Я почти ослеп от жуткой вспышки. Из глаз полились слёзы.
А потом шарахнуло ещё раз, и я, действуя уже на голых инстинктах, схватил завалившегося в кусты Ойгона и потащил назад, по узкому туннелю под землёй, под защиту огромных камней.
Не знаю, откуда у меня силы взялись — Ойгон был тяжеленный, а случившееся оглушило его и дезориентировало.
Брат пытался отбиваться, я тащил, обливаясь слезами и слыша над головой приглушённые раскаты грома: молнии продолжали бить в лагерь, сжигая его дотла!
Истэчи не ошибся, назвав чёрный камень — «глазом колдуна». Мерген выдал нашу стоянку! Спасла нас только любовь моего приятеля Истэчи к байкам и сплетням да моя привычка опасаться слежки беспилотников.
Я полз. Земля дрожала, и песок сыпался за шиворот.
Такой короткий на пути сюда туннель стал вдруг длинным и узким.
А что, если нас сейчас сравняет с землёй?
Я подналёг, изо всех сил протискиваясь вперёд и таща за собой брата. Нащупал камни. Потом различил свет. Не ослеп, как же хорошо!
Ещё рывок — и я втянул Ойгона в убежище между камней, а туннель обвалился, засыпав его ноги.
Но голова и плечи названого брата были уже в убежище. И горячий мокрый язык Бурки приветствовал меня, слизывая солёные слёзы.
Глава 20
Лазутчик
Пока я гладил взволнованного Бурку и хватал губами воздух, Темир с Истэчи в четыре руки откопали Ойгона и втащили его в убежище.
Брат уже немного пришёл в себя. Он бешено вращал глазами, ругаясь на чём свет стоит.
Вернее, думал, что ругается.
Для меня его проклятья больше походили на жалобы.
— Как же так⁈ — возмущался Ойгон. — Да как такое могло случиться, чтобы брату пришлось тащить на себе воина, как маленького ребёнка⁈ Небо сейчас заплачет от стыда, а земля затрясётся! Но что это было со мной? А почему память пуста, как бурдюк пьяницы? Это всё нижний бог со своими кознями!..
Слова про небо и нижнего бога звучали особенно беспомощно. Ну, кто ж так ругается? Научить его, что ли?
— Колдун врезал по лагерю молнией, — сказал я Ойгону успокаивающе. — А у тебя от удара наступило что-то вроде контузии. Знаешь, как это бывает?
Ойгон только замычал в ответ на незнакомое слово. Хотел головой мотнуть — и подавил крик боли.
— Ничего, — подбодрил я его. — Раз ты отделался провалами в памяти и даже не тошнит — значит, совсем ерунда.
Брат непонимающе уставился на меня.
— Но как ты меня тащил? — спросил он. — Я же воин. Я сражался с драконами, но такой жути не видел! Какой сильный колдун! А ты…
Он заморгал и сморщился. Видимо, память ему капитально отбило.
Назвать меня Каем в воинском лагере Ойгону Заратустра не позволял. И теперь он лихорадочно соображал: если я — Кай, то воином быть никак не могу. А если не Кай — то кто?
— Гэсар… — выдавил он наконец.
— Точно, — кивнул я. — Твой брат вырос, Онэгэн. Я — такой же воин, как ты, и могу показать тебе знаки на руках. Просто я лежал в кустах чуть дальше от колдовского удара. Мне повезло. Вот я и вынес тебя из-под огня. Разве не так надо?
Ойгон замолчал и задумался. Он был умнее Темира. Тот слопал рассказ Истэчи про то, что я теперь воин, и даже не почесался.
А вот старший брат поверил не до конца и решил расспросить позже. Но тут уже оставалось только принять как данность.
Истэчи, прислушавшись к звукам снаружи, заявил безапелляционно:
— Тихо совсем. Улетел ваш колдун.
— Не улетит он так просто, — вырвалось у меня. — Драконов над лагерем два. Они минут десять круги нарезали, словно искали тут что-то.
— Не нашли? — спросил Темир.
— Да если б знать!
Я задумался.
А и в самом деле — что же произошло? Чего они не садились, если кого-то или что-то искали? Поверили, что в лагере барсы, и решили зажарить свидетелей?
Значит, искали не человека. Но тогда — что?
И почему улетели, а не посадили своих драконов на пепелище и не роются в нём?
Я озвучил свои мысли, и барсы задумались.
— Воины терия Вердена не рискнут посадить драконов в лагере, — уверенно сказал Истэчи. — Плохо будет. Драконы — слишком большие и неуклюжие звери, а скалы — острые и опасные.
— То есть, они сожгли лагерь и полетели искать место, где можно без риска посадить своих зверей? — осенило меня. — И вернутся пешими, чтобы обыскать здесь всё?
Ойгон потёр болящую голову и ничего не сказал. Но Истэчи и Темир согласно переглянулись и закивали.
— А что они могут искать в нашем лагере? — спросил я.
— То, что не горит, — предположил Темир. — Оружие или амулеты.
— А может, они ищут тот чёрный камень, что был на шее у Мергена? — осенило Истэчи. — Я видел, он не сгорел! Я же говорил, что это — «глаз колдуна»! И колдун всё ещё видит своим чёрным глазом! Он злится на нас за огонь у себя в глазу — потому и хотел убить всех барсов!
— А куда делся этот колдуний «глаз»? — За камнем я не следил, не до того было.
— Ичин велел сгрести его вместе с золой и швырнуть со скалы в пропасть! — обрадовал меня Истэчи. — Это глубокий обрыв, если идти по охотничьей тропе на восход.
— Хорошо, — кивнул я. — Значит, камень они не найдут.
— Найдут! — не согласился Истэчи. — Колдун видит, где лежит его «глаз»! Он полезет за ним и в пропасть! Это, наверное, о-очень дорогой амулет! Надо было размолоть его в муку и по ветру рассеять! Вот как было бы хорошо!
— Ну и где ж ты раньше был, такой умный? — вздохнул я. — А можно как-то спуститься в пропасть?
— По верёвке, наверное, можно, — кивнул Темир. — Но я не знаю, насколько там глубоко.
— Надо уходить! — выдохнул Ойгон, болезненно морщась. Взгляд его, однако, стал уже более осмысленным, видно брата отпустило немного. — Колдун будет бродить вокруг лагеря, искать здесь свой чёрный глаз. И нас почует. Идём в волчий лог!
— Подожди, — не согласился я. — Сначала надо послать кого-то в разведку. Вдруг драконы всё ещё в небе?
— Я пойду! — вскинулся Темир.
Но Истэчи вдруг заспорил с ним, косясь на меня:
— Нет, я пойду! Мне идти хорошо! Лучше!
— Да с чего бы вдруг! — рассердился Темир. — Какой ты воин? Название одно!
— Воин я плохой, — легко согласился мой приятель. — А вот охотник — хороший. Там ведь убивать никого не надо. Надо, чтобы и ветер тебя не почуял, и небо моргнуло. Кто из вас так сумеет?
— Пусть идёт Истэчи, — решил я, вызвав удивлённый взгляд Темира.
Решать должен был Ойгон, но он смолчал, растирая виски. И Истэчи, пользуясь моментом, щучкой выскользнул из убежища.
А потом стало темно — это он заложил вход в наше убежище камнем и присыпал землёй.
Сидеть в темноте и ждать, поймают Истэчи или нет, оказалось страшнее, чем смотреть на колдуна с молниями.
Я молча ругал себя: ведь Истэчи и в самом деле не воин. В лагерь барсов его взяли совсем недавно, а уж как он на мечах дрался — лучше и не рассказывать, чтобы не позорить.
Наверное, поэтому парнишка и прибился ко мне — к новичку неопределённого ранга да ещё и с провалами в памяти. А потом я вдруг оказался воином, способным навалять демону, и приятеля стало заносить на поворотах.
Выпросился в разведку… А что, если сгинет?
— Может, я тоже пойду. Гляну — как там чего? — высказал мои опасения Темир.
— Подождём, — отозвался Ойгон. — Времени прошло мало.
— Да там надо-то вылезти из оврага и оглядеться! Куда он запропастился? — рассердился Темир.
— Значит, увидел что-то важное, — пояснил я. — Может быть, колдун уже в лагере. И нужно понять, пойдёт ли он по охотничьей тропе к скалам или начнёт бродить вокруг.
— А если Истэчи не вернётся? — спросил Темир, протискиваясь мимо меня к выходу. — А если его убил колдун и идёт сюда?
— А ну, сядь на место! — прошипел Ойгон и сморщился от боли.
— Волки спокойны, — пояснил я, жалея, что не могу сейчас просто выписать брату успокаивающий подзатыльник. Очень хорошо помогает в таких ситуациях, да уж больно я маловат. — Они первые услышат чужаков. И почуют.