— Может, ты… для начала залечишь рану? Снадобья при тебе?

Фэн Синь бросил на него взгляд и мрачно ответил:

— Я в порядке. Отстань от меня!

Зажимая рану на лице, не заботясь ни о какой обработке, он поднялся и, пошатываясь, направился прочь. Се Лянь и Фу Яо пытались позвать его, узнать, вернётся он в чертоги Верхних Небес или же отправится в погоню за демоницей, но тот не слушал и очень скоро пропал из виду.

Фу Яо вновь попытался вырваться, гневно выкрикивая:

— Ваше Высочество! Если уж ты, почтенный господин, не собираешься преследовать их, неужели нельзя хотя бы меня отпустить в погоню?

Се Лянь пришёл в себя, недолго поразмыслил, затем ответил «Хорошо» и в самом деле освободил его.

Фу Яо, впрочем, не ожидал, что принц выполнит его просьбу. Разминая запястья, он недовольно хмыкнул:

— Что же ты теперь решил меня отпустить?

Се Лянь размял точку между бровей.

— Боюсь, сейчас в чертогах Верхних Небес всё намного… Ох, мне теперь кажется, что чем просить твоего генерала вернуться, лучше позволить ему действовать на своё усмотрение. — Помолчав, он добавил: — И что ты собираешься делать дальше? Думается мне, что дух нерождённого оклеветал невиновного не только ради того, чтобы избавиться от погони. Кто-то навёл его на это.

Фу Яо охлопал пыль с рукавов.

— Плевать, для чего он это сделал. Он направляется на гору Тунлу. Схватим его, а там будем разбираться!

Договорив, Фу Яо поспешно покинул принца. Постоялый двор, на котором встретились сразу несколько участников событий, опустел. Се Лянь развернулся и осмотрел разрушенную хижину. Он отбросил в сторону деревянные балки и солому, убедился, что монахи и заклинатели всего лишь лежат без сознания и, должно быть, скоро придут в себя, успокоился и тоже отправился в путь.

Пройдя ещё немного и покинув пустынную местность, они наконец добрались до настоящего подворья, где и решили отдохнуть.

Се Лянь сидел у окна и бездумно смотрел вдаль. Последние дни смешались в его голове в сплошной сумбур. Жое обернулась вокруг руки принца и то и дело ластилась к нему, будто мурлыкая. Се Лянь поглаживал ленту пальцами.

Хуа Чэн неожиданно подошёл к окну и, вместе с принцем подставляя лицо свету луны, произнёс:

— Ты ни при чём.

Се Лянь вздрогнул, но потом понял, о чём он говорит, и покачал головой.

— Не знаю, так ли это на самом деле… Фэн Синь наверняка познакомился с девой Цзянь Лань после падения Сяньлэ, но до собственного вознесения. Если подсчитать время, это случилось в годы моего первого низвержения.

— Но ведь это не доказывает твою вину в том, что с ними случилось.

Подумав, Се Лянь сказал:

— Сань Лан, я не рассказывал тебе, что происходило со мной тогда?

— Нет.

— Я никому об этом не говорил. Надеюсь, ты не станешь гнушаться, если я пожалуюсь тебе немного.

Хуа Чэн легко опёрся рукой на оконный переплёт и уселся на подоконник.

— Не стану. Можешь говорить.

Се Лянь, погружаясь в воспоминания, начал:

— Тогда рядом со мной остался только Фэн Синь, и условия жизни были очень плохими. Имущество, которое я имел в бытность Богом Войны, в бытность наследным принцем, — мы заложили всё, чтобы добыть денег.

Хуа Чэн усмехнулся:

— И Хунцзин тоже, да?

Се Лянь, прищуриваясь в улыбке, ответил:

— Ха-ха-ха… Да. Но об этом не должен узнать Цзюнь У, не забудь помочь мне сохранить это в тайне. И все мои десятки золотых поясов постигла та же участь.

— Хм, выходит, Фэн Синь взял твой золотой пояс и подарил его Лань Чан?

Се Лянь покачал головой.

— Вовсе нет. Фэн Синь не стал бы просто так забирать мои вещи. Это я дал ему, чтобы выручил денег и оставил себе на жизнь.

На самом деле это были деньги, подаренные Фэн Синю принцем. Тот долго отказывался, не желал брать, в итоге переупрямить принца не смог, но всё же сказал: «Я временно сохраню его для тебя».

Се Лянь продолжил:

— Совестно признаваться, но я поступил так не только из чувства стыда, но также из страха.

Последователей у принца не осталось, и только Фэн Синь до сих пор считал его Богом Войны в короне из цветов и Его Высочеством наследным принцем. Се Лянь лишь тогда ясно осознал, что хоть они вместе выросли, и Фэн Синь являлся его ближайшим подчинённым и личным охранником, принц никогда не одаривал его какими-либо исключительными наградами. Тогда-то его и настиг страх.

Страх, что даже Фэн Синь решит, что так больше жить нельзя, и оставит его. Поэтому смысл того золотого пояса заключался не в награде и не просто в подарке или благодарности за многолетнюю службу. Здесь присутствовало намерение снискать расположение и даже подкупить.

В иллюзии, созданной духом нерождённого, Се Лянь увидел защитный талисман. Должно быть, его тоже Фэн Синь подарил Цзянь Лань. После падения Сяньлэ все храмы и монастыри Се Ляня были разрушены, не осталось никого, кто ещё продолжал бы верить в принца Сяньлэ, и его талисманы считались мусором. Но Фэн Синь всё же хранил немало таких талисманов и продолжал без устали их раздавать, говоря Се Ляню — вот видишь, у тебя ещё остались последователи. Но Се Лянь в душе понимал, какая участь ждёт подаренные талисманы. Наверняка их просто выкинут.

Се Лянь медленно произнёс:

— Столько лет я ничего не знал о том, что Фэн Синю кто-то нравился ^[263]. Я не спрашивал, не замечал этого.

Всё-таки он с детства был баловнем Небес, относился к знатному роду, и вся жизнь Фэн Синя, само собой разумеется, должна была крутиться вокруг принца, откуда у него могли появиться собственные чаяния?

— Взять вещь, подаренную другим человеком, чтобы передарить девушке — звучит, возможно, не слишком красиво. Но тогда золотой пояс действительно был лучшим даром, который мог сделать Фэн Синь. Ведь нам частенько даже крохи съестного не перепадало. А Фэн Синь не из тех, кто стал бы бездумно тратить деньги. Поэтому можно вообразить, как сильно ему нравилась дева Цзянь Лань. Но раз она ему нравилась… почему они расстались?

Не важно, является ли дух нерождённого сыном Фэн Синя, но если тогдашняя нищета привела к потере любимой, как бы то ни было, Се Ляня это очень печалило.

Хуа Чэн, однако, возразил:

— Если она ему нравилась, но в итоге они расстались, это может означать лишь одно — она ему только нравилась, и не более.

Се Лянь усмехнулся:

— Сань Лан, нельзя утверждать столь категорично. Иногда не тебе решать, будет ли дорога лёгкой.

Хуа Чэн спокойно заметил:

— Будет ли дорога лёгкой, возможно, решать не мне, но идти по ней или нет — только моё решение.

Услышав его слова, Се Лянь замер и почувствовал, будто в душе что-то прояснилось. Он уставился на Хуа Чэна, не говоря ни слова, а тот склонил голову набок и спросил:

— Гэгэ, я не прав?

Глядя в его блестящие чёрные глаза, Се Лянь вдруг подхватил Хуа Чэна и усадил к себе на колени.

— Ха-ха-ха, Сань Лан, ты совершенно прав!

Кажется, Хуа Чэна настолько потряс внезапный порыв принца, что он просто позволил тому поднять себя на руки без сопротивления.

Се Лянь улыбнулся.

— Скажу кое-что нескромное. Самоуверенность, с которой Сань Лан это говорил, в самом деле напомнила мне меня же в юные годы!

Кажется, Хуа Чэн уже привык к тому, что его вот так спокойно тискают, и только приподнял бровь:

— Об этом я мог лишь мечтать.

Взрослый и ребёнок ещё немного весело порезвились в комнате, затем Се Лянь уложил Хуа Чэна на кровать, а сам лёг рядом, глядя в потолок. И только принц хотел что-то сказать, как вдруг Хуа Чэн резко сел. Его зрачки слегка сузились, а взгляд зорких глаз устремился к противоположному краю комнаты.

Се Лянь сразу почувствовал неладное и тоже сел. От одного взгляда его прошибло холодным потом — в комнате в какой-то момент появился кто-то ещё, и сейчас незваный гость сидел у стола, даже успев заварить чайник, от которого теперь парил чайный аромат. Но принц нисколько не заметил появления постороннего!