Ходок переругивался с Колотуном. Слух вернулся; Паран слышал каждое слово, но смысла их ссоры не понимал. Разозлившись, баргаст уже хотел что есть силы толкнуть тщедушного сапера, но тут очень вовремя вмешался Штырь и напомнил про мешок, полный «морантских гостинцев».

— Мы так и будем здесь стоять? — спросил капитан у баргаста.

— Зачем же стоять? Проход свободен. Идем дальше, не поднимая шума.

— Куда именно? — спросил Мураш.

— К Невольничьей крепости.

— А это чё такое? — допытывался сержант.

— Светящаяся цитадель. Понял, идиот тупоголовый?

Сжигатели мостов осторожно миновали арку и проскользнули на территорию Капастана. На сей раз все предосторожности оказались напрасными. Опасаться здесь было некого. Но малазанцы все равно остановились. В свете догорающих костров их взорам открылся новый кошмар.

Произошедшее здесь язык не поворачивался назвать ни сражением, ни битвой. Это была самая настоящая бойня, где людей забивали, как скот, а потом торопливо пожирали. Ноги по щиколотку утопали в костях — обгоревших или обглоданных, с ошметками мяса. Судя по внешнему виду, примерно две трети убитых были тенескариями.

— Да уж, паннионцы дорого заплатили за вторжение, — сказал Паран.

«Но каковы „Серые мечи“! Вот тебе и наемники!»

— А им людей некуда девать, — усмехнулся Штырь.

— Приди мы на пару дней раньше… — начал Молоток и осекся.

Заканчивать фразу смысла не было. Зачем, когда и так все ясно?

— Что это с тобой, Хватка? — поинтересовался Мураш, заметив, что капрал сама не своя. — Живот болит, что ли?

— Отстань! — привычно огрызнулась женщина. — Ничего у меня не болит, все в порядке.

— Так это и есть Невольничья крепость? — спросил Колотун. — Ишь ты, даже сквозь дым светится.

— Хватит болтать. Идем дальше, — приказал Ходок.

Не теряя бдительности, сжигатели мостов двинулись вслед за баргастом. За площадью, усеянной костями, начиналась широкая улица. Скорее всего, она вела прямо к освещенной башне. Архитектура домов и зданий по обе стороны улицы — по крайней мере, тех, что еще уцелели, — показалась Парану явно даруджийской. Остальной город, насколько он мог судить, глядя на боковые переулки, где все еще бушевали пожары, был выстроен в совершенно ином стиле, чуждом и непривычном. И везде — трупы. Нагромождения тел. А впереди — целые холмы из покойников. На одной лишь этой улице их было не меньше десяти тысяч. Паран заметил, что похожие холмы возвышаются чуть ли не возле каждого дома. Мокрые от дождя, распухшие трупы громоздились возле развалин бедных лачуг, у ворот богатого особняка, возле разграбленных храмов. В незрячих глазах отражались сполохи пламени, и от этого лица казались живыми. То была жуткая иллюзия, этакая пародия на жизнь.

Чтобы двигаться дальше, сжигателям мостов нужно было взобраться по этому склону.

Подойдя к холму из тел, Ходок не колеблясь стал карабкаться наверх.

Шедшие в арьергарде доложили, что, оказывается, не все тенескарии, уцелевшие при взрывах, разбежались. Несколько сотен их, будто призраки, крались за малазанцами по пятам. Оружия у них почти не было. Выслушав новость, Ходок лишь пожал плечами: это не угроза.

«Мы идем по пандусу из мертвых тел, — думал Паран. — Главное — не смотреть под ноги. Думать только о защитниках, оборонявших эти дома. Об их сверхъестественном мужестве, опрокидывающем все привычные представления. Думать о погибших „Серых мечах“. О тех, кто стоял до конца и прекращал сражаться только тогда, когда его тело разрубали на куски. Или разрывали, что больше похоже на правду.

Мы снисходительно посмеивались над „Серыми мечами“, даже не видя их и ничего о них не зная… А они посрамили всех нас. Это урок… для сжигателей мостов. Уж этих-то бойцов, казалось, ничем не удивишь. Однако вон как присмирели. Урок простой и страшный: мы вступили в войну, где милосердия нет и быть не может».

А ведь холм явно возник не стихийно. Чувствовалось, что его сложили намеренно, с определенной целью. Пандус. Это действительно был пандус, а не бессмысленное нагромождение тел. И вел он на крышу обгоревшего каменного дома, несколько не дотягивая до нее. С противоположной стороны Паран заметил еще один пандус, но огонь превратил его в тлеющий курган.

Поднявшись, насколько это было возможно, Ходок остановился. Сжигатели мостов смотрели вниз.

— Осадный холм, — тихо и не слишком уверенно произнес Штырь. — Остается только понять, до кого они хотели добраться.

— До нас, — послышался сверху чей-то глухой голос.

Малазанцы вскинули арбалеты.

Людей на крыше было совсем мало, от силы дюжина.

— Паннионцы пытались забраться по лестницам, — продолжал голос, теперь уже на даруджийском. — Но мы опрокидывали их вместе с лестницами.

Кто же эти воины? Одно было ясно: это не «Серые мечи». Доспехи, собранные из разных кусков. И странные полосы на лице и руках. Тигры в человеческом обличье.

— Ох и шикарная у вас раскраска, — восхитился Колотун. — В темноте так и испугаться можно.

Широкоплечий рослый человек с кривыми саблями в руках покачал головой:

— Это не раскраска, малазанец.

Воцарилась тишина.

— Поднимайтесь наверх, если хотите, — пригласил их странный воин.

С крыши спустили несколько лестниц. Ходок мешкал.

— Нельзя отказываться, — сказал ему Паран. — Не каждый день встречаются такие храбрецы.

— Да неужели? — хмыкнул баргаст, но все-таки подал сигнал подниматься.

Паран решил, что он будет последним. И тут его вновь удивило поведение Хватки. Обычно она везде лезла первой. Но сейчас капрал не торопилась.

— Что-то случилось? — спросил Паран. Хватка вздрогнула и принялась растирать правую руку. — Зачем ты скрываешь? Я по лицу вижу, что тебе больно. Никак тебя ранили? Надо сказать Молотку.

— Он мне не поможет, капитан. Не обращайте внимания. Все нормально.

«Я-то знаю, каково сейчас тебе».

— Тогда вперед.

Хватка шагнула к ближайшей лестнице. Вид у капрала был такой, словно лестница вела на эшафот.

Прежде чем подниматься самому, Паран еще раз взглянул вниз. Тенескарии тоже подошли к дому. Они держались в тени, на расстоянии, недосягаемом для стрел.

Преодолевая спазмы, капитан полез наверх.

Плоская крыша дома походила на небольшой лагерь беженцев. Кто-то расположился под навесом, другие смастерили себе шатры. На опрокинутых щитах дымились костры. В одном месте были собраны мешки с продовольствием и бочки с водой и вином. Поодаль, завернутые в одеяла, лежали погибшие. Шатры, как вскоре понял капитан, сделали не для отдыха, а чтобы разместить в них раненых. У дверцы люка, ведущего вниз, торчал шест с флагом — грязным обрывком детской рубашки.

Сжигатели мостов изумленно озирались по сторонам. Ходок меж тем отправил по нескольку человек на каждый из четырех углов крыши, приказав им наблюдать за улицей и окрестностями.

Внезапно командир этого расположившегося на крыше странного воинства с пугающей грацией повернулся к Хватке.

— У тебя для меня кое-что есть, — во весь голос заявил он.

— О чем ты? — не поняла порядком струхнувшая женщина.

Ничего не объясняя, незнакомец засунул в ножны одну из сабель и шагнул к малазанке. Ухватив Хватку за рукав, он сжал ее руку возле плеча. Под кольчугой что-то глухо звякнуло. Капрал тихо застонала, потом бросила меч и начала поспешно снимать с себя кольчугу.

— Боги милосердные! Наконец-то избавление! Какое счастье! — с явным облегчением тараторила Хватка. — Не знаю, кто ты и как обо всем догадался. Мне все равно, пусть даже это сам Худ тебе нашептал. Да ведь эти браслеты медленно убивали меня. Сжимали руку все сильнее. Сначала еще было терпимо, а потом… вот уже несколько дней такая боль, что хоть волком вой… Проклятый старикашка! Мерзкий врун. Говорил, что их невозможно снять, дескать, останутся со мной навсегда… Для моего же блага! Вот тварь! Я уж думала, так и помру с ними. Даже Быстрый Бен оказался бессилен. Сказал: ничего не могу поделать с Тричем. Тигр Лета лишился рассудка, и теперь к нему не подступиться.