Я кивнул, сказав, что еле успел убежать. А уже после несколько раз приходил с богатыми дарами, при этом не заходя в лес. И только на пятый раз ко мне вышел леший и взял виру за смерть лешачихи.

Правда, как не расспрашивал Большак у меня, чем удалось загладить вину, я не сказал. Потому что действительно не придумал. Но Семена такой рассказ устроил. Видимо, примерно так и нужно было решать вопросы. Ведь все оказались «в своем праве».

За время нашего разговора я искоса поглядывал по сторонам. И таки обнаружил цель своего путешествия. Митька стоял за спинами братьев, фиолетовый, как спелая слива. Его лицо словно состояло из бесчисленного множества синяков и гематом. Интересно, за что так Черноуха? За меня? Вроде все вышло самым лучшим образом.

Вот и Большак подтвердил, что после лешачихи чертям стало в лесу вольготнее. Теперь они до самого Мертвого ручья гуляют. Я кивал, словно понимал о чем шла речь.

— Так теперь чего пришел? — спросил Семен.

— Дело у меня в лесу есть. Вот мимо шел, думаю, дай зайду, передохну. Чего в хорошей компании не посидеть?

В отличие от первой встречи, теперь не было смысла мериться размерами мужского достоинства. Поэтому я перешел к следующей части своего плана — лести.

— Это правильно, честь по чести. Может тогда в картишки или в кости, чтобы время веселей провести?

Я взглянул на Митьку. Тот сделал испуганные глаза и отрицательно замотал головой. Не боись, бродяга, все по плану.

Больше всего я опасался, что Большак не предложит поиграть. А самому становиться инициатором было нельзя. Вдруг что заподозрит. Но все шло так хорошо, что на на минуту стало даже страшно.

— Давай в карты, что ли, — кивнул я.

— Вот только просто так играть нельзя. Давай хоть самую маленькую ставку. Чтобы интерес был.

Сказал, а у самого глаза так и сверкают. Да и руки чешет, будто готовясь к навару.

— Ладно, — сделал я недовольный вид.

А сам вытащил монету и положил на ящик, который стоял между нами. При виде серебра у Большака аж уши от волнения задергались. Он почесал рога ладонями и поежился.

— Ну что, играть-то будем? Или ты уже все деньги, которые я тебе дал, потратил?

— Не потратил, — ответил черт.

И с ловкостью факира достал будто из ниоткуда монету. В другой руке у него появились карты. Замусоленные, старые, явно заставшие кого-то из Романовых.

— Сдавай, — сказал я ему.

Большак тусанул колоду и положил передо мной две карты. Я их взял и сделал вид великой задумчивости. Словно размышлял о судьбе России или вдруг обнаружил, что в кабинке туалета нет рулона бумаги.

— Еще.

Семен улыбнулся, передавая мне карту. Будто заранее знал, что там.

— Блин, перебор.

Остальные черти осклабились, захихикали.

— Перебор, перебор, — запел Большак, забирая монеты. — Какой хороший разговор.

— Может, колода у тебя крапленая? — недовольно нахмурил я брови. — Давай моей.

И вытащил из рюкзака «новую», запечатанную. А затем подал Большаку, чтобы тот сам открыл ее. Это делалось по одной простой причине, дабы у Семена не осталось никаких сомнений, что я ничего не замышляю.

— Давай вот так, — выложил я две монеты. — Повысим ставки.

— А давай, — пожал плечами Большак, на этот раз почти не рефлексируя по поводу денег.

Он опять тусанул колоду, даже дал подснять. Причем, издевательски ухмыляясь. Правда, в этот раз я собрал три карты — девятку, шестерку и «короля». А Семен остановился на двух, вытащив их одну за другой — десятку и туз.

— Очко, — сказал он под оглушительное ржание подопечных.

Его ватага вообще пришла в невероятное возбуждение. Черти толкались, потирали руки, кто-то скалился. Вот не умеете вы скрывать свои эмоции. Так и будете всю жизнь играть в «Очко», а до покера не дорастете.

— Три монеты, — сказал я. — Только я сдаю.

— Сдавай, сдавай, — не скрывал своего благодушия Большак.

Я понимал его самоуверенность. Чертям в игре со мной даже особо мухлевать не надо было. Везение оно и есть везение. Вот только теперь будет по-моему.

Наверное, он и не заметил, как я потер палец. А сам незаметно нажал на зеленый камень кольца. И артефакт заработал.

Я несколько раз помешал колоду, наконец «поймав» обозначенного туза и десятку. Дал подснять Большаку, а сам переместил нужные карты вниз.

Семен взял три карты, после чего показал свою волосатую ладонь. Либо он хочет, чтобы мы подержались за руки, либо ему достаточно. Я выбрал второй вариант. И быстро сдал себе карты. Только вот не верхние, а нижние, уже заготовленные.

— Очко, — почти искренне удивляясь, сказал я.

Черти раскричались, так, что у меня уши заложило. Такого возмущения, наверное, нельзя было встретить на фестивале Октоберфест, когда посетителям сказали, что пиво закончилось. Однако Большак поднял руку, утихомиривая своих.

— Хоть свое отыграл, — намеренно веселым тоном сказал я. А затем замер, словно что-то обдумывая. — А давай по-серьезному сыграем, что ли? Вот мои пять монет.

На лице Большака отразились страдания всего еврейского народа. Потому что прежде он выигрывал мои деньги, а теперь нужно было ставить свои. Да и, как оказалось, везения уже оказалось недостаточно.

— Ладно, — согласился он. — Только я сдаю.

— Всегда пожалуйста, — кивнул я.

Он кинул мне две карты. Я немного подумал и остановил. Правда, пока Большак сдавал себе, быстро поменял их на два туза, которые покоились в рукаве куртки. Конечно, имелся небольшой риск, что такие же выпадут Большаку. Однако теория вероятности и выключенная удача чертей были на моей стороне. А отсутствие нужны карт я проверил про крапу.

— Двадцать, — осипшим от волнения голосом сказал Семен.

— Золотое очко, — положил я два туза.

В первый момент подумал, что меня сейчас будут убивать. Долго и мучительно. Потому что реальность вокруг сошла с ума. Сорвались с места черти, подскочил сам Большак, полетел в сторону вместе с картами и деньгами ящик.

Я даже за нож взялся, благо, безумие прекратилось довольно быстро. Большак щелкнул пальцами и ближайшая нечисть собрала деньги и принесла мне. Все-таки даже у чертей есть понятие чести. Правда, я объяснял это по-своему — сейчас быканут, в следующий раз с ними никто играть не сядет.

— Да я, наверное, пойду. Надо вовремя вставать из-за стола. Деньги выиграл, да и вы ребята какие-то нервные. Так пойдет и вовсе не выпустите.

— Еще один кон, — Семен так разволновался, что даже за руку меня схватил.

Правда, об этом сразу пожалел. Я посмотрел на него так же выразительно, как обычно глядит на меня Григорий, когда я порю какую-нибудь глупость. Кстати, бес всю дорогу даже голоса или положительных вибраций не подавал. Может, у него от страха инфаркт?

— Да и на что играть? — пожал плечами я. — Денег-то у тебя больше нет.

— Вещиц много занятных, — торопливо заговорил Большак. — Найдем что, договоримся, а?

Это он, наверное, имеет в виду какие-то артефакты. Не скажу, что мне было неинтересно. Скорее даже наоборот. Вот только пришел я сюда за другим. Да и есть такая примета: обносить чертей подчистую — делать твоего стоматолога богаче. А еще я помнил про фраера, которого жадность сгубила. Это, видимо, заразно, думать поговорками и пословицами.

— Да на что мне твои вещи? Людям людское, чертям чертово. Разве что, ради смеха…

Я замолчал, начав водить взглядом по толпе собравшихся существ. И остановился на Митьке.

— А давай вон на того сыграем, помятого? Я десять монет ставлю.

Если честно, я ожидал хоть какого-то сопротивления. Что сейчас Большак начнет со мной спорить. Мол, как можно на одного из своих играть? Но Семен удивил. Он даже не повернулся в сторону Черноуха, лишьторопливо кивнул.

— Добро. Только карты твои разлетелись, — сказал Большак. — Моими играть будем?

— Не, твоим я не доверяю. Хорошо, что я еще взял.

И тут же вытащил новенькую колоду. Черт Семен скривился и угрюмо поглядел на меня.