Грудь Мелиссы вздымалась от волнения. Надежда наполняла блеском глаза девушки подобно прорезающимся лучам рассвета. Джимми положил ей руку на плечо и приставил острие меча к ее животу.

- Давай же, - Мелисса догадалась, что замышляет Джимми. – Сделай это!

- Нет, - завопил Исимуд. Его голос переполняли давно забытые эмоции: страх, невероятный ужас за свою жизнь. Теперь это уже было не заигрывание с опасностью, не желание пощекотать нервы. Еретик чувствовал, что все-таки может быть уничтожен. Полностью. – Ты что творишь? Прекрати! Я приказываю. – Но слова его больше не властвовали над этой реальностью.

В одну секунду и Мелисса, и Исимуд поняли, что решил Джимми. История не умрет со смертью главного действующего лица, автора. Ее можно окончательно и бесповоротно закрыть, только убив персонажей. Исимуд говорил о том, что человек отделил свою историю от божественной, отгородился, став центром собственной и считая себя самым главным участником. А Исимуд придумал противоядие: история есть совокупность существования ее персонажей. Основа в этом. Без них нет и самой истории.

Лишившись туники, Джимми стал терять контроль над мечом.... Он, казалось, пытался трансформироваться в свою первоначальную форму... Из последних сил Джимми сжал рукоять и продвинул острие в живот Мелиссы.

С чавкающим звуком меч пропорол стенку желудка и вошел в кишечник. Джимми в рот и нос брызнула кровь. От ее резкого запаха, перемешавшегося со смрадом кишечных газов, парня вывернуло наизнанку.

От пронзившей боли из Мелиссы вырвался наполовину крик, наполовину всхлип. Джимми не раз видел, как она умирает, и всякий раз девушка принимала свою участь с великим смирением, какой бы жестокой мучения ни были, сейчас же лицо искривила гримаса ярости. Наверно, потому, что это был конец ее истории. Последняя смерть.

Впервые в его творческой карьере Джимми удался закрытый финал. Он довел до логического завершения историю, не забросив ее, как было прежде.

XXXVIII.

Тело Мелиссы сотрясали конвульсии. Челюсть отвисла и подергивалась в спазмах. Струйка крови сочилась из уголка рта, из горла вырвался мучительный стон. В очередной раз ее передернуло, и из раны в животе хлынул поток крови, заливая операционный стол и ноги Джимми.

Джимми продолжал держать девушку за плечо и бороться с мечом, отчаянно пытавшимся изменить форму. Со стороны это напоминало трансляцию на телевидении с помехами. Меч тем временем, яростно сопротивляясь Джимми, все глубже проходил и разрывал внутренности Мелиссы, которые с кровью шматками выплевывало ее израненное тело.

Девушка закинула голову и перестала трястись. Дыхание почти прекратилось. Туника начала растворяться на ней и пропитывать собой тело, плоть соединялась с творением Портного.

Когда туника окончательно слилась с ее плотью, просочилась в кости, тело Мелиссы начало меняться. Сначала исчезли груди. На их месте вырос волосяной покров. Ноги и туловище увеличивались, щетина покрыла подбородок, волосы собрались и уложились в пучок на макушке. Джимми смотрел на Сэма.

Его исчезнувший друг удивленно посмотрел на меч, трясущийся в его теле, и с ужасом и недоумением посмотрел на Джимми, в голове которого пронеслись тысячи мыслей. Он пытался подобрать нужные слова, чтобы поговорить с Сэмом, но горло сперло, и губы лишь что-то бессвязно бормотали. Его сковал ужас от мысли, что Джимми вновь спас не того человека. А из-за него погиб тот, кого он любил.

И стоило подумать об этом, как Сэм вздрогнул и начал трястись. Щетина исчезла, как и растительность на торсе, проступили женские груди, волосы на голове поменяли цвет, стали мокрыми, как от дождя, и упали на плечи. Дженни. Точно такой он оставил ее на той пригородной дороге. Только сейчас его девушка была обнажена.

Дженни посмотрела на Джимми, и из глаз брызнули слезы. Это последняя их встреча, и Джимми опять убил ее. Только в этот раз намного более жестоко. Ей не нужно было смотреть на пронзивший ее меч. Боль рассказала, как ее любимый с ней расправился.

Джимми зарыдал, и наконец голос вернулся к нему.

- Простите меня, - он обращался к обоим людям, которых любил и потерял. – Вы погибли из-за меня. Я должен был быть с вами. Вернуться к вам. Когда я понял это, было слишком поздно. О! На вашем месте должен был оказаться я. Если бы я только смог...

Джимми ошибся. Это был не финал. Не конец. Но продолжение... Он не смог отпустить свою боль, даже пройдя через все испытания, чтобы закончить историю и закрыть ее финал. Сейчас он даже вслух пожелал усилить свои страдания, заняв место потерянных близких.

Он цеплялся за боль, но не смог удержать меч. Ручка которого выскользнула из рук и проделала сквозную дыру в теле Дженни. Меч вернул форму ануннака, который сейчас возвышался над операционным столом. Глаза Дженни закатились, и она полетела на стальную поверхность. Но так ее и не достигла, превратившись в падении в кусок материи. Туника сползла с операционного стола, вспыхнула, превратилась в пепел и просочилась в трещинки каменного покрытия.

- Что ты натворил, глупец, - орал Исимуд. – Ты совершенно никчемный идиот. Ты хоть понимаешь, что теперь будет?!

Джимми повернулся на его голос. Маленького человечка распирала бешеная ярость. Ноздри раздувались, вены пульсировали на покрасневших висках, а глаза выпучились от гнева. Такого сильного, что Джимми отшатнулся назад, будто его откинуло порывом ветра. Бедро врезалось в край стола, одна нога запнулась о другую. Он упал прямехонько на стальную пыточную поверхность.

Джимми лихорадочно помотал головой, оглядываясь вокруг. Все столы, плиты, алтари пустовали. Жертвы исчезли. Сама аура этого места стала другой. Вопли боли и агонии и безысходности смолкли.

Их сменило ощущение предвкушения неотвратимых страданий. Ануннаки удивленно осматривались вокруг, не видя своих жертв. Кроме двух оставшихся в этой реальности. Джимми и Исимуда. Младшие боги, презиравшие плоть, направились в их сторону.

XXXIX.

Джимми метался между столами, стараясь укрыться от приближавшихся ануннаков. Пока не уткнулся в стену. Он в отчаянии сплел пальцы за затылком и осел на корточки, беззащитный, одетый лишь в боксеры.

Однако ануннаки проследовали мимо, словно не замечая Джимми. Им нужен был Исимуд. Размытые фигуры неумолимо подходили к еретику.

Джимми поднялся и сел на стол.

Глаза все еще не могли прямо смотреть на ануннаков. Сейчас их было столько много и они скопились в одном месте, что, казалось, этот свет вместе с глазами выжигает душу.

Джимми отвернулся и закрыл ладонями уши, чтобы заглушить звуки воплей Исимуда, а затем рвущейся плоти и ломаемых костей. Ануннаки стали разбиваться на группы, у каждой из которой был свой клон Исимуда, бьющийся в их крепких объятиях.

Джимми не могли видеть детали происходящего, от обилия ануннаков слишком рябило в глазах. Лишь изредка краем глаза тут и там удавалось ухватить образы брыкающегося Исимуда. Ануннаки, словно страницы календаря, отдирали части тела еретика, резали его на куски, которые превращались в новые живые копии Исимуда.

Сначала Джимми не мог поверить в то, что видит, не мог понять, как такое возможно, но, вспомнив легенду араба... Исимуд изменил историю, подчинил младших богов. Прожил шесть тысяч лет. А сейчас ануннаки освободились, и пришло возмездие. Его разделяли на части. На столько, сколько он прожил жизней, нарушив своей ересью естественный ход истории. По одному Исимуду за каждую коварством присвоенную им жизнь.

Ануннаки приковывали каждую жертву к операционному столу, алтарю, плите и работали над ним со всей тщательностью и умениями, приумноженными за тысячелетия пыток и истязаний жертв истории Исимуда.

Постепенно в подземелье стало темнеть. Как только ануннаки заканчивали с одним из Исимудов, их очертания меркли. Предсмертные вопли бесчисленных клонов араба затихали, и через долгое время пыток и изуверств в царстве террора на операционном столе остался лишь один человек. Джимми. Он сидел, обхватив голени руками и уперев подбородок в колени.