— Кто тебя надоумил сделать это? — жарко выдохнул я и присел на корточки, дабы быть на одном уровне с Параской.

Она опустила взгляд, шмыгнула носом и плаксиво произнесла:

— Никто. Я сама. В начале лета нашла бумагу среди головешек избушки отшельницы, да и прочитала её. Грамотная я. И в бумаге той говорилось, что можно… можно беса вызвать…

—…Батюшки святы! — ахнул Лука и торопливо перекрестился.

Прасковья же вдруг заговорила срывающимся на истерику голосом, в котором зазвучали нотки копившегося годами гнева:

— А что?! Не хочу я более жить в грязи, как свинья! Желаю в карете ездить, есть с фарфоровых тарелок и спать на перине, как барыня. А в бумаге было сказано, что бес тот исполнит одно любое желание, ежели его призвать правильно.

— Но цена, Прасковья, цена… — полузадушено вымолвил объятый ужасом семинарист, тараща глаза. — Бес забрал твою душу! Теперь никакие молитвы тебе не помогут! После смерти ты попадёшь в Ад! Господи, что же ты натворила?!

Громкий голос Луки заставил проснуться ребёнка. Он сразу же залился истошным, захлёбывающимся плачем, сотрясшим соседнюю комнату.

— Отче, не делайте поспешных выводов, — хмуро произнёс я. — Судя по тому, что в доме нет фарфоровой посуды, а во дворе не стоит карета, ритуал вызова беса либо провалился, либо демонское отродье обмануло доверчивую грешницу. Верно я говорю, Прасковья?

— Верно, — кивнула та и посмотрела на меня горячечно заблестевшими глазами. — Не было никакого беса. Огонь только полыхнул до небес. Я со страху подол подобрала и опрометью кинулась прочь. И более в Чернолесье не возвращалась.

— Чудом ты сохранила свою душу, — прохрипел Лука, облизав пересохшие от волнения губы.

— Душа… душа, — уже с какой-то злобой повторила девушка, сжав руки в кулаки. — Только и слышно береги душу, а есть ли она?! Есть ли что-то после смерти?! Я хочу жить сейчас, а не ждать непойми чего!

— Отступница! Покайся! Бог дал тебе испытание, так выдержи его с честью!

— Нет больше моих сил так жить! Посмотрите на мои руки, отче. Они огрубели от тяжёлой работы и покрылись мозолями. А сестрица моя уже до земли согнулась, хотя всего на год старше меня будет! — жарко выпалила Прасковья и зашлась в рыданиях, сотрясающих всё её тело.

В эту же секунду отворилась дверь, и на пороге соседней комнаты показалась растрёпанная женщина. Она оказалась очень похожа на постаревшую Параску с чернотой под глазами и посеребрёнными сединой распущенными волосами.

Женщина упала на колени возле Прасковьи, обняла её за плечи и принялась тараторить, умоляюще глядя на Луку:

— Вы не слушайте её, отче! Не со зла она! Душа у неё добрая, да ум иногда мутится из-за тяжёлой жизни. Человек ведь слаб. Вы сами так говаривали!

— Говорил, — медленно сказал семинарист и тяжело уселся на колченогую табуретку.

А я чуть ли не бегом выскочил из дома и встал в тени подле крыльца. Моя спина прижалась к влажным брёвнам стены, а в голове закружился целый хоровод мыслей. Параска поведала всё, что знала. И поведала она не так уж и мало. Именно её крик я услышал, когда рванул через туман и выскочил на ту поляну. И именно зарево от её костра я узрел, приняв его за выкрутасы косоруких туристов. А это значит, что смерть настигла меня в церкви. Всё-таки то падение убило меня. А туман… туман вполне мог быть коридором между мирами. И этот коридор могла открыть Параска, пытавшаяся вызвать беса. Ну а за всем этим бедламом, вероятно, стоит Агафья Никитична. Она словно паук сплела сложнейшую паутину. Но ради чего? Только чтобы притащить сюда душу иномирца? Нет, не только. Не стоит забывать об амулете. Зачем она пытается втюхать его мне? И почему она действует чужими руками? Твою мать, как же всё сложно!

Я аж зарычал от разрывающих мою голову теорий, а затем провёл рукой по каплям, бугрящимся на стене, и приложил холодную, мокрую ладонь к пылающему лбу. И даже не вздрогнул, когда доски крыльца скрипнули под весом Луки, выбравшегося из дома.

— Покаялась? — тихо произнёс я, выйдя из тени.

— О, господи! Напугали, сударь, — подпрыгнул от неожиданности семинарист и схватился за сердце.

— Не такая уж Параска пропащая девушка, раз только к концу лета решила провести ритуал. Бумагу-то она нашла в начале сезона. Несколько месяцев держалась, — проговорил я, прикинув, что бумагу девушке подсунула Агафья Никитична. — Где сейчас описание этого ритуала?

— Сгорела та бумага, прям во время этого дьявольского обряда, — с ненавистью сказал Лука, поиграл желваками и вперился в меня двумя острыми буравчиками, в которые превратились его подозрительные глаза. — А вы, сударь, позвольте узнать, откуда о пентаграмме проведали?

— Я как Параску увидел, так и вспыхнули в моей голове кое-какие воспоминания, да только совсем мало их появилось. Пентаграмму ту только и помню, да ещё припоминаю как со всех ног бежал от неё. Еще огонь помню.

— Далеко же вы бежали, — раздумчиво прошептал семинарист, вроде бы поверив мне. — И видать так испугались, что аж с утёса сверзились. А может, и воспоминания вы потеряли из-за пережитого страха. Бывает же так, что человек от испуга аж забывает как говорить. Глазами зыркает, мычит, а сказать ничего не может.

— Угу.

В ту ночь мне действительно удалось преодолеть большое расстояние. То ли образ призрака позволил мне пробежать столько вёрст, то ли бабка какими-то короткими тропами привела меня на утёс прямо к Гавриле. А раз она могла привести меня к Гавриле, то и подсобившая мне семья Астафьевых — тоже часть её паучьей сети? Не знаю, не знаю.

— Я вот что думаю, сударь Андрей, — задумчиво продолжил парень, двинувшись к калитке. — А что, ежели Бог послал мне испытание? Может, он хочет, дабы я прогнал эту ведьму с земли православной?

— А может, Он хочет от вас всего лишь, чтобы вы Параске помогли? Или вы считаете, что у неё всё хорошо? Мол, жизнь дала ей работу, мозоли и ещё небось целый букет срамных болезней, а она всё жалуется.

— Не юродствуйте, сударь, — недовольно проронил Кантов, выйдя за калитку. — Да, жизнь у Параски не сахар. Однако многие крестьяне живут ещё хуже и не ропщут, да и на сеновалах греховных связей не имеют.

— Вы, Лука Анатольевич, всё-таки подумайте над моими словами. Возможно, Бог хочет, чтобы вы не только ведьму одолели, но и помогли страждущим? Пусть не всем, но хотя бы тем, кто рядом.

Семинарист покосился на меня, но ничего не сказал. Только ещё сильнее задумался и принялся поглядывать на ночное небо, будто ждал какой-то знак. И уж не знаю какой именно он ожидал знак, но пока мы шли к растущим возле дороги яблоням, над нами с уханьем пролетела сова, где-то вдалеке истерично заржала лошадь, а луну закрыло облако, похожее на член.

А уже возле яблонь мы повстречали Анатолия Юльевича и Всеволода. Оба взволнованно сверкали глазёнками в тени деревьев, а Кантов ещё и нетерпеливо переминался с ноги на ногу, будто хотел сходить по-маленькому, но стеснялся. И именно обладатель телекинеза первым открыл рот:

— У них она! Акулина в подвале особняка Петрова! Так Демьян сказывал!

— А он не соврал? — приподнял я бровь. — И вы, надеюсь, нейтрализовали его? Он не сможет оповестить своих хозяев, что мы тут бродим?

— Я его связал и рот кляпом заткнул, — заверил меня Всеволод. — А что касается его правдивости, так он Христом-богом клялся, что Петров держит Акулину взаперти. Никого, говорит, к ней не пущает, от слуг прячет, да только всё одно прознали дворовые, что в подвале пленница томится. И про устройство дома Демьян тоже рассказал. Подвал тот окон не имеет, так что придётся в дом заходить. А во дворе собаки шастают и три охранника ночных бдят, а прежде их не было. И ещё десяток магов в доме спит. Им цельный зал выделили, дабы они могли отвести от хозяина любую беду.

— Да, Петров совсем не королобый межеумок. О безопасности своей позаботился, — печально вздохнул Лука. — Надо было и нам кого-нибудь нанять, раз уж пошла такая пьянка. Как же мы Акулину вызволим из лап этого демона? Собаки сразу же лай подымут. Отравить бы их, прости Господи.