Бывают дни, когда нечем дышать. Дни, когда хочется орать и бить тарелки или боксерскую грушу. Дни, когда рыдаешь навзрыд и не веришь в то, что все это происходит наяву. Дни, разделившие жизнь на «до» и «после». Дни, после которых ты уже не будешь прежним.

Но если вам сейчас больно и страшно, знайте, что вы не одни. Двадцать один год назад по другую сторону океана я и мои близкие чувствовали то же самое. Я допускаю, что вас это не утешит. Мне самой в 2005-м году или даже в 2007-м это не помогло бы ни капельки, но, оглядываясь назад, я могу не лукавя сказать, что со временем боль притупляется.

Мои родственники переехали в США из Ленинграда в конце 1970-х годов, я и брат Мишка – то есть по документам он Майкл, но дома родители называют его по-другому, а я сызмальства прозвала Мишкой – родились уже в штатах.

В 2001 году, когда мне было пять с половиной лет, брат, окончив школу, подписал договор на службу в сухопутных войсках. Не ради льгот1, у нас достаточно обеспеченная семья, и дедушка мог оплатить внуку колледж, а потому, что Мишка с детства мечтал стать военным.

Трагедия моей семьи началась вечером 19 марта 2003 года, когда США объявили военную кампанию в Ираке. На тот момент родители знали, что Мишка еще с февраля находится на нашей военной базе в Кувейте, но мне этого не сообщали, чтобы не пугать, так как, во-первых, до последнего никто, естественно, не знал, войдут ли они в итоге в Ирак, а во-вторых, родители вообще долго не могли определиться с тем, стоит ли мне все это рассказывать или нужно от меня все полностью или частично скрыть, поэтому я думала, что брат находится на военной базе в Америке. Тем вечером я не смотрела новости, и взрослые тщательно блюли, чтобы я ни в коем случае не подходила к телевизору. Интернетом я тогда практически не пользовалась, поэтому мой персональный конец света начался только утром следующего дня. Все произошедшее стало для меня полным шоком, так как я в силу возраста не до конца осознавала, что этот день может настать (на самом деле вся страна это обсуждала), новости я смотрела, но нерегулярно, и далеко не все в них, если честно, понимала, так что война в мой маленький детский мир пришла внезапно, фактически без предупреждения, утром двадцатого марта, оглушив меня без единого выстрела, потому что брат был среди тех американцев, кто пересек границу этой ближневосточной страны и участвовал в битве за Багдад.

В тот день поздно вечером, закрывшись в своей комнате и захлебываясь от слез, я начала вести дневник, который и лег в основу этой истории.

Через двадцать один год после начала самой личной для меня войны я могу точно сказать, что даже после ада жизнь продолжается. Да, конкретно у меня она уже никогда не будет абсолютно такой, как прежде. Иногда она с привкусом горечи и крови во рту. Возможно, потому, что я тогда была ребенком. Для меня операция «Иракская свобода», как она официально называется, – это не просто страница истории, а первая в жизни война, которую я видела в «прямом эфире», первая и, хочется верить, последняя, в которой участвовали мои близкие, если не считать тех, кто ушел в мир иной еще до моего рождения. Та отвратительная весна и последующий год изменили меня, но что-то в том периоде жизни было и приятное. Что-то, чему я очень благодарна. Книга и об этом.

Ночные кошмары полностью прекратились через полтора года после тех жутких месяцев, и лишь к 2012 году я научилась говорить о самой ужасной для меня, пусть и не самой кровопролитной для нашего государства, войне и тех, кого она задела вплотную, без слез и тремора в руках. Мама, дедушка и все остальные мои близкие взрослые, кроме бабушки, вышли из этой битвы, на мой взгляд, гораздо быстрее меня. Хотя я допускаю, что мне так казалось только со стороны. Бабушка, пожалуй, все еще застряла на стадии депрессии легкой стадии, но я не психотерапевт, официального диагноза у нее нет, так что это лишь мои наблюдения.

Скорее всего, вам удастся принять горе раньше, чем мне, потому что я была очень впечатлительным и ранимым ребенком, и это сыграло колоссальную роль. Возможно, к вам смирение придет позже. Возможно, вам понадобиться помощь специалиста, но это обязательно случится, потому что все мы люди – самые разумные из всех существ. И мы гораздо сильнее и смелее, чем думали еще вчера.

– Ты что, еще спишь? – ужаснулась мама, заглянув ко мне и остановившись в дверном проеме.

Я нехотя открыла глаза и взглянула в ее сторону. Должно быть, это все происходит наяву. Понежиться еще в постели мне не светит.

– Быстро вставай, – сказала она строго и удалилась к себе, не дожидаясь, пока я поднимусь с кровати.

Когда мама вышла, я опустила голову на подушку, надеясь подремать еще чуть-чуть. Ну, хоть капельку. Но моим мечтам не суждено было сбыться.

– Десять минут восьмого.

Кажется, голос доносился из ее комнаты.

Осознав, что опаздываю, я вскочила и помчалась в душ. Почему мама не разбудила меня раньше? Сходив в туалет и быстро помывшись, я кинула короткий взгляд на часы, висящие кухне: мама не обманула.

– А что есть? – спросила я, растерянно осмотрев обеденный стол, на котором зияла внушающая страх пустота.

На всякий случай я даже изучила все конфорки плиты и столешницу, но и там не нашла ничего съедобного.

– Открой глаза и реши этот вопрос! – гаркнула мама.

– Не кричи на ребенка, – сказала бабушка, придя на кухню.

Она с дедушкой и прабабушкой живет в другом доме, в нескольких кварталах от нашего, и обычно с утра к нам в гости не ходит, так что я очень удивилась, но была рада ее видеть.

– Солнышко, возьми что-нибудь в холодильнике, – ласково сказала моя прародительница, чмокнув меня в лоб.

– Хлопья с молоком? – недоуменно уточнила я, открыв дверцу холодильника и не найдя там ничего готового из того, что я обычно ем перед школой.

Ведь вряд ли родители всерьез считают, что я за десять минут самостоятельно научусь готовить блины или вообще омлет и порадую всех своими кулинарными способностями.

– Что хочешь, но не задерживайся, – с этими словами бабушка удалилась на второй этаж.

– Глаза пусть разует! – крикнула мама.

С трудом сдерживая эмоции, я, словно бедный родственник, принялась за свой завтрак в несчастном одиночестве.

Покончив с трапезой, я пошла в свою комнату одеваться. Меня осенила страшная догадка: мама и папа разводятся, а потому она такая нервная.

– Успокойся, – строго сказала бабушка по-русски, обращаясь к маме и проходя мимо распахнутой двери в мою комнату.

Русский, конечно, нереально сложный, но слово «успокойся» я способна понять, так что я навострила уши.

– Что значит «успокойся»? Он мой сын! – крикнула мама.

Слово «сын» тоже легкое.

– Что с Мишкой? – облизывая пересохшие губы, взволнованно спросила я по-английски.

– Не твое дело, – отрезала мама.

Я с надеждой в глазах посмотрела на бабушку, но та лишь спустилась в гостиную, оставив меня наедине с мамой.

Мишка, дедушка или прабабушка точно бы мне все растолковали. Жаль, что брат в армии, а дедушка и прабабушка не пришли к нам в гости. К горлу подступил комок, но я изо всех сил старалась сдерживаться.

Мама велела садиться в машину. Я повиновалась.

***

Первый урок – моя любимая математика: хоть что-то хорошее в этом странном, но теплом четверге. Учительница сказала, что для защиты местных жителей и борьбы с терроризмом наши военнослужащие пересекли границу Ирака и начали наносить там удары по военным объектам. По коже пробежали мурашки.

***

Вечером бабушка резала салат, а дедушка и прабабушка сидели в гостиной перед телевизором, но, заметив, что я спустилась к ним, тотчас все выключили.