Мирослав тяжело дышал, сжимая и разжимая пальцы на талии Юли, как будто пытался убрать руки и не мог. А Юля, совсем сникнув, от всей души желала провалиться сквозь землю, лишь бы не видеть, как стремительно исчезает туман из глаз Мирослава, как заменяется на колкие и острые льдинки. Чёрт, он же ещё и пил! Остановить пьяного лося – как ей в голову такое пришло! Но и вот ТАК она не хотела никакого продолжения.

- Мирослав, не надо так. – Предприняла ещё одну попытку Юля. В конце концов, речь людям дана не только для того, чтобы ругаться или врать. Сейчас на эмоциях можно наговорить такого, что потом только бежать придётся, как Лерке – в другую страну. А если уж говорить, то говорить надо честно и открыто. Ведь так можно было, да? – Не надо так со мной. Знаешь… На меня нельзя рычать!

- А мужика со стояком тормозить можно? – Мирослав, наконец, смог оторваться от Юли и даже сделал пару шагов назад, сжимая кулаки. – Ты права Юль, прости. Не нужно было. Я пойду. Завтра…

- Да постой ты, медведь! – Юлька тоже сжала кулаки, не зная, что именно она пытается сдержать – то ли желание снова обнять Медведева и повиснуть на нём цепкой обезьянкой, то ли этими самими кулаками надавать ему тумаков, чтобы не мешал своими комментариями собирать мысли в кучу. – Послушай!

- Послушай! – Передразнил Белку Мирослав. – Да я слышу сейчас только звон в яйцах! У меня пар из ушей валит, как я тебя хочу! Слышишь ты?

- И ты меня услышь! – Юля всё же подошла к Мирославу и провела ладошками по его напряжённым плечам. – Мне страшно, Мир. Я не справляюсь без опоры. Я падаю и не знаю, ловит ли меня кто-то там, куда я лечу.

- Юляяяя, Юлька ты моя! – Мирослав привлёк её к себе, нежно, невесомо, уже не пугая своим напором, а аккуратно поглаживая одной рукой по спине, а второй перебирая светло-рыжие локоны. – Какая же ты… Это ты у нас Белка. А я медведь. Ты шустрая, быстрая, тебя с ветки на ветку мотает. А я если разогнался, то на пути лучше не стоять.

- Носорог! – Глухо отозвалась Юля.

- Что?

- Это носорог если разогнался, то на пути лучше не стоять.

Мир хмыкнул в юлькину макушку.

- Права. Принимается. Слушай, Юль. Я вообще говорить не умею. Только о делах, о бизнесе, о работе. Я с тобой за эти дни здесь наговорил больше, чем лет за десять до этого. Мне кажется, у меня связки офигевают с непривычки. А ещё больше наговорить собираюсь. Так что...

- Мир, - Юльке снова стало страшно, только теперь от предчувствия, что услышит сейчас что-то такое важное, от чего не отмахнёшься, не отшутишься. И с этим чем-то придётся что-то решать, что-то делать, как-то мириться.

- Помолчи, а? – Снова рявкнул Мирослав, но уже не пугая. С какой-то щемящей беззащитностью в голосе. Вроде и рыкнул, но слишком ранимым и просящим был этот медвежий рык. – Юляяя. У меня мысли все между мозгом и яйцами сейчас, дай их в кучу собрать. Я... Тебя хочу.

- Это я уже поняла.

- Юля! Просил же! Не то ты поняла! – Возмутился Мир и заговорил быстро, горячо, шевеля дыханием волосы на макушке Белки и трогая своими словами самые тонкие, самые хрупкие струны в её душе. - Я тебя всю хочу. С тараканами твоими. С истериками. С неуверенностью. Хочу, чтоб ты рядом была. Чтоб ворчала, когда я рано утром шумно на работу собираюсь. А потом выползала из одеяла, лохматая такая, чтобы проводить меня. Чтобы днём звонила, отвлекала от всего. Чтобы вечером ждала. Чтобы жаловалась, что ничего не успела. Трахать тебя тоже хочу. Ты даже представить не можешь все те вещи, которые я уже мысленно с тобой сделал и собираюсь сделать в реальности. И просто хочу засыпать с тобой. Но главное - говорить хочу. Ради этого речь вот человеческую вспоминаю. Только я нихрена не телепат, Юлька. Я за твоими тараканьими забегами не успеваю. Ты там комментатора посади что ли, пусть он мне всё объясняет.

- Я пыталась! Ты мне слова сказать не дал. И сейчас затыкаешь. А я ... – Юля подняла голову, заглядывая в глаза Мирослава, положила ладошки на его небритые щёки, как будто боялась, что он отведёт взгляд, а она не успеет сказать всё, что копится в её сердце. Всё, что страшно произнести вслух, потому что это опасно – открываться. Услышат и ударят потом в самое больное, самое нежное. Но и молчать нельзя. - Я тоже хочу! Думаешь, мне не хочется желанной себя чувствовать? Я... Мне сорок, Мир! Сорок лет, из которых больше половины у меня был один-единственный мужчина! А потом и его не было. Я просто... Ты ж такой! И правда как носорог. Прёшь, ничего и никого не замечая! Я испугалась, ясно? Да, я трусиха.

- Меня? – На лице мужчины отобразилась такая гамма эмоций – от удивления до обиды, что Юле даже смешно стало. Смешно и легко-легко. Он тоже боится, и тоже открывается. Подпускает к самым тонким и слабым своим точкам. Позволяет самой решить – ударить или накрыть ладошками, отгораживая и защищая.

- Да не тебя, Мирочка! Себя я испугалась! Ты же... – Юля даже рассмеялась, как легко это оказалось. Оказывается, так можно было. Говорить с человеком, когда тебя слышат. Не обидят, не ударят словом, не обвинят. Услышат и откроются в ответ. Легко, только бы слова подобрать правильные. - Черт, я с тобой сама все слова позабываю. Я эмоций испугалась. Что откроюсь, доверюсь, а потом... Думаешь, я не хочу? Я тоже хочу и секса, и ужинов совместных, и завтраков. Но я уже один раз вросла в мужчину так, что от самой себя не осталось ничего. Даже голоса. Я так больше не хочу. Чтобы я говорила, а на меня орали. Ты же слова сказать не дал, рычать начал! А теперь говоришь - не телепат. А мне время нужно, понимаешь? Я не могу так, я ж не носорог.

- Я тебя услышал. – Серьёзно кивнул Мирослав. – Время - значит время. Сколько?

- Что сколько?

- Времени тебе надо сколько?

- Мир, ну как я отвечу, откуда я знаю. – Юля растерялась, не ожидая, что этот носорог так легко согласится. - Я... Может, месяц, может год.

- Год, значит, - задумчиво протянул Медведев. - А знаешь, Юль. Носороги тоже бывают разные. Некоторые слышат. Год, значит год. Только ты уж там договорись со своими тараканами.

Мирослав отстранил Юлю от себя и зашагал к выходу. И Белке стало сразу холодно и пусто. И ещё страшнее, что вот теперь всё – вот теперь она точно всё испортила. Ну, кто её за язык тянул! Не так уж это и безопасно – говорить! И вдруг стало ясно, что не нужен ей никакой год. И месяц не нужен. И даже секунда не нужна. Всё, надышалась, перевела дух. Куда теперь ей этот воздух без Мирослава? Без Мира.

И этот Медведь словно почувствовал что-то, вдруг замер, повёл головой из стороны в сторону, будто прислушиваясь или совершенно по-звериному принюхиваясь. И, развернувшись, снова, в два шага, подлетел к Юльке. И не дав сказать ни слова, подхватил на руки и направился по лестнице наверх.

- Знаешь, Юльк, нет у тебя времени. Ни месяца, ни года. Ни минуты без тебя не хочу. И с тараканами твоими сам договорюсь. И не уйду никуда. Мы, носороги, вообще такие - хрен сдвинешь.

- И не уходи, - согласилась Белка, окончательно сбрасывая с себя ледяной панцирь.

- Юльк. Я дурак у тебя, да?

- Да.

- Реально протупил. Ты тоже больше не уходи, а? Не прячься. Говори со мной, ладно? Не слышу - кричи, ори, посуду бей, да хоть мне по морде дай. Только не уходи. И меня не отпускай, если я снова затуплю.

- Мир, это как-то звучит, как будто ты...

- В любви тебе признаюсь? А если и да? Люблю тебя, Юлька, всю люблю. Какая ты красивая, громкая, нежная, мягкая и упрямая одновременно. Как ты поёшь, как ты молчишь. Как смотришь на меня глазами этими своими - как сталью режешь. А я и рад. Режь, кусайся, ругайся. Только не прячься от меня!

Мирослав. (Осторожно, 18+)

Вот и встретил, называется, американцев. Подготовился к презентации. Пока встретились, пообщались, разместились, снова пообщались… Мирослав впервые за долгое время ловил себя на мысли, что думает не только о работе. Что хочет скорее решить все дела, и мчаться к одной невыносимой Белке. Раньше, чем планировал. И с удивлением обнаруживал, что это не мешает работе. Не отрывает от дел, а заставляет собраться и, наоборот, отсечь всё отвлекающее, затягивающее разговоры. Не делает рассеянным, а позволяет чётко отследить каждую минуту, чтобы освободить время для того, что стало действительно важным. Для той, которая заняла мысли и желания. Которая изводила своей близостью. Своим серьёзным и вдумчивым подходом к работе. Своим юмором и умением договариваться с любым человеком. Как все эти дни Мирослав хотел послать все дела к чертям, схватить Белку за шкирку и спрятать от всех – от всех, кто требовал её внимания. А он хотел это внимание только себе – целиком, без остатка. Чтобы только с ним говорила, только ему улыбалась. И, довольствуясь крохами прикосновений, мимолётных объятий, Мирослав ни на секунду не выпускал Белку из поля зрения. Даже находясь на другом краю территории, даже если Юля уже уезжала с Виктором, Мирославу почти жизненно необходимо было знать, где она, что делает, какое у неё настроение.