?..

– Ты сказала, они требовали холодильник.

– Да, – осторожно кивнула озадаченная Салони. – Помимо прочего.

– И мои родители купили им холодильник?

– Да.

– Гребаный сукин сын.

Салони победоносно всплеснула руками:

– Ну наконец-то!

Гита опять заговорила, и каждое слово звучало громко, веско, отрывисто от гнева:

– Он столько раз повторял, что мой отец оставил нам, то есть мне, кучу долгов. Что мой отец притворялся великим финансистом, что он обманом заставил семью Рамеша заключить брачный договор. Рамеш поливал грязью моего отца перед каждым встречным в деревне. Твердил, что мне повезло встретить жениха, который не настаивал на приданом. И я испытывала искреннюю благодарность к нему, можете себе представить? Будь он проклят! Какая же я идиотка!

Фарах села рядом и погладила Гиту по спине. Обе не привыкли к такой близости, но в жесте Фарах было пусть и неуклюжее, но подлинное сочувствие.

– Дыши. Помнишь как?

Гита кивнула и закачалась из стороны в сторону, придерживая Бандита у себя на коленях:

– Кабадди, кабадди, кабадди…

Облегчения ей это не принесло. Только икота напала.

– А теперь у этого чутьи хватило наглости явиться сюда, чтобы снова тебя ограбить, – сказала Салони.

– Я хочу вернуть свои деньги.

– Мы их вернем.

Когда Гита осмыслила наконец все, что сейчас поведала Салони, ярость улетучилась. Она зарылась лицом в шерсть Бандита и заплакала:

– Что же получается? Родители отдали мне все, что у них было, и умерли нищими. И всё по моей вине.