— Кто вы и что вам нужно? В соседнем доме живёт коппер! Барри быстро вас вздёрнет на столбе!
— Хм… — усмехнулась и, с трудом представляя, как старушка будет пробираться к «соседу» копперу, который обитал в районе Дар Поинс был толст и не слишком расторопен ещё три года назад, поспешила громко проговорить, — тётушка Джоан, это Александра Пембертон!
— Алексия⁈ — за дверью раздался приглушённый недоверчивый вскрик, что-то с шумом покатилось по каменному полу, а через минуту наступила оглушающая тишина.
— Эй! С вами всё в порядке? Тётя Джоан? — прокричала, обеспокоенно вслушиваясь в звуки за дверью, но тут же с облегчением выдохнула, услышав противный скрежет отодвигаемого засова. Затем раздался щелчок открываемого замка, дверь со скрипом распахнулась, и из тёмного нутра холла, освещённая тусклым светом масляной лампы, вышла сухопарая, с надменным выражением лица женщина, которая, как мне показалось, ничуть не изменилась. Тем же ясным и цепким взглядом осмотрела меня с головы до ног, презрительно наморщив нос, заметив мой не слишком опрятный вид и растрёпанную причёску, и наконец удивительно твёрдым голосом протянула:
— Действительно Алексия Пембертон.
— Александра, — поправила тётку — своё второе имя, которым называла меня только мать, мне никогда не нравилось — и, подхватив один из чемоданов, я решительно двинулась в сторону замершей на пороге особняка миссис Джоан, на ходу коротко бросив, — я вернулась.
Глава 4
— Где ты была все эти годы⁈ — потребовала тётя, едва я зашла в тёмный, пахнувший пылью и старостью, холл. Тон голоса женщины, привыкшей приказывать, мне не понравился, и я сразу решила дать понять тётушке, что терпеть такое больше не намерена.
— Миссис Джоан, настоятельно рекомендую вам впредь не разговаривать со мной в таком тоне.
— А ты стала дерзкой и невоспитанной девчонкой! — презрительно скривила губы женщина, самая старшая сестра отца Александры.
— Да, и вам придётся с этим смириться, — растянула губы в самой любезной улыбке и, чуть помедлив, добавила, — давайте договоримся: вы не лезете в мои дела, не разговариваете со мной в приказном тоне, и мы с вами сможем мирно существовать в одном доме, иначе нам придётся расстаться.
— Ты слишком юна…
— Я устала, займу комнату родителей, завтра обсудим остальные вопросы, — прервала тётку и, круто развернувшись, продолжила свой путь, внимательно глядя себе под ноги, чтобы в этой кромешной темноте ненароком не покалечиться.
— Мисс Алексия!
— Завтра поговорим, миссис Джоан, — отозвалась, вскоре исчезая за стенами коридора второго этажа, насмешливо подумав, — «наивная… я больше трёх лет скрывалась не для того, чтобы мне смели приказывать».
В Амевере девушкам не повезло — до наступления их совершеннолетия любой старший в семье может приказать, заставить и решить за несчастную. Так случилось и с Александрой, за несколько месяцев до её восемнадцатилетия отец объявил о её помолвке с Генри — чванливым, высокомерным красавчиком. С каким превосходством он тогда смотрел на меня, на мою фигуру, едва начавшую формироваться. С каким снисходительным тоном говорил со мной в кабинете отца… я с трудом сдержалась и не ударила его по лощёной физиономии.
После ухода неожиданного жениха я попыталась уговорить отца отказаться или хотя бы отсрочить дату свадьбы. Просила братьев убедить папеньку не торопиться, но всё было без толку. Мои слова воспринимались лишь капризом и опасениями невинной девушки. Братья, отец и даже нянька заботливо мне объясняли, что все молоденькие девицы страшатся мужчин, что я привыкну к Генри и буду благодарна отцу за такую хорошую партию.
После ошеломительной новости о моём скором замужестве я могла думать лишь о побеге, надеясь, что отец, убедившись в моей решимости и нежелании выходить замуж за Генри, отсрочит день свадьбы, и у меня будет больше времени, чтобы убедить мужчину отказаться от давнего соглашения. Всё же мистер Майрон любил свою дочь, баловал её и исполнял все прихоти, нередко прикрывая от строгой матери её мелкие проступки. Так что, составив дерзкий план, я принялась его реализовывать… но случилось то, что вновь круто изменило мою жизнь.
В ту ночь я снова выбралась из дома, чтобы спрятать в самом дальнем углу сада в дупле старого дерева очередной запас продовольствия. Ночь была тёплая и безветренная, небо ясное, а звёзды находились так близко, что, казалось, их можно было достать рукой. Распластавшись на небольшой полянке изумрудной зелени клевера и свинороя, подложив руки под голову, я, уставившись в чёрное как сажа небо, снова пыталась найти знакомые созвездия. Однако ни Большой медведицы, ни её Малой соседки так и не увидела, но всё равно упрямо продолжала их высматривать, вглядываясь в скопление ярких точек. Пока боковым зрением не заметила алое зарево, осветившее ночное небо, а донёсшийся до моего слуха полный боли и ярости крик тотчас заставил меня испуганно вскочить на ноги. И с ужасом смотреть, как жадное пламя быстро поглощает поместье Пембертон. Словно ненасытная тварь, оно сжирало дом, где я была счастлива, забирало людей, к которым я успела привязаться и полюбить. Обречённо наблюдая за бесполезными попытками работников плантации потушить огонь, я знала, что прожорливую гадину эти жалкие капли воды, не уничтожат.
Позже в Линвурде, вспоминая ту страшную ночь, чудовищные, красные языки пламени, которые разом вспыхнули во всём доме, одновременно вырываясь из окон первого, второго этажа и даже из-под крыши, я раз за разом убеждалась, что это был поджог и сделал это внутри здания кто-то из своих…
В газетах ещё долго писали о гибели семьи Пембертон, обвиняя в поджоге заезжих циркачей, которые разместились неподалёку от поместья. Очень удачно совпало, что за день до пожара балаганщики собрали свой небольшой лагерь и отбыли в неизвестном направлении. Их же обвинили в похищении малышки Алексии Пембертон и даже организовали поимку преступников, но энтузиазма добровольцев хватило лишь на неделю. Всего около двух месяцев шериф и его сотрудники делали вид, что занимались поиском и расследованием. Спустя ещё два месяца дело закрыли, объявив меня без вести пропавшей.
Всё это было описано в первом отчёте нанятого мной сыщика, он же и нашёл в графстве Донтан циркачей, которые поведали ему, что видели, как один из наших слуг общался у реки с неким господином, прятавшим своё лицо под шляпой и высоко поднятым воротом плаща…
— Комната твоего отца пуста, — прервала мои воспоминания миссис Джоан, застыв в начале коридора с лампой в руках, огня которой хватало только, чтобы осветить лицо женщины, сурово взирающей на меня, — ты можешь занять комнату Джулии.
— Пуста? — рассеянно проговорила. Задумавшись, я не заметила, что давно стою у закрытой двери комнаты, где останавливались родители, когда посещали Окленд.
— Дом большой и требует содержания, — недовольно буркнула тётушка, я же мысленно перевела: «Денег нет, распродала мебель».
— Ясно, завтра и это обсудим, — равнодушно пожала плечами, прошла пару шагов и, со скрипом открыв дверь, скрылась в тёмной, почему-то пахнувшей сыростью комнате.
По выработанной годами привычке заперла дверь, пару раз дёрнув за ручку, проверив надёжность запора, и наконец бегло осмотрелась. Кровать, стол, кресло, шкаф, пуфик и комод. Ни штор, ни ковра, ни милых статуэток и прочих безделушек, которые придают уют любому помещению. Но я действительно так устала, что желания выяснять, куда всё делось, у меня не было. Практически на ощупь (почему-то электричества в доме тоже не было) добралась до ванной и наскоро смыла с лица дорожную пыль, мимолётом отметив причину запаха плесени — протекающая труба, отчего стена у раковины и пол были мокрые и в слизи. Тщательно закрыла дверь ванной комнаты, наивно полагая, что вони станет меньше, не раздеваясь, обессиленно упала на кровать и, едва моя голова коснулась подушки, отключилась.
Разбудил меня истошный крик молочника, с грохотом катившего ёмкости, полные, с его слов «свежего молока, жирных сливок и нежного масла», и ослепительные, настойчивые лучи оклендского солнца, по которому я, как оказалось, очень скучала.