- Так вот они с Машкой красиво всё провернули. Не подкопаешься. Развод с Машей плюс активность Виктора… Мы тогда мало общались – Славка отсёк от себя всех. Не терпит, когда его жалеют. А они… Они его сломали тогда. Как выключили в нём всё доброе и… А потом ему вообще пришлось уехать. Он же долгов тогда набрал под развитие бизнеса и стройку. И не только у банков. А некоторые уважаемые люди очень не любят должников. И методы разговоров у многих остались ещё… Скажем так, старые привычки плохо забываются. Хорошо, на момент разрыва дела у него шли в гору, и часть он смог сразу вернуть, расплатился, хоть и остался без сбережений и того немногого, что смог отвоевать. Но не всё. И у Славки всегда были друзья, и не только такие, как Виктор. Игнат уже тогда был не последним человеком. Объяснил всем желающим получить свои долги, что им стоит немного подождать. А если не согласятся, то тратить славкины денежки они будут из очень ограниченных условий проживания, хоть и с трёхразовым питанием. Игнат тогда ему и посоветовал уехать, пока всё не уляжется. Там… В общем, уже не в доме и не в деньгах был вопрос. А в безопасности и жизни его родных. Мы это узнали намного позже – он всегда такой был, ограждал дорогих ему людей от всех проблем. И он уехал. Сначала в Эстонию. Потом в Германию, но там что-то не задержался. Потом Дания… Ну, а потом уже и вернуться смог. Не знаю, забыли его здесь или рассчитался со всеми. Он не обсуждает это ни с кем. Вопрос решён, и всё тут.

- Он всё ещё любит её?

- Данию? – Пошутила Дана, прекрасно понимая, о чём спрашивает подруга. – Хорошая страна, да. Но мне кажется, что Эстония ему больше по душе пришлась. Ой, нет, Юль. Не делай такое лицо. Поняла я, поняла. С Машкой всё в прошлом. Сначала бесился, конечно. Искры летели. Только тронь – вспыхивал такой лютой ненавистью, что страшно становилось. Мы все очень боялись, что от такой ненависти обратно к любви можно долететь быстрее, чем от Питера до Нарвы. Что стоит ей поманить, он всё простит. Что не проходят такие эмоции. А потом он ушёл с головой в бизнес. И успокоился. Я много не знаю. Хоть он и стал мне ближе родного брата, но не всё мог открыть. Славке вообще сложно с разговорами, ему проще делами что-то показать. Вот они и показали. Машка ведь потом просилась обратно. Виктор… я не знаю, но то ли разорился, то ли вообще сел. Я спрашивала Славку, он молчит и запретил вообще обсуждать эту тему. Вот Машка и решила, что надо обратно, к деньгам присосаться. Она приезжала. Даже к матери славкиной явилась, набралась наглости, плакалась там, как жалеет, как скучает по «Мирику», как жить без него не может. А он… Он с ней повидаться не отказался, не злился даже, ни в чём не обвинял. Спокойно согласился на встречу в кафе, пришёл… И даже за столик не сел. Мне потом уже рассказали – знакомая там работала. Как он подошёл к Машке, сказал, что не понимает, о чём им говорить, попросил не беспокоить больше ни его, ни его семью. И всё, ушёл. И по тому, что она исчезла с радаров, могу представить, как он это сказал. Он умеет.

- Да уж, я заметила, - поёжилась Юля, вспоминая свою панику, когда над ней нависал разъярённый медведь, отчитывая за загул. Не хотела бы она стать объектом его настоящей ненависти.

- О, Юль, это тебя ещё рикошетом зацепило, поверь. Так, по касательной, - засмеялась Дана. – Уж я точно знаю, что тебя он не тронул бы. Но и кричать ему не всегда нужно. Он умеет так сказать, тихо вроде. Но в такой момент глохнешь и перестаёшь вообще воспринимать что-то кроме его глаз и голоса. Хочется поджать хвост и исчезнуть. Надеюсь, он эту Машку-промокашку именно так и припечатал. Но знаешь, со временем я, да и вся семья, заметила, что он стал спокойно относиться… Ну, знаешь, когда можешь обсуждать человека, не шарахаясь от звука его имени. Думаю, он больше не злится на неё. На себя больше, это есть. А она… Она для него больше просто не существует. Ни она, ни Виктор. Он им даже не мстил никак. Хотя я бы прям не против. Но он… Просто взял, собрался. И стал тем, кем стал. Знаешь, как говорят? Хочешь отомстить врагам - стань счастливым, сами сдохнут от зависти. Но мне кажется, ему сейчас и на это наплевать – завидует ему кто-то или нет. А то, что не обвиняет эту гадину, даже может показаться, что выгораживает, это не показатель. Даже не думай. Просто он такой. Всю ответственность на себе тащит. Но вот с доверием проблемы определённо остались. Всех держит на расстоянии. Он ведь и Ивана вычеркнул из жизни, и если б не этот звонок…

- Зачем ты мне это рассказываешь, Дан? – Не выдержала Юля. Слишком близко к сердцу она воспринимала каждое данкино слово, слишком ярко представляла взбешённого Мирослава, и его шок от вида друга со своей женой, и его обиду и непонимание, и его ярость, и его бессилие, и снова злость. И он отстранился ото всех, кто мог бы быть рядом, кто мог бы поддержать, утешить. Просто показать, что он не один. И зачем ей, чужой для него Юлии Белкиной, всё это знать и переживать? Ненужные эмоции, лишние, непрошеные. А Дана долго-долго смотрела в глаза Юле и, поднимаясь с кресла, чтобы вернуться на своё место, ответила:

- Я хорошо знаю Славку. Не так хорошо, как раньше… Но он давно не был таким, как с тобой. Мне понравилось видеть его живым.

И до конца полёта, и потом, прощаясь с друзьями в аэропорту, добираясь до дома, гремя ключами в подъезде, долго пытаясь попасть ими в замочную скважину, и даже обнимая сына, как будто выросшего за эти короткие дни на пару сантиметров, Юля не могла отделаться от мысли, что ей тоже понравилось быть живой. И возможно, только возможно, самую малость, немножечко, она представляла, что им обоим было бы неплохо быть живыми вместе. И может быть, совсем чуть-чуть, надеялась, что такой человек как Мирослав Медведев, действительно, ничего не говорит просто так. А он сказал, что позвонит. Или напишет. И внутри Юли, где-то глубоко под слоем цинизма и усталости, маленькая девочка, верящая в сказки, даже шикнула на всех тараканов. Ведь можно же немного помечтать? И Юля даже думала, что ответит одному медведю. И составила штук десять разных вариантов диалогов. Которые не пригодились, потому что он так и не написал.

Июль на юге был как всегда беспощадным и ленивым. Жара выжгла газоны и деревья до почти осеннего жёлто-пыльного цвета, загнала людей поближе к кондиционерам, поглубже в речку или подальше в отпуска. А время распродаж стало надёжным союзником прохладным коридорам торговых центров.

Юля раздражённо откинула с плеча упрямый локон, который настойчиво падал вперёд и щекотал шею и ухо.

- Фффух, - выпрямилась и швырнула в коробку очередные босоножки. – Всё, Лер, надоело. Пойдём уже, а?

- Сидеть! – Гневный взгляд из-под зелёной чёлки пригвоздил Юлю к яркому пуфику. – Из этого магазина ты выйдешь только с новыми туфлями!

- Леераааа, - взмолилась Юля. – Мне жарко, я хочу есть, пить и лежать дома на диване. Я всё понимаю, у тебя новый мужик, новые волосы, вот и новый гардероб. Но я-то за что страдаю?

- Есть за что! – Сузила глаза Новорядская, выставляя перед Юлей ещё три коробки. Три! Это к тем семи, которые уже перетаскали туда-сюда только по этому магазину. – Ладно, ты на шопинг ходила без меня! Я это пережила, как и твой неприлично, просто отвратительно красивый плащ, который ты выбрала даже без моего участия. Я, можно сказать, смирилась с тем, что моя девочка выросла и начала покупать красивые, непрактичные и дорогие вещи. Я даже простила тебе потрясное приключение! Опять же без меня! Нет, ну подумать только! Даже меня ни разу не искали с полицией!

Юля покачала головой, протискивая уставшие ноги в переплетение множества тонких ремешков, украшенных мелкими стразами, а Лерка задумалась и прижала палец к губам.

- А, нет, искали… Но всё равно! Без разницы! Меня искали в родном городе, а не в чужом! – Зеленоволосая фурия вскинула вверх руки, практически до локтей унизанные яркими пластиковыми браслетами. – Ученик превзошёл учителя! Но заметь, я уже почти перестала тебя в этом обвинять! Я! Пропустила такой загул! И простила! Но вот чего я не могу понять, так это - почему ты до сих пор не воткнула зонтик в глаз этой своей Данелии и не выпытала у неё телефон того горячего братца с балалайкой! Три недели, Юля!