— Что ты делаешь, блин, Эд?!

— Автопилот включен, если ты об этом. А я хочу успокоить тебя, такую напуганную, прямо сейчас.

Успокоить?! Это называется «успокоить»? В кресле первого пилота, на высоте тринадцати несчастливых километров?!

Но пока я соображаю и дергаюсь, он приподнимает меня за талию и аккуратно насаживает на себя полностью. Сейчас, похоже, его бесконечный орган не только рядом с печенью прошел, у меня даже дыхание перехватило и глаза выпучились. Короче, мне сразу стало ни до чего, такой кол в меня всадили. Но, вроде, не больно, сока хватает.

Пытаюсь подобрать наиболее подходящий к ситуации угол тела и ног. В любом положении ведь меня на себя насаживает этот любвеобильный мачо — и лежа, и сидя, — нет у моего тела безопасной стороны, получается. Наверное, и стоя скоро попробует, и на ходу тоже догонит и протаранит, причем с любой стороны, словно я одинаковая с любого края, как юла.

Я, вроде бы, смотрю вперед, пытаясь уследить за линией горизонта, чтобы она опять не убежала, случайно или нет, чтобы сразу отреагировать. Но земля для меня быстро отходит на второй план, потому что я с воодушевлением начинаю помогать процессу моего успокаивания. Жаль не нахожу опору для ног — не дотягиваюсь, а в приборную панель со штурвалом упираться не решаюсь. Зато выгибаюсь назад и трусь спиной о рельефную грудь мужчины, а руками то быстро глажу его мощные бедра, то отталкиваюсь от них.

Эдуард иногда трогает мои полушария (бюст); это обжигающе-прекрасные прикосновения, от которых соски встают торчком. Я видела когда-то в фильме про древних викингов женские статуи на носу их кораблей, и чувствую себя сейчас такой передней частью корабля, рассекающего пространство грудью вперед.

Мужчина учащает свои усилия по поднятию и опусканию меня, словно моим весом себе мышцы накачивает — может быть, бицепсы. А может «крылышки», как я их называю, которые мне у него так нравятся — по бокам его торса, а у меня их нет даже в зачатке. Догадываюсь, что он не может сейчас остановиться, наверное, даже если бы захотел. Шепчет мне попеременно, какая я красивая и страстная. Во мне все поет; из горла то и дело хочет вырваться победный вопль древних индейцев, но я шиплю, как змея, сдерживая голос. А еще дрожу, предчувствуя разрядку.

Он пылко целует меня в щеку, в ухо, шею, не дотягиваясь до приоткрытых губ. Наконец, мои ноги как-то внезапно ослабевают, я вся делаюсь мягкой и нежной, как подтаявшее эскимо на палочке. Мне очень хорошо. Улетаю куда-то. И тихо блаженствую с закрытыми глазами. Слышу за спиной его не то стон, не то рычание. И чувствую нашу общую горячую влагу между ног, наше будущее.

​

Стучат в дверь. Я спускаюсь на пол в сантиметре от штурвала. И вижу в лобовом стекле, прямо по курсу толстый край облаков, как мохнатое серое одеяло.

Оборачиваюсь на Эдуарда. Он улыбается, а значит, все будет хорошо.

А вот его штанами теперь, наверное, можно будет только полы помыть? Хотя нет, смотрю — он их, видимо, низко приспускал, и теперь, когда натянул вместе с боксерами — даже не сильно мятые. Вот же опытный, аккуратный какой! А я без белья, в мокром и мятом платье; ну что за наказанье! Не могу бедра разжать и мечтаю доковылять до туалета. Хоть и мимо всех этих мужчин.

— Можно! — громко разрешает войти Эд.

В кабине появляется старший летчик и сразу идет к своему креслу. А из-за двери высовывается голова охранника Максима и вроде как виновато сообщает:

— Там с Ярославом Алексеевичем проблема.

— Что?!

Эдуард шустро выскакивает за дверь. Я протискиваюсь за ним.

— Где он? — слышу впереди его голос.

Несколько мужчин указывают на дверь в туалет, куда я так стремилась. Стону сквозь зубы.

— И что? Давно он там?

Я стою, держась за свое кресло, не решаясь сесть и не слишком прислушиваюсь к дальнейшему обсуждению. Летчик с дипломом находится за штурвалом, самолет не трясет, не качает и не заваливает свой нос в сторону планеты, — значит, все в порядке, и можно начать приходить в себя. Не слышала, что сказал брату Эд, но тот вдруг начал орать из-за двери:

— Ну ты оборзел совсем! Уже не просто девочку у меня увел, а законную жену. И пока вы там трахаетесь в каждом углу, как кролики, можно мне хотя бы спокойно подрочить, глядя на ее фотографию, без твоих нравоучений?!

Честно говоря, у меня стыд шевельнулся в груди, или даже совесть. Концентрация тестостерона в этом маленьком салоне очевидно зашкаливает, из-за присутствия стольких горячих молодых мужчин, которым особо нечем заняться. А я здесь уже который час единственная и очень занятая женщина, как красная тряпка перед быками. Мне немного жаль незадачливого младшего Ястребова.

Эд вдруг приложил ухо к двери, прислушиваясь. Потом говорит:

— Где телефон Марии?

Макс уверенно тянется рукой взять гаджет с места, где я его оставила — в уголке кресла. Но его там нет — мне видно с моей позиции стоя. Охранник резво принимается искать его поблизости, обшаривая все, потом на полу, встав на колени и багровея лицом. Телефона нигде нет. Моего телефона, возвращению которого я так радовалась!

— Ярик здесь был? — кивает на мое кресло Эд.

— Нет! То есть, — вдруг смущается секьюрити, — один раз, получается — да. Когда самолет носом клюнул. Ярослав Алексеевич был не пристегнут, и его утянуло в проход.

Эд взглядывает на меня, и я с удивлением замечаю в его лице какую-то трогательную беспомощность. Но я моргнула, а ее уже и нет; на его волевом лице видна одна кривая усмешка:

— Ну, вот, прокололся перед девушкой, не удержал ситуацию. Считай, лапши ей на уши навешал. Я разочарован, Макс.

Он тут же переключается на обдумывание чего-то. Потом сильно ударяет кулаком по двери и неожиданно говорит вкрадчиво, ласковым голосом, от которого у меня опять волосы на голове встают:

— Яр, ты же меня знаешь, я сейчас дверь снесу. Лучше выходи сам. Раз.

Пауза.

Вместе со словом «Два» дверь открывается, Ярик выходит, как в чем ни бывало, ни на кого не глядя.

Эдуард преграждает ему путь:

— Телефон давай!

Ярослав поднимает глаза к потолку, демонстрируя вынужденное смирение и одновременно иллюстрацию пословицы «У сильного всегда бессильный виноват». И достает из своего кармана мой телефон. Протискиваюсь к несостоявшемуся мужу и выхватываю свой гаджет. Не оставлю его теперь ни на секунду, нигде. Раскрываю и вижу в вотсапе несколько свежих удаленных сообщений. Эд склоняется над экраном рядом со мной.

— Вот же гад, — слышу. — Пошли, — оборачивается от к брату и тащит его, ухватив за плечо, в хвост самолета, туда, где остались мои пострадавшие трусики, которые я чуть позже собиралась незаметно выбросить и вообще прибраться там.

Они закрываются в том месте, где совсем недавно мы с Эдом любили друг друга. Как он вытрясает информацию из Ярослава? Буквально держит за ноги и трясет вниз головой, вправляя мозги? С него станется.

Наконец, выходят помятый, не поднимающий глаза от пола Ярик и мрачный и натянутый как струна Эд.

— Сколько нам еще лететь? — спрашивает старший, едва не рыча, у второго пилота, выглядывающего из дверей рубки.

— Почти семь часов, Эдуард Алексеевич.

— За час до подлета запроси другой аэродром, можно на соседнем острове, все равно какой. А сейчас всем есть и спать.

Но ко мне это не может относиться. Я несколько раз посещаю комнатку для уединения, переодеваюсь и, наконец, успокаиваюсь. Для нас оперативно организован подогрев блюд, доставленных перед вылетом из ресторана. Пахнет очень вкусно. Стюард разносит каждому на подносе красиво сервированное мясо по-французски. Мне на десерт достается шарик мороженого, нарезанные дольками фрукты и сок-фреш, а мужчинам — пиво и минералка.

Мне нужно как следует подумать обо всем, что происходит. Но пока никак не удается. Столько событий, столько эмоций и сильных ощущений внезапно появилось в моей жизни, что я предпочитаю им не сопротивляться, на время положиться на судьбу, довериться ей.