- Сесиль действительно кричала об этом, - Шнайдер вновь прервал его, - но обращалась она более чем конкретно. К той женщине, которую она называла Илва. И за которую приняла вашу, пастор, жену.

- Да, наверно… все это было так ужасно… костер, ее крики… - Иоганн ощущал себя не в своей тарелке. Тяжелый взгляд Шнайдера придавливал и одновременно пронзал насквозь. Пастор сбрался с силами и выпалил на одном дыхании - В общем, жена до сих пор находится в тяжелейшем расстройстве и, узнав, что я отправляюсь по поручению короля Швеции в Штральзунд, для собственного успокоения просила меня узнать о судьбе детей этой женщины.

- Ох уж, мне это ваше христианское милосердие… - Иоганн с облегчением вздохнул про себя, кожей чувствуя, как соскользнула с него тяжесть взгляда судейского. Шнайдер поднял глаза к потолку и стал чесать нос. Видимо, это помогало ему копаться в тайниках своей памяти.

- Но ни я, ни моя жена не знает даже имени этой… женщины. – Тихо произнес Веттерман. Фогт не отпуская своего носа, прогнусавил:

- Сесиль Грабенмахер. А умерщвленного ею мужа звали Ролле Грабенмахер. Хороша фамилия – сам себе вырыл могилу, женившись на этой ведьме. Дети – девочка Адель трех лет и восьмилетний Михель. Они были переданы сначала в приют на время следствия, а затем…, - Шнайдер даже сморщился и с такой силой вцепился в нос, что казалось вот-вот оторвет, - затем… за ними приехал отец этого Ролле и забрал детей к себе. То ли в Амберг, то ли в Регенсбург. Точно уже не вспомню, потому что он возчик – из Амберга в Регенсбург возит руду, обратно соль. В общем, он из Верхнего Пфальца. – Шнайдер шумно выдохнул и, наконец, отпустил свой нос, превратившийся из картофелины в свеклу. Фогт схватил свой бокал, залпом выпил остатки вина, затем подал знак трактирщику и новая кварта рейнвейна появилась на столе.

- Я восхищен вашей феноменальной памятью, господин Шнайдер. – Иоганн развел руками. – Это непостижимо. Ни один ученый богослов не сравнится с вами.

Судейский махнул свободной рукой, жадно осушая очередной бокал. Но было заметно, что похвала пришлась ему по душе.

- Значит, их фамилия Грабенмахер… - Повторил в задумчивости Иоганн.

- Уж не собираетесь ли вы, господин Веттерман, отправится в Пфальц? – Усмехнулся фогт, поставив пустой бокал на стол. – Не советую. Думаю, вы знаете, как там относятся к последователям доктора Лютера. Не лучше, чем к ведьмам…

- Нет, нет. – Иоганн замотал головой. – Я возвращаюсь в Виттенберг вместе с доктором Нортоном, а потом с новоиспеченными магистрами обратно в Швецию.

- Тогда мой вам совет на прощанье, ибо мне уже пора, - Шнайдер наклонился вперед и произнес доверительно, - держитесь, пастор, подальше от всяких ведьм, хоть они частично в вашем ведении, но конец их один – у меня на костре! А все женщины – врата дьявола, рано или поздно превращаются в ведьм. Прощайте. – Судейский поднялся, натянул на голову широкополую шляпу, уже шагнув к выходу, обернулся и бросил:

- Ваша жена… присмотритесь к ней повнимательней… возможно, что-то не договаривает. – С этими словами Шнайдер покинул трактир.

Веттерман почувствовал, как холодный пот выступил у него на лбу.

- Боже! Он все понял еще тогда. Он не поверил ни одному моему слову, но почему он ничего не предпринял? – И сам ответил на свой вопрос. – Потому что каждый, даже самый ожесточенный человек, самый последний ландскнехт, суть которого убивать людей, оставляет хоть малую толику поля для христианской любви. Когда она проявится в жизни подобного человека, ведает лишь Господь. Нам повезло, что Господь снизошел и к нему и к нам одновременно.

Через два дня, как и обещал Георг Нортон, они отправились в Виттенберг. Доктор юриспруденции выглядел гораздо веселее, чем при встрече. Даже выражение глаз изменилось. Не было той отчужденности во взгляде, которая стеной встала тогда между ним и пастором. Нортон теребил свою холеную бородку и мило беседовал с Иоганном, делясь своими планами на будущее.

- Хочу внимательно присмотреться к студиоузам, что завершают свое обучение в самом знаменитом университете Европы. Не скрою, воспитание детей, даже королевских, отнюдь не мое поприще. Но отказываться от приглашения короля Густава было бы неразумным. Поэтому, надеюсь на то, что подберу себе хорошего помощника с богословским образованием.

- Насколько я знаю, они собираются возвращаться в свой капитул в Або. В Финляндию.

- Все решаемо, мой друг, в этом мире. Я обладаю искусством убеждать сильных мира сего, хотя я и наслышан о суровом нраве вашего повелителя.

- Я не очень хорошо знаю короля Густава. Мой приход был в Новгороде, на Немецком дворе.

- Вот как? Значит, вы служили Ганзе?

- Не совсем. Пока Швеция была в дружественных отношениях с Ганзой, мое назначение было результатом обоюдного согласия. Разразившаяся «графская» война была явлением временным, правда, Швеция вела долгие переговоры с Московией по вопросу открытия собственного Шведского двора в Новгороде. По этой причине меня не отзывали, хотя я служил некоторое время, можно сказать, противнику. Но к чести нашей новой церкви, я имею в виду последователей докторов Лютера и Меланхтона, на нас, священнослужителях, это никоим образом не отразилось.

- А-а, - с некоторым разочарованием произнес Нортон, - значит, вы практически не бывали в королевстве.

- Редко. – Согласился пастор.

- А что ожидает вас по возвращению? Хотите опять вернуться к московитам. Ведь вы сказали, что вопрос открытия Шведского двора обсуждается.

- В Московии все вопросы решаются очень долго. Огромная страна, большие расстояния. Да и потом сейчас там не понятно в чьих руках сосредоточена реальная власть. Наследник престола, великий князь Иоанн еще мал, правит княжеская верхушка, бояре, между которыми идут постоянные распри.

- Да! Так бывает всегда, когда нет единого правителя и нет свода законов. Поэтому и в нашей северогерманской лиге нет единства перед угрозой папизма и Священной Римской империей. Пока Рим занят войной с турками… но, что ожидает нас впереди. Надеюсь, что в это время я буду на службе у короля Густава.

В Виттенберге их уже поджидал радостный Магнуссон. Неизвестно ездил ли он в Кассель или нет, по крайней мере, об этом посланник не обмолвился. Пастор из вежливости, дабы не мешать беседе двух столь значимых господ, сослался на усталость и отпросился домой, где его с нетерпением ожидала Агнес. Пастора не задерживали, отпустили, поблагодарив, и он поспешил к жене. Агнес стало уже намного лучше, болезнь практически ее оставила, и лишь небольшая слабость еще давала о себе знать.

- Значит, дети у родителей покойного мужа Сесиль? – Переспросила жена, когда он закончил свой рассказ. Почему-то слова «покойного мужа» неприятно кольнули Иоганна, и он несколько раздраженно поправил Агнес:

- Не покойного, а отравленного мужа.

- Да, да. – Машинально повторила она за ним. – Значит они или в Амберге или Регенсбурге? А где эти города?

- Регенсбург - имперский город. Вотчина Рима. Это Бавария. Верхний Пфальц. Амберг там же. Агнес, ты довольна? – Раздражение не улетучивалось.

Она опомнилась, бросилась на шею, расцеловала.

- Да, прости меня, милый. Я так тебе благодарна.

- Надеюсь, ты не попросишь меня отправиться на поиски этих детей дальше? – Иоганн спросил скорее в шутку, но реакция жены его поразила. Агнес смущенно отвела глаза в сторону и промолчала.

- Агнес? – Он не верил своим глазам. – Ты понимаешь, что это практически невозможно! Это земли Священной Римской империи! Мне нельзя там показываться! Меня сожгут, как твою Сесиль, только не за грехи, а за веру! Нет! Это невозможно! – Иоганн отстранил ее от себя и весь в возбуждении принялся расхаживать по комнате. – Что я скажу Магнуссону? Чего доброго он заподозрит во мне шпиона Рима! Мало того, что я был у московитов и мог пропитаться их духом, так теперь ты предлагаешь мне, как говорят русские, из огня, да в полынью нырнуть?

- Иоганн, - умоляюще произнесла Агнес, - мне бы только удостовериться, что с ними все хорошо.