По одному из таких мостов мы въехали в укрепленный город и сразу же уткнулись в остатки дворца последней династии бирманских монархов. Наш гид, не выпуская руля из рук, с сожалением сообщил, что затейливый деревянный дворец короля Миндона, украшенный искусной резьбой и яркой позолотой, сгорел во время войны, как и многие другие замечательные постройки Мандалая. Но посмотреть здесь было на что. Тут и там среди изумрудной зелени возвышались изящные белоснежные пагоды, каждая из которых отличалась своими, только ей присущими чертами и имела свое название — «Башня Часов», «Башня Зуб» и многие другие. Но наиболее впечатляющие памятники буддийской архитектуры расположены у южного подножия горы Мандалай. Мы не имели времени одолеть 999 ступеней и подняться на вершину холма, однако не осмотреть живописно раскинувшиеся среди зелени известные на весь мир пагоды Кьяуктауги, Кутодо и Сандамани было бы просто непростительно. Пагода Кьяуктауги построена немногим более ста лет тому назад. Мы вошли вовнутрь этого замечательного храма, пристроившись к веренице буддийских монахов, каждый из которых нес в руках черную плошку. Они не обратили на нас никакого внимания. Здесь мы увидели искусно высеченную из огромного блока мрамора фигуру Будды с умиротворенным ли*цом, погруженным в глубокое раздумье. От нашего гида и водителя мы узнали, что колоссальный монолит мрамора для этой статуи был добыт в каменоломнях Са-гайна вблизи Мандалая. От ближайшего канала к пагоде его тащили 10 тыс. человек. Вокруг пагоды расположены статуи 80 учеников Будды, по 20 с каждой стороны, создавая надолго запоминающийся скульптурный ансамбль.
К востоку от Кьяуктауги расположен знаменитый на весь буддийский Восток комплекс пагод Кутодо. Он был воздвигнут строителем Мандалая царем Миндоном в 1857 г., при этом за образец была взята расположенная в городе Паган древняя пагода Швейцаган. В храмовом комплексе Кутодо хранится уникальная коллекция из 729 мраморных пластин, на которых выгравированы религиозные изречения. Это своего рода буддийская библия. Каждая из дорогих сердцу буддиста инскрибированных пластин хранится в отдельной каменной часовне, которые, выстроенные рядами, все вместе создают своеобразное впечатление какого-то мертвого городка, которое не снимается присутствием большого количества чем-то занятых буддийских монахов.
Время бежало очень быстро, и нам не удалось осмотреть внутри красивейшую пагоду Сандамани, построенную на месте предательского убийства принца Канаунга, способного государственного деятеля и блистательного царедворца царя Миндона. Побродив около развалин монастыря Тайктау, мы забрались в «Лендровер» и через цитадель, где на короткое время остановились у высокочтимого бирманцами монумента независимости, направились прямо на юг к аэропорту. К сожалению, стесненный лимит времени сделал невозможным для нас также посещение чудесно пропорциональной, сплошь поволоченной пагоды Еиндавья, которая славится статуей Будды, высеченной ив халцедона. Но ведь сразу все не осмотришь, тем более если обстоятельства заставляют торопиться.
Ожидающий нас вертолет не задержался. И вот мы уже поднимаемся в воздух. Внизу проплывает широкая Иравади, как-то медленно уходящая влево, и под крылья внизу наплывают рисовые поля, частью покрытые водой, частью уже зеленые, очень приятные для глаза. Они тянутся удивительно долго, а впереди уже хорошо видна громада гор Шанского плато. Холмы набегают под крылья вертолета, мы уже летим среди невысоких гор. Внизу в долине видны отдельные строения и несколько автомашин. Лелеем себя надеждой, что это ожидают нас. Вертолет медленно приземляется среди холмов Шанского плато, примерно в 100 км южнее Северного тропика. Через полчаса все уже отдыхают в маленькой бамбуковой гостинице. Завтра предстоит напряженный рабочий день, который начнется с посещения довольно капитально отделанного бунгало, стоявшего в бамбуковой роще поодаль от других зданий. Мы надеялись там по возможности подробно обсудить детали предстоящего полевого маршрута.
Бунгало имело достаточно необычный для этой местности вид и скорее походило на южноамериканскую гасьенду, построенную где-то в глубине колумбийских Кордильер. Несколько больших низких затененных комнат и огромная терраса, обсаженная бамбуком и цветущими тропическими кустарниками, казалось, были предназначены для отдыха после работы во влажном тропическом лесу, покрывавшем склоны близлежащих гор. Во всяком случае, так нам показалось после жаркой дороги. На террасе около низких столиков, окруженных плетеными креслами, стояли крупные горшки с экзотическими растениями. Дувший вдоль долины ветерок создавал приятное чувство прохлады. Кому принадлежало это бунгало, узнать не удалось. Судя по отсутствию женщин и полувоенной одежде встретивших нас бирманцев, это было официальное или полуофициальное заведение, впрочем, со вкусом обставленное легкой бамбуковой мебелью и украшенное красочными цветными занавесками.
После обычного обмена приветствиями и традиционного стакана прохладного апельсинового сока на центральном столике были развернуты карты, и после краткой беседы о цели нашего визита мы углубились в изучение легендарной горной страны, изображенной на топографической схеме. Сразу же стало ясно, что за имеющееся в нашем распоряжении короткое время нам удастся увидеть только самую малость. О каких-либо дальних экскурсиях по лесным тропам между хребтами и вершинами, превышающими полторы-две тысячи метров, не могло быть и речи.
В долине Могоу, или Могок, как она называлась ранее, разработки самоцветов группировались вблизи поселков Пейскве и Леу; несколько дальше к западу в окрестностях Кьятпина и Луды также были известны многочисленные копи рубинов и сапфиров. Попасть бы на эти два участка — и можно считать поездку удавшейся. Между Пейскве и Кьятпином не более 8 км, можно успеть, если поторопиться. Вот мы и планируем наши действия, чтобы увидеть как можно больше в короткий срок.
Между тем к нашей компании добавилось еще два человека. Судя по одежде, это были местные бирманцы, по всей видимости, только что проделавшие достаточно длинный путь. У каждого из них через плечо была надета сумка из цветастой плотной ткани, по виду тяжелая. Сначала вновь пришедшие молча слушали общую беседу, но затем, вступив в разговор, стали предлагать свои варианты нашего маршрута. При этом они обнаружили недюжинные знания отдельных месторождений, уверенно указывая участки с преобладанием тех или иных разновидностей рубина, а также те, где, кроме рубина, встречаются драгоценный сапфир или благородная шпинель.
Но вот один из наших новых знакомых достает из сумки что-то размером в кулак, скрытое в плотном матерчатом мешочке. Минута, и перед нашими глазами предстает чудесный образец: на темной мозолистой ладони возникает белоснежный кусок крупнокристаллического мрамора. На его поверхности, как яркий огонек, сверкал кроваво-красный, похожий на маленький бочонок кристалл рубина размером с удлиненную горошину. Сочетание кроваво-красного и снежно-белого цветов, казалось, гармонично вписывалось в общую гамму, созданную тропическими соцветиями бугенвиллии, орхидей, хибискуса и других ярких экзотических растений, окружавших нас со всех сторон, и не хотелось отрывать глаз от этого совершенства. Нам объяснили, что рубин, заключенный в обломке мрамора, который мы можем осмотреть и даже потрогать, принадлежит к самой ценной разновидности этого самоцвета, называемой «голубиная кровь». После огранки такие камни стоят дороже брильянтов того же размера.
Хозяин образца, заметивший наше неподдельное восхищение, с улыбкой спросил, не желаем ли мы купить что-либо из коллекции, находящейся в его сумке и сумке его приятеля. Купить! Мы и думать об этом не могли, оснащенные лишь ограниченной суммой для расходов по командировке. Пришлось вежливо отказаться, что несколько разочаровало владельцев минералогических сокровищ.
Нужно сказать, что кристалл рубина в кристаллическом известняке был вполне ювелирного качества, по выделить его из образца неповрежденным можно было разве только растворив известняк в кислоте. Хотя стоимость самоцвета несомненно оправдала бы такую сложную операцию, по насколько приятней было видеть целый образец, в котором яркий кристалл рубина в массе мрамора светился, как маленький красный фонарик.
