— Я знаю, кто вам может помочь. Игнасио Дуке, кузен мамы и друг юности моего отца, живет в Кочабамбе…
При словах «друг отца» Вася скривился — очередной богатенький гачупин, индейца он даже не пустит на порог своей клиники или кабинета. Увидев это, девушка поспешила объяснить:
— Они давным-давно не общаются, с тех пор, когда дядя Игнасио уехал воевать в Испанию. Он левый, анархист или социалист, не знаю точно. И он хороший врач. Давай, я запишу тебе адрес. А с брошкой я так сразу не отвечу, надо подумать и поискать. Ты можешь оставить ее у меня?
— Конечно.
— Вот, возьми двести песо, когда продам брошку, отдам остальное. И скажи, как тебя найти.
Простой вопрос Васю огорошил — а действительно, как его найти? Две горы и три елки направо? Нужны связники в городах, почтовые ящики и вообще вся инфраструктура подполья. Пока же придется импровизировать.
— Я буду приходить каждый месяц. Или отправьте весточку падре Луису, к нему я тоже буду заглядывать.
— Хорошо. Но ты еще должен записать мне те песни, что пел в прошлый раз!
Вася только помахал рукой и двинулся обратно.
Ждавший у школы Римак принял деньги, как манну небесную и запихал их в самый дальний карман — уж он точно никогда не потратит их просто так. Вася чертыхнулся, что забыл отложить долг падре Луису и немного себе на автобус — даже на обычные траты деньги у «казначея» приходилось выпрашивать, причем он не расставался с ними до последнего. Вот и сейчас, решив проделать часть пути до иезуитской миссии не на своих двоих, он был вынужден вытрясать деньги обратно из прижимистого индейца, а тот все время соглашался, но деньги отдал только в тот момент, когда им уже надо было разойтись в разные стороны — Римак возвращался в лагерь у Касигуачи, а Васин путь лежал в Кочабамбу.
Старичок-автобус, наверное, помнил еще времена мировой войны, не исключено даже, что первой. Во всяком случае, он скрипел на каждом ухабе и завывал двигателем на каждом подъеме так, что все пассажиры горячо молились, чтобы он развалился не раньше, чем довезет всех до места. Но несмотря на его ветхость, до столицы департамента добрались без происшествий.
Дом Игнасио Дуке Мартинеса, вопреки опасениям Васи, стоял вовсе не в богатом районе, а совсем даже на окраине, среди мелких домишек и даже хижин, иначе эти строения назвать не получалось. Игравшие на улице дети собрались было подразнить чужака-индейца, но, узнав, что тому нужен сам доктор Дуке, свое намерение переменили и напротив, проводили до места. Чистенький домик с небольшим палисадничком был украшен изображением красного креста, а калитка — кованым жезлом Асклепия. В патио на корточках у стены сидели несколько человек, Вася пристроился там же — взгляды собравшихся ясно давали понять, что соваться к доктору с лозунгом «Я только спросить» тут еще беспонтовее, чем в российской поликлинике.
Очередь шла, Вася перелистывал страницы «Отчетов католических миссий» и, наконец, из дверей вышел посетитель, а следом невысокий лысый человек лет пятидесяти с небольшим, с ожоговым рубцом от виска к скуле.
— Все, на сегодня прием закончен.
Двое бедолаг, не успевших попасть в руки эскулапа, встали и безропотно вышли — видимо, доктор успел приучить всех к порядку. Вася встал, закрыл книгу, на что доктор отреагировал удивленно поднятой бровью и шагнул к врачу.
— Прием закончен, — устало, но твердо повторил тот.
— No pasaran! — вскинул сжатый кулак к плечу гость, уверенно глядя в глаза хозяину.
Рука врача дернулась, но остановилась на полпути:
— Вы кто? Я вас не знаю.
— Компаньеро Дуке, ваш адрес мне дала Исабель Кордоба. Друзья зовут меня Тупак Амару Третий.
В кабинете медик внимательно выслушал Васину повесть, начиная с явления деда, потом все-таки не удержался, проверил рефлексы, задал вроде бы пустячные вопросы — убедился для себя, что крыша у собеседника не поехала, уж больно необычные вещи тот рассказывал.
За этими разговорами и воспоминаниями о боевой молодости в годы Гражданской войны в Испании они засиделись заполночь. Утром, накормив гостя и даже напоив его кофе, чему Вася несказанно обрадовался, врач вывел его во двор и открыл дверь пристройки. Внутри стоял древний фургончик-пикап, середины тридцатых, не позже.
— Ну и сундук! Извините, Игнасио, невольно вырвалось…
— Ну, чем богаты, — сухо отозвался врач.
— Да, да, конечно, — поспешно согласился Вася. — Это я от неожиданности…
— Вот, хранил, думал, пригодится срочных пациентов возить, да не вышло. А сейчас… зачем он мне… забирайте, вам нужнее.
Но сразу забрать не получилось — машина долго стояла на приколе и двигаться начала только после двухдневной возни, на которую Дуке подписал Ньико, своего старого товарища-автомеханика, тоже интербригадовца.
Узнав, для какой цели нужен автомобиль, Ньико отказался от оплаты и по окончании работ отвел Васю в угол:
— Сынок, у меня на заднем дворе прикопаны два пулемета, еще с революции 1952 года.
«Маслом поливаете?» — чуть не спросил Вася.
— Вот мой адрес, как сможешь — заезжай и забирай.
— Спасибо!
Рядовой Торрелио, назначенный сегодня часовым у склада, сосчитал все свои пуговицы по девятому разу, перевесил винтовку на другое плечо и привалился к стене. До смены еще незнамо сколько, а уже скучно, как в гробу. И на кой черт вообще караулить этот дурацкий склад? Ладно бы ценности какие, но ведь обычное армейское барахло — форма, причем ношеная, ремни-подсумки и тому подобное. Ну да, есть несколько ящиков с винтовками и патронами, даже один немецкий пулемет, но кому все это нужно? Самый тупой тупица в округе понимает, что с этими вещами его заметут на следующий день, если не раньше. Торчи тут, карауль… А все почему? Никак не сделают нормальные ворота и замок! Ворота — железная рамка, затянутая колючей проволокой. И проволока, но уже без колючек, вместо замка. А вот были бы нормальные… Тем более до казармы — два переулка. Вон, падрино[28] Васкес рассказывал, что в Санта-Крусе на склад провели телефон и поставили хитрые железки на ворота и окна, так что стоит только их открыть, как начинает реветь сирена.
Часовой похихикал — Васкес еще говорил что поначалу, пока не привыкли, сирену врубали даже офицеры. Эх, вот бы сюда такую штуку… сейчас сидел бы с ребятами в чичерии[29], потягивал маисовое пиво… А так стой, как дурак, карауль никому не нужное…
Из-за угла послышалась песня, причем пел ее сильно нетрезвый человек. Часовой обрадовался — хоть какое-то развлечение! Даже если всего лишь перекинуться словом! Нет, еще лучше поглумиться над пьяницей, пользуясь своей властью! А уж если получится заорать «Стой, кто идет!», пальнуть в воздух да уложить забулдыгу носом в землю, так и вообще хорошо, за такое могут и наградить.
Но мечтам о лишнем дне к отпуску или об увольнительной не суждено было стать реальностью, в переулок вышел пусть мелкий, но свой брат-солдат. Он горланил «Уймись, мамаша», и сжимал в одной руке бутылку, а другой нетвердо опирался на стену. Ну хоть поговорить…
Солдатик прошел полпути до ворот склада, когда заметил часового и радостно воскликнул:
— Брат! Выпей со мной! У меня сын родился!
Часовой быстро оглядел переулок, не прячется ли случайно за пришельцем кто из соглядатаев сержанта — от него можно ожидать всякой пакости, дай только лишить честного человека заслуженного отдыха и припахать на чертовы работы в казарме или на кухне.
Пьяный тем временем доковылял, вцепился в ворота и звякнул по железу бутылкой:
— Брат! Выходи, выпьем!
При виде полной на три четверти емкости долг проиграл окончательно и бесповоротно. Прислонив винтовку к стене, рядовой Торрелио открутил проволоку, открыл створку и вышел наружу. Молодой отец всучил ему бутылку, но не удержался на ногах и повис у часового на шее. Придерживая пьяного за плечи, страж сделал несколько гулких глотков и чуть не подавился — жидкость была адски крепкая, но со странным привкусом… Он откашлялся, глотнул еще раз, успел удивиться тому, что нежданный гость почти не пах алкоголем, и отключился.
