Нормальное впечатление производили только анархисты, не долбившие затверженное, а изъяснявшиеся живой человеческой речью с шутками и подколками. Впрочем, было видно, что они выступают больше ради эпатажа, но студентам даже такой стиль нравился куда больше догматического — большинство из них происходили из добропорядочных буржуазных семей и догматизма, политического, католического или какого еще, накушались в своей недолгой жизни до отвращения.

Когда выступавшие пошли обличать друг друга по второму кругу, к столу ведущего наконец пролез Дебре и получил слово:

— Товарищи! Сегодня у нас в гостях товарищ из Боливии, партиз…

Вася сделал страшные глаза и незаметно показал трепачу кулак, Режи поперхнулся и вырулил на то, что гость знаком с партизанским движением. Аудитория оживилась — ну в самом деле, сколько можно по каждому поводу перетирать давно набившие оскомину догмы, а тут настоящий партизан! Быстренько нашлась студентка-каталонка из Руссильона, хорошо знавшая испанский и назначенная переводчиком вместо Дебре. Нет, он-то переводил нормально, но он же препод, как можно поручить такое ответственное дело представителю реакционной профессуры!

— Товарищ, Че в Боливии? — почти сразу выкрикнул курчавый паренек, стоило только Васе дойти до стола.

— В Боливии действуют команданте Рамон и Тупак Амару, второй точно не Че, про первого уверенно сказать не могу.

— Вы их видели? — стрельнула на касика глазами рыжая и зеленоглазая бретонка с задорно торчащей грудью и в мини-юбке, открывавшей взору стройные ножки и соблазнительные коленки.

Отказать девушке таких выдающихся достоинств Вася не смог и скромно подтвердил, что видел команданте Амару.

Вопросы посыпались как из дырявого мешка — вы воевали? Как индейцы относятся к учению Мао? Участвовал ли пролетариат Сукре в захвате города? Какие потери понесли американские империалисты при разгроме батальона рейнджеров? Вы женаты?

Задавшую последний вопрос девицу обхихикали — сексуальная революция разворачивалась во всю ширь и взрослые люди имели безусловное право спать с кем угодно и когда угодно, невзирая на браки, и прочие буржуазные условности. Судя по собравшимся, взрослыми они считали всякого старше восемнадцати лет, в первую очередь себя.

Некий стратег высунулся с идеей о том, что партизанское движение индейцев по сути своей не может быть марксистским, а взятие Сукре — акция авантюристическая, мелкобуржуазная и как бы не реакционная. Стратегу насовали в панамку и, удовлетворив первое, самое жадное любопытство, позволили Васе вставить слово о партизанской войне в Боливии.

По мере рассказа в аудиторию набежало еще народу, а лица слушателей вытягивались все больше и больше. Оказалось, что партизанская война это не бдыщь-бдыщь-пиу-пиу-ура-ура, а жизнь без крыши над головой и — о ужас! — без горячей ванны и круассанов по утрам. Кожные болячки от слабой гигиены и насекомых, потертости от долгих маршей, раны и контузии, малярия и прочие мелкие радости «борьбы за свободу». Очень пришибло собравшихся сравнение веса, который каждый из них ежедневно со стонами тягает в университет и веса опорной плиты миномета, навьюченной на третьего номера расчета помимо основной выкладки.

На возражения о «революционном духе» и высокой сознательности касик привел пример собранных в один отряд студентов из Ла-Паса, Санта-Круса и Кочабамбы — самое проблемное подразделение во всей партизанской республике. Если кечуа или аймару попросту тащат задачу, как бы тяжела она ни была, то высокоученые индивиды требуют комфорта и все время норовят устроить митинг и голосование.

— А кечуа, значит, тупо выполняют приказы? — ехидно спросил патлатый анархист.

— Именно так, самоуправление в бою не работает. Даже те индейцы, кто прошел школу и получил некоторые познания в революционной теории, гораздо лучшие бойцы, чем сколь угодно идейные студенты.

На «школу» народ среагировал — это было, по крайней мере, знакомо и понятно, о том, что нужно обучать трудящихся, не говорил только ленивый, подразумевая под учебой исключительно и только внедрение взглядов своей группы. Но студенты предполагали что обучаемые, по крайней мере, знают грамоту и счет, а вот то, что с индейцами приходится начинать с нуля… особенно всех проняла история с часами, когда потребовалось донести концепцию разделения суток на минуты и секунды, а также устройство циферблата.

Закончил Вася трудностями снабжения — накормить, обуть, одеть свыше тысячи человек вне системы легальной торговли и логистики, добыть оружие и, главное, боеприпасы в достатке. Партизанская борьба поворачивалась новыми, неизведанными гранями.

— А как же бои с армией?

Вася пожал плечами:

— Если бой правильно спланирован и подготовлен, то ничего сложного он не представляет. Пришел, увидел, победил.

К концу выступления Вася уже легко определял идейную принадлежность слушателей: если говорилось о борьбе в сельской местности, светлели лица маоистов, если об успехах профсоюзов — троцкисты начинали посматривать на остальных свысока, а когда дело доходило до городской герильи и городского пролетариата, распрямлялись спины коммунистов. Анархисты все-таки раскрутили его на рассказ о взятии Сукре, чему с воодушевлением внимали вообще все.

— Чем мы можем помочь? — наконец задал вопрос тот самый курчавый парень. — Может, вам нужны добровольцы?

— Людей в горах хватает. Очень нужны медикаменты и медицинское оборудование.

— А если найдутся желающие? — продолжал давить курчавый.

— Вы готовы поехать в Боливию по чужим документам, кормить клещей и таскаться по горам? — с некоторым удивлением спросил Вася. — Тогда оставьте мне свои координаты.

Затем его окружила толпа, каждый из которой желал задать последний, самый важный вопрос, но запомнил он только рыжую бретонку, делавшую вид, что ее притиснули другие участники и она упирается в касика грудью ну совершенно случайно. Будь Вася на несколько тысяч километров подальше от Исабель, он бы еще подумал. Но не в Париже.

Дебре утащил его показывать новую статью в свой маленький профессорский кабинетик, насыпал свежей прессы и умчался за кофе. Перебирая газеты, Вася вдруг заметил конверт со знакомой маркой, вытащил его из кучи и убедился, что это одно из писем, отправленных им из Боливии. Перетряхнув всю стопку, он нашел еще пять — переписка шла через «человека Че» и Вася никак не предполагал, что этим человеком до сих пор является дезертир Дебре.

Спрятав письма в карман, он дождался прихода хозяина, из вежливости отхлебнул кофе, заявил, что у него сегодня еще одна встреча и ушел, раздраженно проклиная себя за то, что не съездил Режи по морде. На такси доехал до Марсова поля, оттуда переулками дошел до кубинского консулата и вызвал человека, названного ему Барбарохой. После процедуры опознания касик выложил все косяки Дебре и потребовал немедленно изменить систему переписки и уже спокойнее отправился в гостиницу.

Он шел по парижским улочкам вдоль однотипных домов — магазины-кафе, пять этажей и жилая мансарда — когда заметил, что на левом ботинке развязались шнурки. Приступочка, на которую можно было поставить ногу, нашлась метрах в десяти впереди и Вася совсем было решил доковылять до нее, но неясное беспокойство заставило побороть лень и присесть завязать шнурок не доходя.

Через него кубарем перелетел человек, грянулся мордой на асфальт и выронил короткую дубинку.

Вася, не вставая, крутнулся на носке, уходя с линии атаки и распрямился уже под стеной дома — второй нападавший проскочил пару шагов, быстро развернулся и кинулся снова.

В руке у него тускло блестел металл.

Все вбитое отцом и многократно повторенное на тренировках в горах сработало — шаг, подсед, захват руки, уход за спину, рывок, хруст кости, звон выпавшего железа.

В конце квартала взвилась трель полицейского свистка.

Вася рванул за угол, успев ухватить взглядом капли крови из носа первого, уже вставшего на карачки и закаченные под лоб глаза на резко сбледнувшем лице второго.