— Одевайся, Маша. Я с Арсением переговорю и поедем.

Миша быстро выходит и через секунду снова хлопает входная дверь.

Я подскакиваю будто ошпаренная с кровати, но тут же падаю на пол от головокружения. Апокалиптическое волнение задавило чувство голода, но организм всё также продолжал выпрашивать пищу.

С минуту просидев на полу, я уже медленнее поднимаюсь, ища глазами рюкзак и сумку. Мне казалось, что если я сейчас быстро не соберусь, то Миша просто меня не заберёт. Оставит в квартире брата, наплевав на моё дальнейшее существование.

— Не-ет, этого быть не может, — тихо говорю себе под нос, — мы дружим больше четырёх лет… Миша всегда любил меня и очень помогал. Почему сейчас он должен отвернуться? Не-ет!

В ванной комнате я быстро ополоснула лицо водой и выпила стакан воды. Приглаживая ладонью волосы, я подняла взгляд на зеркало.

Да! Вид конечно ужасный! Спутанные волосы, опухшие, красные глаза… Такое ощущение, что я полночи не спала, что в принципе соответствовало действительности.

Когда я вышла из ванной, Миша уже вернулся в квартиру. Он стоял рядом с кроватью и гипнотизировал взглядом мою сумку и рюкзак.

— Я готова, — пискнула я и друг поднял взгляд.

Слишком виновато и жалобно звучал мой голос, но других тембров я никак не могла выдавить из себя.

— Как долго? — хрипло спросил Миша и я ещё больше растерялась.

— Что долго? — в тон его хрипоте, отозвалась я.

Миша моргнул, а потом шёпотом продолжил.

— Как долго ты любишь Арсения?

Разоблачена! Но как он узнал? Возможно Арсений сказал, но я вроде не признавалась ему в чувствах? Или признавалась? Хотя я точно бы это запомнила.

— Два года, — медленно выговариваю я, но пытаюсь быстро оправдаться, — но сейчас я…

Миша резко обрывает меня сухим хриплым вопросом.

— Почему мне не говорила?

Я пожимаю плечами и отвожу глаза. Я искренне не знаю ответ на этот вопрос, но стыда от этого не убавляется.

Молчание затягивается. Миша молчит. Я молчу. Тишина больно сдавливает уши, не даёт покоя голове.

— Поедешь со мной? — наконец говорит друг и я начинаю плакать от облегчения.

Миша меня не оставит! Он конечно же мне поможет.

— Поеду, — сквозь слёзы, выдавливаю я и безумно хочу подбежать к другу, чтобы обнять, поблагодарить, но я этого не делаю. Смущаюсь и боюсь друга.

С ума можно сойти, но я боюсь своего Мишку!

— Поехали тогда. Я вниз пойду... В машине тебя подожду, — хрипло говорит друг и тут же покидает комнату.

— Квартиру потом Арсений закроет, — уже из прихожей добавляет Миша и громко хлопает дверью.

Слёзы крупными каплями катятся по щекам, но я их почти не замечаю. В голове автоматной очередью проносится только одна мысль: Миша меня не пожалел. Впервые друг не вытер мои заплаканные глаза и не обнял в качестве поддержки. Он даже сумку с рюкзаком не предложил спустить в машину.

Рукавом свитера я растираю слёзы по огненным щекам и пытаюсь уговорить себя не плакать. Потом я беру свой багаж и на не твердых ногах иду к выходу.

Все последующие события вспышками старого фотоаппарата проносятся перед глазами.

Щёлк. Выхожу из подъезда.

Щёлк. Подхожу к Мишиной машине.

Щёлк. Вместе с багажом усаживаюсь на заднее сиденье.

Щёлк. Вклиниваю в новое настоящее Мишино молчание и… безразличие.

Странно! Больно! Но мне всё больше кажется, что резко я стала другу безразличной.

Молчание и полное игнорирование моего присутствия разве не об этом говорят?

Обычно в машине мы становились ещё ближе. Нам было тепло! Во всём хорошо — в молчании, в долгих разговорах, во взаимных подкалываниях… Бывало Миша поучал меня и критиковал, но при этом делал это мягко, плавно. Он не переходил на личность, а критиковал именно мои поступки….

А сейчас что… Ничего! Дыра вместо привычной близости и глубины.

Я не замечаю дороги, не смотрю в окно, сижу в своём безнадёжном вакууме и горюю. Хороню нашу дружбу и беззвучно пою ей прощальную песню. Я даже не замечаю, когда машина останавливается, прихожу в себя только после хлопка передней двери. Смахнув мелкие капли слёз, я поднимаю голову и смотрю в окно.

Оказывается мы приехали в один из новых кварталов на окраине города. Оглядывая строй одинаковых многоэтажек, я не сразу замечаю Мишу. Друг стоит у одного из подъездов ближайшей девятиэтажки и… курит. Не поверив глазам, я прикрываю их, но через секунду снова открываю веки.

Он курит. Мой некурящий Медведь курит.

Мне курить не хочется. Мне сейчас вообще ничего не хочется. Привычный мир утратил свою силу и в права вступило какое-то чёртово непонимание, причём всего и сразу.

Вот точно я дура.

И возможно Миша именно сегодня это понял. Разглядел во мне дуру и решил от меня избавиться. Но поскольку он сам то не дурак и хороший человек, то теперь не знает как по мягче послать меня на хер. Вот и переживает.

Вздрогнув от такого умозаключения, я ужасаюсь новым граням настоящего. В новом мире я даже любимому другу на хрен не нужна. Он понял с кем имеет дела. Прозрел.

Надо ему помочь.

Дрожащими руками я сгребаю вещи и выхожу из машины. Не глядя в сторону друга, я начинаю движение в противоположную от города сторону. По фиг куда идти лишь бы избавить Решетникова от обузы.

— Маша! — раздаётся сзади Мишин голос, но шагов позади я не слышу.

— Маша, твою мать! — довольно грубо продолжает окликать меня Миша и я затормаживаю от шока.

Значит и так ты можешь говорить со мной Миша. Какой будет следующий шаг?

Не удержавшись, я оборачиваюсь и вижу как друг быстро идёт в мою сторону. Подходит и останавливается в паре метрах.

— Ты куда собралась? Может хватит уже…

Чего хватит друг не договорил, потому что из кармана его куртки раздаётся трель звонка. Раньше Миша посмотрел бы на телефон и сбросил: он крайне редко отвечал при мне на звонки. Но тут... он взглянул на экран и сразу ответил.

— Слушаю… Да… Мне это не интересно… Совсем. Я говорю как есть, а не грублю тебе…

Я смотрела на Мишу и снова его не узнавала. Так пренебрежительно и грубо он просто не умел говорить. Сейчас он был похож на Арсения. Даже тембр одинаковый.

Нет. Нет. Нет. Я больше так не могу.

Господи, мне не нравится новый мир, я его не заказывала. Я его не заслужила!

Хочу назад. К грубияну дядьке, бесхребетной тётке, к любимому другу и к мечтам о большой любви Арсения.

Хочу вернуться в первое января и всё переписать. Зачеркнуть. Нацепить на глаза самые розовые очки и наконец выдохнуть.

Ну, пожалуйста!

— Эту квартиру подарил мне дед на восемнадцатилетние, — отстранённо говорит Миша, когда мы поднимаемся на второй этаж одной из многоэтажек, — там ничего не переделывали после застройщика… Пока так поживи.

Решетников держится холодно и сухо, но когда он открывает замок, я замечаю как сильно дрожат его пальцы. Наверное продрог, как и я. Только мёрзла я, в отличие от друга, не от январского мороза. Меня холодило Мишино отношение, да и мир в целом теплом не делился. Видно кто-то сверху решил засыпать мою жизнь ледяным дождём. Думают, что я и это выдержу. Ни фига! Я не выдерживаю, я вымерзаю без теплых слов и дружеских объятий.

— В квартире нет мебели, кроме надувного матраса и тумбы под раковину в кухне.

Я прохожу в открытую дверь и растерянно осматриваю пустынную жилплощадь, которую друг мне так безразлично презентует.

Белые стены, безликое эхо, бедность зимнего света из окон без занавесок...

Мы с квартирой подходили сейчас друг другу. Словно она была моим отражением, но только не живым… Хотя живой я могла себя сейчас назвать с большой натяжкой. Скорее я была полуживой — жила прошлым и увядала в настоящем.

— Душевая кабина рабочая. В кухне есть маленький холодильник — продукты привезу… И посуду тоже.