Моя челюсть сделана из гребаного камня, и я смотрю ему прямо в глаза. В нем закипает гнев, и он сжимает мою шею в маленьком пространстве над кандалами, делая все, что в его силах, чтобы раздавить мне трахею, ни хрена не подозревая, что прикасается к ответу, который ищет.

Его убивает то, что он не убивает меня, но в его голове звучит тихий шепот его маленькой девочки, которая говорит ему не делать этого, и ему требуется все его силы, чтобы не слушать.

— Ты выбрал не тот круг, в который хотел проникнуть. Скажи мне, что заставило Сая предать единственную семью, которую он когда-либо знал! — Требует он, отпуская меня толчком.

Хриплый смех покидает меня, и я качаю головой, поднимаясь на ноги, игнорируя боль в конечностях и скрежет металла, сомкнувшегося вокруг меня, оцепенев от того, как две более короткие цепи медленно врезаются в мою кожу. Я напрягаюсь сильнее, приветствуя прикосновение металла к своей коже, позволяя ему кромсать и разрывать меня на части, оставляя свежие следы крови на полу вокруг меня.

В уголках его глаз появляются маленькие морщинки, но он ничего не говорит, ожидая.

— Я наблюдал за твоей дочерью с того момента, как встретил ее, — говорю я ему. — Следовал и отслеживал почти каждый ее гребаный шаг. Даже когда она думала, что я ушел, я был рядом. Я был тенью в темноте, к которой ты не мог прикоснуться или найти. Не мог купить или шантажировать, потому что ты прав, папаша, я гребаный дурак без ранга. Но ты знаешь, что это значит? — Я дергаю за цепи. — Это значит, что мои глаза были свежими, а разум ясным. Я видел то, чего не видел ты, и когда этот кусок дерьма осмелел и поднял на нее руки, я вошел в общежитие через несколько секунд после того, как он вошел, и вонзил нож ему в плечо, вытащил ублюдка за рукоятку лезвия так, чтобы его никто не увидел и не поймал. Я прокрался по твоему дому, пока ты спал, и сфотографировал ее спящей, чтобы ты знал, куда бы ты ее ни спрятал, а ты спрятал ее именно туда, куда я хотел, когда ты был мне нужен, кстати, ты не смог скрыть ее от меня. Я последовал угрозе в ее адрес, которая привела меня к папаше Хеншо, и я сделал то, чего не смог ты. Он планировал нападение. Он собирался зайти к ней в комнату сначала с газовыми бомбами, а потом с настоящими, и только после того, как ты услышишь их взрыв, услышишь ее крики, если у нее вообще будет такая возможность, он собирался прийти за тобой. Я остановил его. Я разгадал головоломку, которую ты не смог разгадать, а потом забрал тебя. Не забывай, что ты стоишь там, где стоишь только потому, что я, черт возьми, позволил тебе. Я. Никчемный панк, мальчик, который…

Он сильно бьет меня по челюсти, и когда он выпрямляется, я сплевываю кровь, которую он оставил у меня на лице, на этот раз обнажая зубы.

— Я сказал тебе, чего хочу в обмен на подарки, которые я тебе подарил.

— Ее судьба решена! — Кричит он. — Все сделано.

— Ты прав. Это так. — Я поднимаю подбородок, прядь сползает ниже, когда я бросаю бомбу, которую он никак не ожидал увидеть. — Ее опекун позаботился об этом.

Я прокручивал это дерьмо в своей голове миллион раз, но мне нужно было сделать это только один раз, потому что, в конце концов, самая очевидная причина была той же самой, и когда я столкнулся лицом к лицу с этим человеком, внезапно все щелкнуло. Как сказал ее папа, этот человек пообещал защищать ее ценой своей жизни от всех врагов и угроз, и это именно то, что он сделал.

Глаза Райо сужаются, и я наклоняю шею влево, чтобы ему было лучше видно. Его внимание переключается на открывшуюся область, едва видимую за замком. Там свежая рана, знакомая метка его собственного дизайна, и он отшатывается, спотыкаясь о собственные гребаные ноги.

Потому что он это видит.

Он знает.

Сай Демонте не предавал девушку, которую поклялся защищать.

Он спас ее от самой большой угрозы, с которой она когда-либо сталкивалась.

Он спас ее от отца.

Глава 40

Басс

Четыре года назад

Когда чувак сказал где-то недалеко отсюда, я подумал, что он имел в виду пару часов езды, но не прошло и тридцати минут, как мы подъезжаем к обочине перед старым обшарпанным домом, который выглядит так, словно в нем хранится то, из чего сделаны ночные кошмары.

Но что я знаю?

Мой дом был свежевыкрашен и на крыльце висела деревянная табличка «Добро пожаловать», но внутри него жил дьявол. Может быть, хорошее скрыто в уродливом, поэтому его нельзя испортить, изломать или погубить.

Мои глаза сужаются, не замечая ничего.

— Когда я смогу увидеть свою сестру? — Спрашиваю я снова.

Мужчина вылезает с водительского сиденья и проскальзывает на заднее, снова усаживаясь напротив меня.

— Женщина, которая управляет домом напротив, приедет за тобой, как только позвонят врачи и скажут, что операция закончилась.

Хирургия. Врачи. Она испугается, когда проснется одна, но что я могу сделать?

— Копы не будут ждать меня там?

— В ту секунду, когда я оставлю тебя здесь, все, что было до сегодняшнего дня, исчезнет.

Наконец, я возвращаю свой пристальный взгляд к нему, сомневаясь в каждом его слове.

— Как?

— Я работаю с влиятельными людьми.

Такой уклончивый ответ. Но опять же, может быть, он и знает. Кольцо на его правой руке из такого блестящего золота, какого я никогда не видел.

— А моя мама? — У меня сводит челюсть при мысли о ней.

Он хмурится, и когда заговаривает снова, его глаза не отрываются от моих, каждое слово произносится медленнее предыдущего.

— Есть один человек, которого я знаю. Он заставляет людей исчезать.

— Это то, что сейчас произойдет со мной? — Я собираюсь войти туда и исчезнуть?

— Нет. — Он опускает подбородок, почти как будто опускается, чтобы мы были равны, хотя это не может быть дальше от истины. — Что произойдет, так это то, что ты заляжешь здесь на дно. Ты собираешься делать то, о чем тебя просят, и ты собираешься проявить себя. Ты заслужишь доверие и научишься ценить его. Ты будешь процветать и станешь сильнее. Еще сильнее.

Усмехаясь, я качаю головой, наблюдая, как несколько ребят моего возраста выбегают из-за деревьев на заднем дворе с баскетбольным мячом под мышкой. Их трое, и они пробегают мимо, останавливаясь на короткую секунду, чтобы бросить взгляд на машину, в которой я сижу, прежде чем снова тронуться с места.

— Ты меня не знаешь, чувак, — говорю я костюму. — Может быть, я пойду туда и убью всех, пока они спят.

— Может быть.

Моя голова поворачивается в его сторону, и я свирепо смотрю на него.

— Я сделаю это, если понадобится, и даже глазом не моргну. Я ничего не почувствую. — Если они нападут на меня, будут угрожать мне, я, черт возьми, это сделаю.

Я больше не потерплю того, что было. Не сейчас. Никогда.

Этот мужчина шокирует меня, когда ухмыляется. Это странно, но у меня такое чувство, что именно это он и хотел от меня услышать.

— Я верю тебе, малыш, но если этого не произойдет, тогда я с нетерпением жду встречи с тобой снова.

Мои брови хмурятся.

— Я думал, ты сказал, что я не увижу тебя после сегодняшнего?

Мужчина выходит, и я следую за ним, на мне нет ничего, кроме пары забрызганных кровью джинсов.

— Я сказал, что ты, возможно, и нет, но я хорош в своей работе. — Он смотрит на какого-то чувака, который выходит на крыльцо и кивает подбородком в нашу сторону, прежде чем обогнуть машину и встретиться со мной взглядом поверх капота. — Так что, когда придет время и я докажу свою правоту, ты это сделаешь.

Я сглатываю, не испытывая отвращения к этой идее.

— А если ты ошибаешься? Если я не преуспею и не стану сильнее?

Мужчина улыбается так, словно может читать мои мысли, но знает что-то, чего не знаю я.

— Тогда это последний раз, когда ты меня видишь, и я буду вынужден найти для нее кого-нибудь другого. — Мужчина поднимает руку, дотрагиваясь до большого ожога на правой стороне шеи. — Но я ставлю на тебя, Басс Бишоп. В тебе есть все, чего нет у людей в моем мире, и это делает тебя идеальным для нее.