— Да, — ответил Однорукий, не спуская глаз со Скворца.

— Согласен, — отозвался Воевода.

Анастер сделал отчаянную попытку завладеть кинжалом стоявшего рядом с ним воина — тисте анди, однако тот с усмешкой оттолкнул первенца мертвого семени. Командир тенескариев упал на колени и громко зарыдал, сотрясаясь всем телом.

— Лучше уведите его прочь, — велел Рейк. — Парень не притворяется.

Впрочем, никто из присутствующих в этом и не сомневался.

Когда Анастера увели, Скворец подъехал к Дуджеку. Старик приветственно кивнул ему.

— Ну и номер ты отколол, — пробормотал верховный кулак.

— Да уж.

— Издали это выглядело…

— Полагаю, как издали, так и вблизи это выглядело одинаково скверно, потому что именно так оно и было.

— Скворец, я понимаю, что двигало тобой. Ты решил проявить… милосердие. Меч Рейка был бы куда ужаснее. Но неужели ты не мог подождать?

Множество объяснений и оправданий так и рвалось с языка командора, однако он ответил Дуджеку одним лишь словом:

— Нет.

— Казнь — не самосуд. Она требует надлежащей подготовки.

— Тогда разжалуй меня за проступок.

Дуджек, не ожидавший подобной реакции, поморщился и шумно втянул в себя воздух.

— Я же не об этом говорю, Скворец. Просто казнь предусматривает определенную процедуру. Это ведь не убийство противника в бою. Мы совершаем жестокое действо, и все должны убедиться в том, насколько оно правомерно.

— Весьма удобный способ уменьшить груз личной ответственности, — негромко заметил командор. — Конечно, Аномандеру Рейку ничего не стоило добавить несколько душ к своему нескончаемому списку жертв. Но я взял их на себя, облегчив этим его совесть. Признаю, это капля в море, да к тому же он сам меня отговаривал. Ну да что уж теперь это обсуждать. Дело сделано, и вопрос закрыт.

— Да ничего подобного, — отчеканил Дуджек. — Не забывай, что я твой друг и…

— Я помню это, но не хочу перекладывать вину на чужие плечи. В особенности на плечи друга.

Однорукий полководец скрежетнул зубами.

К ним подъехала Корлат:

— Ох и странный юноша этот Анастер.

— Чем же он тебя удивил? — спросил Дуджек.

— Тьма его души таит очень многое. Мне далеко не все удалось разглядеть, но кое-что я все же увидела. Он пытался быть полководцем, но тяготился своим положением. Ему было невыносимо смотреть, как тенескарии голодают. Он ужасался огромным потерям и отчаянию, проникшему в ряды его армии. И это заставляло его посылать подчиненных на смерть, на полное уничтожение. Этакое извращенное милосердие. Другого он не знал.

— Что бы ни таилось в потемках его души, но за совершенные преступления юнец однозначно заслуживает смертной казни, — сказал Дуджек. — И казнить его должны чудом уцелевшие жертвы. Но похоже, смерти ему мало. Он жаждет получить проклятие. Вечное проклятие. Мой разум отказывается понимать, чем вызвана такая ненависть к самому себе.

«А вот мне, старина, как раз понятно его состояние, ибо я и сам очутился на краю крутого обрыва. Один неверный шаг, и…»

Скворец повернулся туда, где стояли малазанские воины. Солнце, игравшее на их оружии и доспехах, слепило глаза.

Дуджек молча уехал, оставив командора наедине с Корлат. Та порывисто схватила его за руку. Скворец не решался встречаться с ней глазами и продолжал глядеть на солдат.

— Не терзай себя, любимый, — прошептала тисте анди. — Это только со стороны кажется, что ты жестоко убил беззащитных женщин. Однако они вовсе не были беззащитными, поскольку черпали силу из магического Пути Хаоса. Первая атака моего повелителя была нацелена на уничтожение, но лишь оглушила их на мгновение. Они восстановились, понимаешь? И своей пробужденной силой могли бы учинить чудовищное истребление. Принести безумие и гибель для твоей армии. И этот день стал бы днем страшного поражения.

Скворец поморщился.

— Я все прекрасно понимаю, так что не надо меня утешать, — буркнул он.

— А мне показалось, что надо.

— Корлат, я всегда осознавал неизбежность того, что происходит на войне. И знал, что порой приходится платить непомерно высокую цену. Но сегодня, казнив этих безумных женщин, я вдруг понял нечто совершенно иное. Война — это противоестественное состояние, страшное извращение, навязанное нам извне. Следуя правилам войны, мы добровольно губим свою человечность. Можно сколько угодно говорить о справедливых побуждениях и достойных целях. На самом же деле мы… отнимаем жизни. Мы все без исключения — служители Худа.

— Поверь мне: если бы ты не отнял жизнь у семи женщин мертвого семени, они погубили бы сотни и даже тысячи людей.

— И я делал то же самое. Пусть не своими руками, а руками солдат, которыми командовал. Так чем я отличаюсь от этих ведьм?

— Тем, что не боишься задумываться над содеянным. Ты терзаешь себя вопросами. Возможно, ты считаешь, что действовал с самоубийственной жестокостью. Мне же твой поступок видится необычайно мужественным. Менее храбрый человек предпочел бы не вмешиваться, предоставив Рейку одному копаться в грязи.

— Ты пытаешься меня утешить, Корлат, и как будто забываешь, что я там был не один. Вся армия наблюдала, как ее командор убивает направо и налево.

— Не смей недооценивать своих бойцов! — резко возразила тисте анди.

— Недооценивать?! Что ты имеешь в виду?

— Во время марша я внимательно наблюдала за твоими солдатами, Скворец. И могу сказать: это отнюдь не наемники, у которых нет ничего святого. Они далеко не глупцы. Быть может, многие из бойцов — или даже почти все — не способны правильно сформулировать это, выразить словами полноту своего понимания… Но слова здесь и не требуются. Главное — они все прекрасно понимают. Думаешь, им самим не приходилось сталкиваться с выбором, который встал перед тобой сегодня утром? Думаешь, острие кинжала не переворачивало их жизни? Уверена: каждый из них ощущает шрамы в собственной душе.

— Но, Корлат…

— Дай мне договорить! Твои солдаты не просто глазели на происходящее. Они были очевидцами в полном смысле этого слова. Я утверждаю это, поскольку чувствовала то же самое. Бойцы сопереживали тебе, Скворец. Каждый удар, который наносил твой меч, заставлял их старые раны сочувственно отзываться в ответ. И стыд, который ты испытываешь за содеянное, командор, оскорбляет твоих соратников. Отбрось его, иначе ты рискуешь глубоко ранить их души.

Скворец в замешательстве взглянул на Корлат.

— Как же это сложно, — произнес он после долгой паузы, — особенно для тех, кто привык все упрощать, поскольку не живет тысячи лет.

— Насмехаешься, да? Ну, смотри! Чтобы я еще хоть раз перед тобой извинилась! Не дождешься!

— И тем не менее мне страшно подойти к своим солдатам и заглянуть им в глаза.

— Пойми, Скворец, расстояние между вами уже исчезло. Армия пойдет за тобой куда угодно. Даже внутрь магического Пути Хаоса, если ты прикажешь.

— Вот это-то и пугает меня больше всего.

Корлат молчала.

«Да, у нас, людей, все проще, нежели у вас. Проще и страшнее. Война порождает крайности. И тому, что мы зовем человечностью, на войне нет места, ибо она вытравливает из нас гуманизм», — подумал командор. Но вслух сказал лишь:

— Я чувствую, что Дуджеку все это не слишком понравилось.

— Еще меньше бы ему понравилась напрасная гибель солдат. Верховный кулак хочет сохранить свою армию целой и невредимой.

Скворец резко повернул голову. Глаза тисте анди глядели на него с привычной холодностью, свойственной ее соплеменникам.

— Возможно, на что-то мы с Дуджеком и впрямь смотрим по-разному. Но я вовсе не собираюсь присваивать его полномочия.

— Да ты уже это сделал. Как ни крути, а против себя не попрешь. И недаром Ласин так тебя боялась. Рассудив, что с Дуджеком она все-таки сумеет справиться, императрица разжаловала тебя в сержанты и поставила его на твое место. Ох, милый, до чего же туго ты иногда соображаешь!

Скворец нахмурился:

— Но если императрица видела во мне угрозу, то почему же тогда… — И замолчал, пораженный внезапной догадкой.