Вселенная кликает.

Давид экономным движением поднимается. Они только что пробежали через проход между гаражей, и на выходе он споткнулся о пустую бутылку. Возможно, присел завязать шнурок. Или заприметил наполовину втоптанный в землю четвертак, кто монетку подберет, тому целый день везет. А никаких водолазов здесь нет, ни одного.

Майя вцепилась в куртку Давида, как в спасательный плот, и небезосновательно: ее сейчас вырвет, и голова кружится так, что мир вокруг чернеет. Сквозь цветные пятна, которые пляшут перед глазами, она едва видит; Давид быстро оценивает ситуацию, перехватывает ее поперек туловища и тащит в ближайшие кусты снежноягодника, на диво густые и еще, как ни странно, не облетевшие. Там они падают плашмя, словно двое коммандос (подумав это слово – «коммандос», – Майя хочет глупо хихикнуть, она мало-помалу приходит в себя, зрение проясняется, и пальцы уже не такие ледяные – пальцы? – пальцы, ее пальцы!!!), и – о, здрасьте вам! – тут же наблюдают появление водолазов, как те без энтузиазма инспектируют гаражи под неодобрительное карканье сверху.

– Кто они? – слабо произносит Майя.

Но при этом она сама прекрасно понимает, что это уже совсем не важно. Теперь нет никакой разницы, кто и за что их преследует. Она не без труда просовывает руку в тот карман штанов, куда положила маленький украденный предмет из комнаты даймё. В прошлый раз он стал пистолетом, но теперь это опять фотокристалл. Декоративная штучка вроде жеоды кварца, где фотография нанесена на одну из граней, под линзой, и изображение можно разглядывать под увеличением. Майя смотрела на него в тайной комнате. Тогда на фотографии даймё были три человека: он сам, какая-то женщина и Давид, и все трое обнимали друг друга за плечи, и было совершенно ясно, что фото семейное, что на нем – родители с сыном. Она смотрит сейчас – и узнает только лицо даймё. Женщина другая. Юноша другой. Тем более теперь это и не юноша вовсе, а девушка.

Водолазов всего пятеро, они недолгое время тусуются у гаражей, потом подъезжает какой-то странного вида кар, они шустро запрыгивают внутрь и отбывают.

– Я бы сказал, что они из спецопераций, – с неприемлемой по стандартам любой линии связи транзитной задержкой отвечает Давид. – Может, и из разведки. Еще я – при всем моем высоком о себе мнении – сказал бы, что и разведку, и спецоперации вряд ли станут посылать по мою душу. Мы с Нефедовым, конечно, напроказили, но уж до откровенного беспредела не доходили.

Майя кладет щеку на сырую мешанину из бурых листьев. Запах прели.

– У меня такое чувство, что следовало бы поинтересоваться раньше – я не интересовался, нет? – Давид поворачивает к ней голову. – Ладно, попробуем наверстать. Ты кто вообще такая?

Инта или Арнис? Марк бросил взгляд на наручные часы на кричащем ремешке прозрачного красного пластика с синими леопардовыми пятнами. Арнис знает мотив. То, что – возможно – знает о наследниках Инта, скорее всего, второстепенно. Тот, кто убил Старкова за информацию, выуженную Язепсом из альтернативы, наверняка учел и это обстоятельство – что его предприятия, уже реорганизованные, включая Шпицберген и все такое прочее, кому-то достанутся. Убийца с мозгами не стал бы этим пренебрегать.

А стал бы убийца с мозгами стрелять старику в голову?

Медленно шагая прочь от бизнес-центра, в котором помещалась контора Андрулаки, Марк погонял у себя в голове имеющиеся факты. Версия с информационным мотивом объясняла первую крупную странность этого дела – зачем убивать того, кто и так скопытится через день-другой. Всякое бывает. Старик еще мог ненадолго очухаться и перед смертью рассказать кому-то о своем замысле. Да, это вариант. Но огнестрел – огнестрел по-прежнему ни в какие ворота не лезет. Альтернативное равновесие…

Марк досадливо нахмурился. Никакого равновесия нет. Но можно предположить, что знают об этом очень немногие. Кто именно? Кому бывший в контакте со Старковым паладин мог об этом сказать? Арнису? Владу Холодному? Черт, да кому угодно. Поди пойми, что там у него в голове – Марк до сих пор не мог взять в толк, зачем ему-то было об этом рассказывать. Вот уж воистину то знание, отсутствие которого он бы прекрасно пережил.

Он обнаружил, что ноги сами поднесли его к уличному лотку с кофе и пирожками и купил бутылку изотоника, просто чтобы занять руки. Отпил глоток. На обратном движении замер.

Почему он постоянно держит в уме Йорама? Понятно почему: привык уже. Образ Йорама стал его воображаемым другом, виртуальным супер-эго, надзирателем-совестью. А ведь ему прямым текстом напомнили: паладинов было много. Как минимум первая волна, а затем еще другие.

Любой из них мог общаться с кем угодно. Помогать кому угодно. И, если так и было, то мотивы Марк будет искать до посинения, потому что никто и никогда не разберет, что там у палов на уме и зачем они делают то, что делают. Тряхнув головой, Марк отогнал неприятное воспоминание о птичке в кулаке. Добрые намерения, недобрые намерения… Один черт: для них, людей, это кончится какой-нибудь херней, уж помяните его слово.

С раздражением осознав, что время, которое он только что проверял, не отложилось у него в сознании, Марк снова посмотрел на часы. Выкинуть из головы паладинов. Оставить их неизвестной величиной и сосредоточиться на известных. Арнис или Инта.

Очевидно, Арнис. Он будет полезнее. Только, если убил все же он, и с учетом его славы… Заявиться к нему с вопросами о той самой, судьбоносной бизнес-идее Старкова будет не очень осмотрительно. К тому же…

Марк уже поднимал руку, подзывая ситикар. Бросил водителю:

– Думсдей.

К тому же, Инта его пригласила.

Он откинулся на потертую спинку, опустил веки и тут же почувствовал, как его утягивает прочь.

Марк широко распахнул глаза. Встряхнулся. Нет, друзья, так не пойдет. Это уже совсем никуда не годится: что же он теперь будет входить в поток всякий раз, как закроет глаза? Воплощенная мечта любого вислоухого, между прочим: возможность работать из любой точки мира – без гипнованн, без акупунктуры, без шлемов. То есть спасибо, конечно. Но вот конкретно сейчас он, пожалуй, просто расслабится и отдохнет – лады?

Он вновь осторожно и медленно начал смыкать веки. В момент, когда между ним и окружающим миром оставалась небольшая светлая щель, Марка с силой дернуло, перекувырнуло, протащило на собственных внутренностях и выплюнуло в поток.

Марк вскинулся на сиденье, хватая ртом воздух. Господь милосердный! Но он все еще в ситикаре, подъезжает к зонг-бару. Вечер. Пробки. Водитель покосился на него в зеркало заднего вида, но ничего не сказал: в такое время суток на Думсдей приезжали и уезжали оттуда личности самого креативного поведения. И в самом угашенном состоянии.

Опустив стекло, Марк подставил лицо под струйку влажного уличного воздуха и жадно задышал. Твою мать. Твою мать. Его же только что убили. Мать твою так!!!

Из потока его почти сразу вышвырнуло в очередную ворону, и он почти сразу понял, почему: Майя и этот ее приятель-качок заныкались в какую-то щель между постройками, причем снаружи с обеих сторон их поджидали какие-то недружелюбные парни в черном. Альтернатива опять ощущалась какой-то незнакомой, было в ней что-то иное, но Майя – это была точно Майя, хотя, кажется, что-то изменилось и в ней. Марк еще только соображал, может ли он как-то помочь, а она уже высунулась и угодила прямиком в жаркие объятья типа со стволом – мама дорогая, с настоящим стволом, Марк такие только на картинках и видел.

Он не придумал ничего лучше. Точнее, вообще как-то не успел подумать, хотя ясно, что ничем хорошим это кончиться не могло – но и о том, что ему-то, скорее всего, ничего не грозит, он не успел подумать тоже, так что последующие действия представляли собой акт чистого самопожертвования, так и запишите: да, Марк Самро и на такое способен. Он был уже очень неплох в теле вороны, и бросился на злодея в черном, и с удовольствием распорол ему щеку, и даже пару раз попал клювом по черепушке.