И я стала засыпать, лежа головой на его руке.
И думала сквозь сон: «ну вот, какой же он псих?… чего же я боялась?… все ж хорошо так… и он совсем нормальный…»
Майк тоже засыпал… И вдруг он сказал:
— Знаешь, я прошлым летом снимал у них эту хату. Жил тут целый месяц. Мне нравилось тут просыпаться. Каждое утро я просыпался и видел, что прямо напротив моего окна стоит стая бродячих собак. Они просто стояли и смотрели на меня…
Тут мне стало как- то грустно.
Потому что я вспомнила, что квартира эта номер 4-а на четвертом этаже. И я поняла, что он все-таки псих, и это у него такой бред. Про стаю собак за окном на 4-м этаже.
Такой вот бред у него — летающие собаки.
Я заснула в грусти и тревоге.
Последняя мысль перед сном, что вот все-таки связалась с настоящим психом…
Утром я проснулась совсем рано. Мне нужно было сбегать в ванную.
В комнате было уже светло.
Я посмотрела в окно.
Первое что я увидела — была стая бродячих собак.
Это ж был район Вашингтоновы Горки.
Там много горок и холмов.
И дом этот бы прислонен к холму.
Собаки стояли на отвесном склоне холма.
Они стояли прямо напротив окна и смотрели на меня.
Питер 2015.
ЛОТЕРЕЙНЫЙ БИЛЕТ
Настоящий лотерейный билет я покупала в детстве, наверное, раза три. Может пять.
Ничего не выиграла.
И никогда больше ни разу лотерейного билета не купила.
Но это не значит что я — не азартный человек.
Нет, я именно что — азартный человек.
Вот этот анекдот-притчу про Рабиновича который молит Бога: помоги выиграть в лотерею!
А Бог сверху, не выдержав, кричит ему:
— Рабинович, я помогу, но вы хоть раз купите лотерейный билет!!!
Я эту притчу очень люблю. И я в нее верю.
Я все время только и делаю, что покупаю у Бога какой-то невидимый лотерейный билет.
Ну, нам то с ним — отлично видимый.
И выигрываю.
Иногда по мелочи. Иногда крупно.
Проигрываю — тоже иногда по мелочи. Но чаще — крупно. И снова покупаю билет.
Главная лотерея моей жизни — это конечно, любовь. Во всех видах.
Ну вообщем, понравился мне тут один… и это постоянно происходит.
Если говорит цинично, то я их, наверное, коллекционирую. Но если говорить романтически — то я их люблю.
И вот понравился мне тут один.
Был тут один проездом. Прошлой зимой.
И мы целовались.
Прямо на глазах всего джаз-клуба «Шляпа».
Хорошо так целовались. А потом он уехал.
Уехал в свою Москву. А я его запомнила. И так начала о нем мечтать. Действенно.
Я написала ему в ФБ записку. Помнишь ли, мол, как мы с тобой замечательно целовались? И вообще приезжай скорей назад, в Питер.
А он ответил, что пьян был и вообще ничего не помнит. И меня не помнит.
И не могу ли я ему фотку выслать что ли…
Вот так. Обидно да?
Но, я как азартный и не сдающийся человек, послала ему тогда целый
пакет своих фотографий в голом виде, и еще ради него исключительно, отсканировала наконец свое портфолио — для работы в садо-мазном клубе, сделанное 20 лет назад.
Такое, где я в каких то латексах, с плеткой, сижу на троне среди черепов.
И стою в обнимку с дыбой и какими-то орудиями пыток.
И еще в обнимку со знаменитым хлыстом, который называется в садо-мазе «русский». Такая вся, в сапогах на шнуровке и в корсете.
Вообщем, сиськи, и все как положено.
Дальше мы стали переписываться.
Я его очень все время звала снова приехать в Питер.
Но он все не ехал и не ехал…
И через год сама решила поехать.
Поехать в Москву на верхней полке плацкартного вагона.
Там хорошо и не клаустрофобно, и можно ни с кем не общаться.
И поселиться в дешевом хостеле. Зазвать его туда в гости…
Хостел меня конечно немного смутил.
Потому что там была такая комнатка метра два в длину. И один в ширину.
И там стола железная кровать — нары. Ну чуть пошире полки в плацкартном.
Я задумалась, конечно: как же на такой кровати, в случае чего? Ну я ж всегда жду, что на этот раз окажется выигрышный билет. И самый мелкий выигрыш, все равно подразумевает — хотя бы короткое соитие.
А крупный выигрыш, это уже дивная волшебная ночь, и потом еще может быть долгая роковая любовь…
И вот как же тут, на этих железных скрипучих нарах, в случае чего устроить дивную волшебную ночь? Я задумалась. Но потом сообразила: можно забраться вдвоем на верхние нары. Там над нами будет простор и высокий потолок. А если сверзимся в параксисме страсти с этих нар, то значит судьба наша такая.
Вообщем, с помещением все было в порядке.
Но внешность моя, через 20 лет уже не имела никакого отношения к фотографиям из садо-мазного портфолио, и этим меня смущала.
Я решила ее как-то подправить. У всякой женщины, рано или поздно, настает пора когда она должна в свою внешность серьезно материально вложиться.
И я это сделала. Я вложилась.
Я пошла и купила в каком то магазине то ли «Элит» то ли «Этуаль» несмываемую гипоаллергенную подводку для глаз фирмы «Клиник».
Это вообщем, бешеные деньги. Это стоило тыщщу рублей. Но этого оказалась мало. Потому что, когда я нарисовала себе эти несмываемые полосочки на веках, выяснилось, что несмываемая подводка — она, сука, не смывается! Ни водой. Ни мылом.
Что к ней надо еще купить за 700 рублей специальную такую смывку для несмываемой подводки. В такой синей бутылочке. И я ее купила.
Потом взяла калькулятор и пересчитала свое вложение на доллары.
Вышло, что вложилась я в свою внешность примерно на 25 баксов. Для меня это серьезные деньги.
И еще я похудела на пару килограмм для пущей уверенности.
Вообщем, подготовка была завершена.
Я приехала в Москву и пригласила его на свидание.
В специальном красивом месте: на Тверском бульваре, у памятника Есенину.
Я в это время уже находилась на Тверском бульваре, в редакции у своих московских приятелей. Наших с ним общих приятелей.
Они рекомендовали мне другое место, еще более романтическое: там же, на бульваре есть дуб, посаженный самим Пушкиным. Уговаривали назначить свидание под этим дубом. У них была своя корысть: дуб был виден с их балкона.
Они, гады, хотели получить билет в первый ряд партера.
Для них Авшалом, поэт, писатель… «критик, публицист…» и все такое прочее, был одновременно и героем и злодеем, вообщем, личностью, к которой они, младшие товарищи, были неравнодушны.
По возрасту, он был как раз между мной и этими ребятами.
И еще это имя… Да именно так его и звали: Авшалом.
И он гордился своим древним библейским именем.
У нас так не называют. Так называют у татов, или у горских евреев.
Он был как раз из горских. Он был бакинец.
Их тех, что покинули родной город, после того как там все это случилось…
Это, собственно, и была единственная, наша с ним точка схода.
Моя бабушка тоже была бакинка. Из вот такого двора.
Только не еврейка, а как раз именно что, армянка. Карабахская.
И семья была в Баку в ту резню, 1918-го года. А в эту, 1990-го, уже нет. Как только армяне попросили Карабах, на каком-то пленуме, весь этот бабушкин клан сразу начал собирать деньги и менять квартиры.
Так велел самый старый дед, дядя Гайк.
Он, единственный, помнил ту резню 18-го.
Так что, когда там началось, наших там уже не было.
А евреи там оставались, и семья Авшалома тоже осталась.
И они видели… всякое.
А потом они уехали в Москву.
Вообще, по документам у него было какое то обычное советское имя, типа Вадим. Или Виталий. Но звали его все вот этим библейским именем.
