Рацию бы… С рассветом касик затеял подготовку к спасательной экспедиции — он да Мамани, оставшийся в общине «на хозяйстве». Оружия, как и первая группа, с собой не брали, выход не боевой, а тренировочный, зачем зря таскать эти тяжеленные дуры?

К полудню, когда припасы уложили в сумы и совсем было собрались выступать, зоркий мальчонка заметил на дальних склонах бредущих к айлью людей. По мере приближения Вася, остро желавший уже не рацию, а бинокль, сосчитал идущих — четверо, и даже разглядел, что идут они плохо. Одного почти несут, другой опирается на самодельный костыль…

Вид Катари и Пумасинку был страшен — синяки, заплывшие глаза, рваная одежда, так что дед решительно заткнул Васю с вопросами и занялся врачеванием. Через полчаса обработанный первым Катари, баюкая перевязанную ногу, поддакивал Римаку, излагавшему печальную историю их похода. Все оказалось хуже, чем арест полицией — будущие партизаны случайно напоролись на кустарную лабораторию, куда свозили листья коки. И ничего лучше не придумали, как послать двоих добыть припасов, где их и прихватили вооруженные охранники. Вломили для устрашения, заперли в сарае и вознамерились попросту обратить в батраков, причем бесплатных. Но оба кечуа отказались наотрез и держались твердо после чего их избили до потери сознания, отняли почти все вещи и бросили без еды и воды в глухом распадке.

— По счастью… ох… — болезненно морщась рассказывал Катари, — Искай и Римак все видели и вытащили нас. Как смогли, подлечили и пошли понемногу.

— Где лаборатория показать сможете? — Вася не был намерен спускать такие выходки кому бы то ни было.

Тем более наличие чужих вооруженных людей в потенциальной партизанской республике не предусматривалось.

— Да, касик, — Римак уверенно кивнул, — Искай запомнил приметы…

— Сколько охранников?

— Было трое, потом на джипе приехало еще несколько.

— Били вшестером, — оскалился Катари ртом, в котором стало меньше на два зуба.

— Нарисовать место сможете?

— Да, это заброшенная финка Уэльва, там…

— Ладно, потом. Отдыхайте. Вы молодцы, что дошли, а с этими мы посчитаемся.

Ни о каком выходе прямо сейчас речи не было — Пумасинку был плох и дед запретил его дергать как минимум три дня. Прикинув свои планы, Вася назначил боевой выход через неделю — раньше общинные мастерицы не успеют пошить и наткать одежду взамен порванной в клочья. Для быстроты касик потребовал не красить шерсть для пончо и чульо, а ткать прямо так, из черной и коричневой, с редкими вкраплениями белой, но заказ чуть не сорвал Контиго — он решительно восстал против нарушения традиции и требовал все делать общинными цветами и узорами. Аргументы «сейчас нужна незаметная одежда, а не яркие одеяния, видные за километр» на деда не действовали, в конце концов Вася рыкнул и приказал делать «как я сказал».

Дед, как ни странно, смолчал.

Оставив Иская и Катари соображать, как подобраться к лаборатории и готовить выход, Вася не без приключений вытряс из Римака денег и отправился в Кочабамбу на пикапе. К его удивлению, машина переносила тяготы и лишения горной жизни очень даже неплохо — сделали ее крепко, железа не пожалели. Ну капало из шланга, но Вася туго перевязал тряпкой, до города хватит, а там посмотрим.

Лысый доктор Дуке улыбнулся Васе, отчего рубец на лице страшно сморщился и тут же послал соседских мальчишек за автомехаником Ньико и еще одним человеком, чтобы они пришли к вечеру, после окончания приема.

— Что за человек, доктор?

— Аргентинец, бежал от переворота, ему нужно спрятаться. Я думаю, он будет тебе полезен.

— Хорошо, посмотрим. А есть ли в Кочабамбе магазин, где можно купить хороший транзисторный приемник?

— Радиоприемник, Тупак? Не радиопередатчик?

— С передатчиком нам еще рано. А слушать, что происходит в мире и в стране, необходимо.

— Надо спросить у Ньико. Ты пока обожди здесь, у меня пациенты. Вот тебе газеты и кофейник, я знаю, ты любишь. Если что, новую порцию сварить сумеешь?

— Конечно.

Первую чашку Вася выпил почти залпом — уж больно соскучился по кофе, в горах это большая редкость, все больше чай из листьев той же коки или из муньи, горной мяты. Вторую пил уже с чувством, с толком, с расстановкой, просматривая газеты. Де-факто столичные «Эль Диарио» и «Ла Разон» из Ла-Паса, де-юре столичную «Коррео дель Сур» из Сукре и, разумеется, местную «Опиньон» из Кочабамбы.

Дурманящие запахи кофе и типографской краски привели Васю в расслабленное состояние — ровно до того момента, когда на третьей полосе «Эль Диарио» он увидел заголовок «Инкские сокровища в Европе?». Статья сопровождалась фотографией двух хрычей в костюмах и галстуках, демонстрирующих толпящимся вокруг них репортерам коробочку с брошкой. Второе фото показывало брошку более крупно и Вася узнал «золотой самолетик».

Он отставил чашку в сторону и вчитался.

Другие газеты про самолетик молчали — может, новость просто до них не добралась. Но все это выглядело слишком лихо — похоже, Исабель нашла ювелира, а тот довольно шустро организовал выход на аукцион в Европе. Надо бы поговорить с ювелиром, а то пока падре Луис найдет дорожку, а тут уже готовая.

Прочие новости были, в основном, посвящены чемпионату мира по футболу, где боливийцам в первую очередь преподносили успехи близкородственных стран — Чили, Аргентины, Уругвая и Мексики. Про бразильцев, за которых играли Пеле и Гарринча, писали меньше, а СССР удостоился лишь упоминания об участии.

Глухо писали о перевороте, то бишь «революции» в Аргентине, о бомбардировках Ханоя, еще в «Ла Разон» нашлась нудная статья профессора-юриста, которую Вася прочел только из-за выхваченного глазом словосочетания «Дело Миранды». Так и оказалось — Верховный Суд США предписал полиции зачитывать права задержанным. А еще в официальных сообщениях мелькали президентские выборы и «кандидат Баррьентес».

Уже в сумерках тихо пришел незнакомец, назвавший себя Хуаном, а следом к дому подъехал Ньико на своем автомобильчике и привез еще одного человека, Габриэля. Доктор что-то сердито выговаривал автомеханику в углу, пока двое новеньких знакомились с касиком, но потом смилостивился и собрал всех за столом.

— Друзья, мы собрались сегодня, чтобы начать новую страницу в революционном движении Боливии! — несколько пафосно начал доктор Игнасио, а Габриэль при этих словах отчетливо сморщился.

Но худо-бедно разобрались кто есть кто.

Хуан после «революции» был вынужден срочно уехать из Аргентины — за свои двадцать девять лет он успел насолить правым так, что они потребовали его голову уже у правительства Боливии. И в случае задержки с выдачей грозили расправится самостоятельно. Неудивительно, учитывая послужной список Хуана из десятка громких акций, о которых он сдержанно рассказал. В голове у него, конечно, традиционная для латиноамериканцев каша из воззрений Боливара, Мао и Троцкого. Но парень, по всему, упертый и хорошо владеющий оружием.

Габриэль, больше помалкивал, но по некоторым репликам Вася решил, что имеет дело с коммунистом. Во всяком случае, его участие в Партизанском корпусе Народной армии Испании и потом диверсии против нацистских торговых кораблей в портах Латинской Америки наводили на такие же мысли. Ровесник доктора, парагваец, на родине заочно приговоренный к смерти, тоже опасался за свою безопасность при военном режиме в Боливии. Он и жил-то фактически на нелегальном положении последние два года, а тут выпала возможность перебраться подальше от властей.

Доктора можно было считать кем-то вроде анархо-синдикалиста, автомеханик представлял левонациональный фланг сторонников свергнутого президента Пас Эстенсоро — в общем, весь левый спектр Боливии в наличии. Идею о создании партизанской республики или, как они предпочли ее наименовать, «Зоны Освобождения», сразу не отвергли, но полезли в такие дебри аргументации и теории, что Вася был вынужден поставить вопрос ребром: