— Не отвлекайся, — поморщился Артем, — выкладывай свою информацию. Игорь, давай камеру.

— Эй, подожди с камерой-то, в натуре! — Бомж испуганно закрылся рукавом. — Мы так не договаривались.

— А как же ты думал? Без камеры и микрофона твои слова гроша ломаного не стоят.

— Это значит, вы меня заснимете, а потом всей стране покажете? Как я, дурак такой, говорю, что киллера видел? Не-е, мужики, не пойдет!

— Никто тебя показывать не собирается, — стал объяснять Артем, — тем более всей стране. Мы вообще эту пленку спрячем. Пока киллера не поймают, ее никто в эфир не пустит. Понял?

— Понял, — кивнул бомж, — но сниматься все равно не буду. Хотите, чтоб я про киллера рассказал, — давайте бабки, расскажу. Но без камеры.

— А между прочим, почему ты в милицию не пошел, если видел, как убили человека? — встрял Игорь.

— Ты чего, совсем, что ли, в натуре? — засмеялся бомж. — Я к легавке по доброй воле на пушечный выстрел не подойду! Они ж меня затаскают, и что буду иметь в итоге? Ведро дерьма и дырку от бублика вместо денег.

— Логично, — кивнул Игорь.

— Ладно, хватит резину тянуть. — Сиволап потихоньку терял терпение, к тому же боялся из-за возни с этим Бориской пропустить Орлову.

Из кожаного набрюшника он вытащил пятидесятидолларовую купюру и показал упрямому бомжу. У того заблестели глаза, грязная дрожащая рука потянулась к деньгам.

— Э, нет, дружок. Давай рассказывай. — Сиволап помахал купюрой у него перед носом.

— Ну вы это, в натуре, мужики, не снимайте меня, я вам так все расскажу, а, мужики, ну сукой буду, не вру, — заканючил Бориска.

— Кончится это когда-нибудь или нет! — не выдержал Игорь. — Я жрать хочу, у меня язва, живот уже болит, а мы здесь с тобой возимся два часа. Будешь рассказывать в камеру или нет? Не будешь — вали отсюда! Знаем мы таких свидетелей! Вон, у ларька целое стадо таких свидетелей. За десятку что хочешь наплетут! Тебе полсотни баксов предлагают, а ты выпендриваешься! Все, катись, надоел!

Артем для пущего эффекта опять показал Бориске купюру и тут же спрятал.

— А-а, хрен с вами! — махнул рукой бомж. — Живы будем — не помрем, а помрем — не страшно! Включай свою камеру!

* * *

Маргоша нарезала крабовые палочки для салата и тихо насвистывала мелодию песенки из боевика «Верное сердце путаны».

— Это Катя звонила? — спросила она, когда Жанночка вернулась из комнаты в кухню.

— Мне кажется, нам не хватит майонеза, — произнесла Жанночка в ответ.

— Ну, выйдешь и купишь, — пожала плечами Маргоша, — ты странная какая-то сегодня. Ты можешь ответить по-человечески, кто звонил?

— Нет. — Жанночка заглянула в кастрюлю, в которой варился рис. — Надо же, как долго. А написано на упаковке — всего пять минут.

— Что нет? Кто звонил-то?!

— А… да, это Катя. — Открыв холодильник, Жанночка присела перед ним на корточки:

— Слушай, может, еще добавить сливочного масла?

— Добавь. Катя сказала, где она?

— Нет. Я не спрашивала.

— А когда вернется?

— Не знаю. — Жанночка достала масленку и захлопнула холодильник. — Я думаю, в салат надо обязательно положить оливки.

— Катерина на свидание к любовнику ушла, что ли? — усмехнулась Маргоша. — Ну и молодец, правильно.

Жанночка густо покраснела, открыла рот, чтобы выпалить в ответ какую-нибудь резкость, но сдержалась.

Маргоша стала опять насвистывать мелодию из боевика.

— А как твои съемки? — спросила Жанночка, чтобы снять опасную тему.

— Нормально, — буркнула Маргоша.

— Слушай, а не противно играть проститутку? Ты все-таки вживаешься в роль, начинаешь думать и чувствовать, как она. Это ведь пакость какая!

— Я не вживаюсь, — Маргоша быстрым движением запихнула в рот крабовую палочку, — я играю, и только. Знаешь, как в детстве в войнушку. Пах-пах, падай, дурак, ты убит!

— Я в детстве только в куклы играла, — вздохнула Жанночка, — ну и в классики, в резиночку. А в войну — никогда.

— Ты, наверное, вообще была пай-девочка. И уроки не прогуливала, и по крышам не лазила.

— Да. И маме помогала, — Жанночка улыбнулась, — я такая была трусиха, ужас. Я и сейчас трусиха. Мышей боюсь, грозы, плавать не умею. А эта твоя одноклассница, Оля, она тоже в войну играла?

— Маргоша положила нож, дожевала крабовую палочку и смерила Жанну насмешливым хитрым взглядом.

— Интересно, кто тебе сказал, что Оля училась со мной в одном классе?

— Ну, я не помню, кто конкретно сказал. Разве это так важно?

Жанночка принялась колотить молотком по куску мяса, распластанному на разделочной доске, с такой силой, что запрыгал стол.

— Да, в общем, не важно, — легко согласилась Маргоша. — Сплетников хватает. А Оля… нет, по крышам она не лазала и в войнушку не играла. Тихоня была, вроде тебя.

— Она красивая? — быстро спросила Жанночка.

— Очень.

— Я тебя еще хотела спросить, ты извини, конечно, но это правда, что ты их с Глебом познакомила?

Маргоша не спеша ссыпала нарезанные крабовые палочки в большую хрустальную салатницу, сполоснула руки, тщательно вытерла их бумажным полотенцем, отошла к окошку, закурила и, не сводя с Жанночки насмешливых зеленых глаз, медленно произнесла:

— Я что, похожа на сводницу?

— Честно говоря, я не видела ни одной сводницы, — призналась Жанночка, — не с кем сравнивать.

Маргоша повернулась к окну, дернула рычаг, чтобы открыть форточку, и на секунду застыла, глядя во двор.

— А зачем там, интересно, телевизионщики крутятся? — спросила она задумчиво.

В глубине двора, у песочницы, огородное пугало в ядовито-лиловом пиджаке размахивало руками перед камерой. Корреспондент держал микрофон у его рта.

— Как? Они еще здесь?! — Жанночка подскочила к окну. — Катю ловят, сволочи! Они ведь прямо в квартиру заявились час назад, я выгнала в шею, даже милицией пригрозила. Нет, стоят, ждут. Чего ждут, спрашивается? Катя с ними разговаривать не станет, пошлет подальше.

— Это, кажется, Сиволап. Он вчера утром Константина Ивановича поймал у гаража, чуть до инфаркта не довел. Ты позвони Кате, предупреди, — посоветовала Маргоша, — а то накинутся, как коршуны, она растеряется.

— Я не знаю, где она, — быстро сказала Жанночка, отошла от окна и принялась с новой силой отбивать мясо.

— А сотовый на что? — пожала плечами Маргоша, не отрываясь от окна. — Давай я позвоню.

— Она свой сотовый дома оставила. — Жанночка вздохнула. — Ни стыда, ни совести у этого Сиволапа. Только вот зачем ему Бориска понадобился, не понятно.

— Бориска? Ты знаешь, как зовут этого бомжа? — удивилась Маргоша. — Очень забавный тип. Они, наверное, со скуки развлекаются. А ты что, лично знакома с этим чучелом?

— Его здесь все знают. Бориска, помоечник. Видела в глубине двора двухэтажную развалюху? Этот дом давно собираются сносить, а пока там живет кто хочет. Вот Бориска и поселился года три назад. Он приставучий, когда трезвый, — ужас. А выпьет — песни орет ночами.

Маргоша еще несколько минут молча смотрела в окно, сигарета сгорела до фильтра, она тут же закурила следующую и повернулась к Жанночке.

— Эй, кулинарка, у тебя сейчас получится фарш. Кончай стучать. Интересно, куда все-таки Катя упорхнула? Завтра похороны, столько дел… Кстати, о птичках. Вот скажи мне, неужели Катю и правда не волновало, что Глеб постоянно ей изменял?

Кусок говядины на разделочной доске стал совсем плоским, почти прозрачным. Жанночка машинально шарахнула молотком в последний раз и попала себе по пальцу. Она побледнела, сморщилась и тоненько, жалобно застонала.

— Давай под холодную воду, быстро! — скомандовала Маргоша.

Но Жанночка застыла как вкопанная. Из глаз брызнули слезы.

— Ну, растяпа, — покачала головой Маргоша, загасила сигарету, подвела Жанночку к раковине, подставила ее палец под струю ледяной воды.

— Сейчас станет легче. Это только в первый момент дико больно. Расслабься, что ты трясешься? Совсем не можешь боль терпеть?