– Что это? – срывающимся голосом спросил он. Одина рассмеялась.

– Всего-навсего гриб-головоног.

Она поднялась, достала с пояса кинжал и отсекла гриб.

Тот свалился на пол.

К удивлению Найла, Одина нагнулась, насадила его на острие кинжала и скинула в поясную сумку.

– Что ты собираешься с ним делать?

– Это славная еда. – Она ласково взъерошила Найлу волосы. – Когда ты станешь моим мужем, я его как-нибудь приготовлю.

Снаружи оркестр затрубил фанфары.

– А сейчас пойдем. – Она взяла Найла за руку.

– Это ничего, что нас увидят вместе?

– Почему бы и нет? – хохотнула она. – Пусть глядят, завидуют.

Когда они вдвоем выходили наружу, Найл чувствовал и радость и печаль. Радость от того, что Одина рядом; печаль от мысли, что скрыться так и не удалось.

В глубине шатра стоял Доггинз; завидев Найла, он остолбенел от ужасной догадки и проводил его оторопелым, беспомощным взором.

Найл избегал смотреть ему в глаза.

Зрительские места были уже полностью заняты.

Люди плотно сидели на скамьях, бомбардиры стояли между рядами на высоких платформах.

Одина подвела Найла к скамье, предназначенной, очевидно, для служительниц, села сама и уступила краешек Найлу. Другие служительницы поглядывали на Одину со сдержанным любопытством.

Интересно было замечать, что им и в голову не приходит, что сейчас произошло между ними двоими; очевидно, Одина держала это в секрете от остальных.

Как раз впереди разместилось все семейство Доггинзов; те во все глаза смотрели на шатер, ребятишки сосали большие разноцветные леденцы.

Крапчатый купол-пузырь изнутри казался голубым.

Само стекло было настолько прозрачным, что казалось почти невидимым; судя по всему, оно обладало свойством пресекать жару. Под куполом, несмотря на обилие света, совсем не чувствовалось духоты, летний зной преображался в бледное тепло зимнего дня.

Одина была занята разговором с сидящей по соседству девушкой. Найл поглядывал на свою нареченную с тайной гордостью.

Волосы янтарного цвета, загорелый бюст, белоснежные зубы – среди служительниц она, безусловно, выделялась своей привлекательностью. Укромный огонек счастья тихо светился внутри.

Был ли Найл влюблен в нее? Вопрос казался совершенно неуместным.

Он пребывал в том возрасте, когда каждому мучительно хочется быть любимым, когда от любой приветливой улыбки в сладком предчувствии замирает сердце.

Что касается того, влюблен ли он в Одину… Стоит ли вообще задумываться об этом, если она любит его?

Фанфары грянули еще раз, и воцарилась тишина, глаза зрителей были прикованы к шатру.

Рабы поспешно выдергивали колышки, прикрепляющие полотнище шатра к земле.

Навстречу зрителям вышел Билл Доггинз. Церемонно поклонившись, он повернулся лицом к шатру и вскинул руки, собираясь дать команду.

Полотнище шатра картинно всплыло вверх, подаваясь ближе к стене карьера на скрытых шкивах, и накрыло вход в пороховой погреб, образовав своего рода экран-задник.

При виде острова зрители разразились восторженными аплодисментами. Доггинз. очевидно, взявший на себя роль церемониймейстера, вальяжно отодвинулся в сторону. На палубе корабля показался пират на деревянной ноге.

Свирепым взором окинув публику, он проорал:

– А ну-ка, козявки! Что вы все на меня таращитесь! Вам не напугать Питера-Деревянную Ногу!

Обернувшись, он рявкнул куда-то вниз:

– Эй, ребята, там собралась толпа каких-то кретинов и таращится на меня! А ну-ка, давайте подсыплем им жару!

Тут сзади оглушительно грохнуло, и Питер-Деревянная Нога испуганным зайцем скаканул в воздух, потеряв при этом шляпу и подзорную трубу.

Зрители разразились хохотом, а жуки забавно зашевелились, потирая щупики, от чего послышался стрекот, совсем как у сверчков. Найл, знавший пантомиму лишь смутной родовой памятью, хохотал громче всех.

Увеселение продолжалось. Питер-Деревянная Нога прибыл со своими сообщниками на остров в поисках клада.

Публике он заявил, что собирается остаток дней прожить в достатке, а на досуге подрабатывать палачом.

Но на острове, оказалось, было полно дикарей-людоедов (их играли перемазанные сажей рабы).

Новый главный бомбардир Питера (прежнего, он сказал, слопала акула) был недотепой, спички не мог зажечь без того, чтобы не грянул взрыв. Когда главарь приказал ему дать ложный сигнал бедствия, дабы заманить в засаду проплывающее мимо торговое судно, а главный бомбардир зло на него покосился, ребятишки завизжали от радости, предвкушая, что сейчас еще раз бухнет.

Когда спустя секунду-другую главный бомбардир появился на палубе с охапкой петард, вся команда, включая самого Питера-Деревянную Ногу, испуганно прикрыла голову руками, а смех и восторженный топот стали такими оглушительными, что Найл невольно заткнул уши.

Понятное дело, петарды не замедлили рвануть во все стороны, а главный бомбардир, буквально чудом разминувшись со снопом пламени, мастерски сделал сальто-мортале. Судя по всему, это был отлично натренированный акробат.

Было место и любовной истории; Найлу она приглянулась еще больше, чем беспрестанная пальба.

Помощник капитана, честный малый, угодивший после неравного боя в плен к пиратам, – полюбил красавицу с захваченного корабля, и они вдвоем решили бежать.

Потом они попались дикарям-людоедам и следили из-за решетки, как те готовятся к пиршеству, где главным яством должны были стать пленники.

К счастью, дикие люди не подозревали, что к костру они вместе с хворостом прихватили еще и охапку сигнальных ракет. В соответствующий момент грянул взрыв, простодушные людоеды бросились врассыпную, и пленники обрели свободу.

Теперь было ясно, почему над зрительскими местами громоздится купол-пузырь; в него со всего лета врезались и с треском рассыпались три ракеты, а ему хоть бы что, ни единой царапины.

В третьем действии драмы (пантомима длилась уже около двух часов) помощника капитана и его возлюбленную привязали к мачтам пиратского корабля, обложив их подготовленными для взрыва пороховыми бочонками, сам же главарь с сообщниками задумал бежать на торговом судне.