— Хорошо, детка, — бормочу я ей в губы, зажимая их между своими, когда поднимаю нас на ноги, оставаясь запертым внутри нее.

Она хнычет, и после еще двух поглаживаний моего члена, мой большой палец все еще играет с ней, она сжимается, ее тело содрогается, и я изливаюсь в нее, захватывая ее рот, пока она впивается ногтями мне в спину. Ее киска бьется в конвульсиях вокруг меня, и мы остаемся так до тех пор, пока от нас не остается ничего, кроме мертвого груза.

Медленно я скатываюсь с нее и беру ее с собой в ванную, чтобы привести себя в порядок, и она проскальзывает в примыкающий к ней отдельный туалет, выходя так же быстро, и так же обнаженная. Я поднимаю ее на ноги и несу обратно в постель.

Мы забираемся в центр, зарываемся в одеяло, и она, зевая, обнимает меня.

— Я думала, ты хочешь посмотреть, как я вся истекаю.

Хриплый смешок вырывается у меня, и я закрываю глаза, крепко прижимая ее к себе.

— Да, но я передумал, не думаю, что тебе было бы так уж удобно истекать кровью по всей нашей кровати.

Она напевает, уткнувшись лицом мне в грудь.

— Ты правильно подумал. Ты… ты останешься в постели сегодня на всю ночь?

Я беру ее за подбородок, приподнимая его, чтобы она могла посмотреть на меня, ее зеленые глаза измучены и довольны.

— Я никуда не собираюсь уходить.

Она мгновение выдерживает мой пристальный взгляд, прежде чем кивнуть и снова спрятать голову.

Мы долго лежим в тишине, так долго, что я уверен, она спит, но потом ее тихий, печальный голосок шепчет в темноту.

— Я кое-кого убила.

— Все хорошо, детка, — шепчу я в ответ. — Я тоже так сделал.

Глава 38

Роклин

В миллионный раз подряд я просыпаюсь от мертвого сна. Мои глаза распахиваются, и я замираю совершенно неподвижно, неуверенная в том, что я услышала, если вообще что-то слышала. Я тянусь к Бастиану, готовясь встряхнуть его, чтобы разбудить, но моя рука зависает над пустым местом, место, где он был, когда я заснула, теперь пустует. Снова раздается глубокий стон и приглушенный крик, и я напрягаюсь, рывком приподнимаясь на кровати.

Бастиан …

Я сбрасываю одеяло и спрыгиваю с кровати, на цыпочках пробираясь по толстому плюшевому ковру, пока не добираюсь до черного пола, прислушиваясь к булькающим звукам, в то время как мое сердце бьется в два раза быстрее.

Раздается третье бормотание, и моя голова резко поворачивается влево, и я бросаюсь к шкафу, тихонько приоткрываю его и заглядываю внутрь темного пространства. Сначала в поле зрения появляются его босые ноги, и я приоткрываю дверь чуть шире, слегка хмурясь, когда замечаю, что он лежит на полу, прикрытый только подушкой, его грудь поднимается и опускается от частых вдохов.

Задержавшись там на мгновение, я наблюдаю за ним.

Его тело сильно дергается во сне, лицо искажается и мечется из стороны в сторону, губы кривятся, а руки сжимаются в кулаки на груди, прежде чем распластаться на полу рядом с ним. Его губы шевелятся, с них слетают слова, но они настолько неразборчивы, что я не могу даже предположить, что именно он говорит.

Я подхожу к нему, опускаюсь на колени рядом с ним и нежно провожу кончиками пальцев по его лицу, он сначала вздрагивает, а затем его черты успокаиваются, когда он прижимается щекой к моей ладони. Медленно его дыхание выравнивается, руки разжимаются, но это длится всего мгновение. Внезапно его веки подергиваются, а затем он покачивается. Меня переворачивают на спину, и через секунду пистолет вонзается мне между ребер.

Я стискиваю зубы, чтобы скрыть гримасу, когда смотрю на него снизу вверх, а он смотрит на меня сверху вниз, скривив губы в усмешке. Затем он моргает, потом еще раз моргает и откидывается назад, ползая на ладонях, переводя взгляд с пистолета на полу на меня. Его рот открывается, но он ничего не говорит, а потом свирепо смотрит на меня. Мгновение мы пристально смотрим друг на друга, и внезапно становится понятно, почему он никогда не оказывался в моей постели по утрам после того, как оставался на ночь. Почему он не хотел делить постель в отеле.

Бастиану снятся кошмары. Конечно, он знает об этом.

Всю свою жизнь он подвергался избиениям со стороны своего отца, вместе со своей сестрой, в то время как его мать наблюдала за этим, ничего не предпринимая. Единственного человека на планете, которому он должен был доверять, того, кто должен был любить его безоговорочно, кого он должен был любить в ответ, он вместо этого убил.

Тогда ему едва исполнилось пятнадцать, и его проблемы не были решены пулей, или двумя, которые он всадил ему в голову, потому что тогда он был вынужден сделать выбор, оторвавшись от единственного человека, который когда-либо любил его.

Медленно я наклоняюсь вперед, упираясь ладонями в пол и прокладывая себе путь к нему. Я сжимаю его руку в своей и встаю. Неохотно он поднимается вместе со мной, позволяя мне дотащить его обратно до кровати, в которую он уложил меня прошлой ночью, и мы вместе забираемся под одеяло. Я обнимаю его, и он делает то же самое, зарываясь носом в мои волосы.

Проходит несколько мгновений, и он делает тяжелый вдох. Вскоре после этого его грудь поднимается и опускается от полных, глубоких вдохов, и я знаю, что он снова заснул, но я этого не делаю. Я продолжаю поглаживать его голый живот. Каждые несколько минут или около того он дергается, но я просто продолжаю прикасаться к нему в том же устойчивом темпе, и в конце концов, как только солнце начинает всходить за приоткрытыми шторами, его тело полностью расслабляется.

Я лежу там, прокручивая в голове последние несколько месяцев в попытке избежать последних нескольких дней, но я не могу. Я почти испытываю искушение выползти из этой кровати и вернуться в Грейсон-Мэнор раньше, чем это сделает он, чтобы я могла поговорить с отцом и остальными наедине. Единственное, что меня останавливает, это полнейший хаос, который последовал бы, если бы Бастиан взорвался и вбежал туда с полувзводом. Или полным взводом, если это вообще возможно, потому что я не уверена, что он делает что-то наполовину. Мое исчезновение, определенно не будет той ситуацией, за которой бы это последовало.

Звук открывающейся двери привлекает мое внимание, и когда Бастиан не шевелится ни на йоту, я соскальзываю с кровати и выхожу в коридор. С обзорной площадки наверху лестницы я замечаю друга Бастиана Хейза, выходящего из большой стальной двери с одним из этих гигантских замков в виде колеса посередине. Он не закрывает ее, скорее оставляет полуоткрытой и уходит в противоположном направлении.

Я спускаюсь вниз, глядя туда, где он исчез, прежде чем проскользнуть в дверь. Не более чем через пять ступенек вниз она выходит на узкую дорожку, вдоль которой мерцает жутковатое желтоватое освещение, как будто это было задумано для того, чтобы усилить атмосферу серийного убийцы, которую излучает это место.

Здесь холодно, и мне нужно только одно предположение относительно того, что там. Рабочий подвал моего отца такой же.

Я спрыгиваю с последней ступеньки и преодолеваю следующие несколько футов. Отсюда я вижу в общей сложности четыре двери, поэтому, когда я приоткрываю первую из них, я ожидаю увидеть узкое пространство, но вместо этого обнаруживаю широко открытое, но это не самое шокирующее. И дело не в гигантских цепях, свисающих со стальных колец на потолке, всего три комплекта, все на идеальном расстоянии друг от друга. Дело даже не в густых пятнах крови на том, что дальше всего от меня, а в неудачной попытке скрыть то, что здесь произошло, показывая, что это не застарелая кровь, а пролитая с более свежей стороны.

Нет… это длинная деревянная коробка с краю и снятой крышкой. Внутри, скомканные, торчат испачканные красным простыни, которые привлекают все мое внимание. Внезапно я жалею, что на мне нет обуви, когда я медленно подхожу ближе, скрещивая руки на груди, поскольку холод в новых стенах становится все сильнее. Я бросаю взгляд на маленькие брызги крови, тянущиеся от первого комплекта цепей ко второму, замечаю пятно размером с мяч для софтбола под вторым комплектом, но продолжаю двигаться к концу, к самодельному гробу, внутри которого может быть только одна вещь.