Лара же снова не шевелится, наверное, окончательно впав в шок, кому или ещё чего похуже, поэтому беру исполнение на себя.

Просто приподнимаю Мотылька и несу в квартиру.

— Господи, сколько ты весишь? — изумляюсь вслух, так как по ощущениям не больше хилого подростка.

— Сорок четыре, — слышу механический ответ и снова улыбаюсь.

Почему?! Потому что придурок. Пинком ноги закидываю посылку в коридор и тем же способом закрываю входную дверь за нами.

— Это, наверное, вместе со всем своим гардеробом. А без одежды и сорока не наберётся, — ставлю девушку аккуратно на пол и также без резких движений немного отклоняюсь назад, чтобы заглянуть в её лицо.

В её глазах читаю смущение с небольшой каплей испуга в равной доле с возмущением моим поведением, и кажется, первого больше, если судить по чудным розовым щекам.

Это соблазн в чистой форме. Нельзя вот так открыто смотреть на мужчину. По крайней мере, ей на меня точно.

— Ты пахнешь весной, — зачем-то снова несу бред, что подтверждается всплеском эмоций на её удивлённом лице и приоткрытым ртом в беззвучном «о».

Отпускаю руки, пытаясь сохранить ясный разум, по логике которого надо бы забрать у девушки огнестрельное от греха подальше. Тем более она и сама уже отпустила руки вниз, но оружие все также нервно сжимает до побеления костяшек пальцев.

Приглядываюсь к пистолету и едва сдерживаю возглас удивления.

— Любительница кольтов?

Илларионова отрицательно качает головой, не спуская с меня внимательного взгляда.

— Может, тогда отдашь? Тем более он все равно принадлежит моей семье. Раньше принадлежал, — поправился я, буквально снимая с розовых губ грозное возмущение. — Пока я его не подарил. Твоему отцу.

— Вы ошибаетесь, — растерянно тянет Лара, но в мою протянутую руку вкладывает оружие.

— Нет, Мотылёк. Смотри, — забрав кольт, привычно проворачиваю в ладони и после показываю художнице «голову льва». — Это герб моего рода де Бомарше, а вот тут и подпись рестора оружия имеется.

Она смотрит, явно не веря мне до конца.

— Зачем вы его подарили моему отцу? — тянет дальше свою «лебединую песню», но вот именно сейчас обсуждать наше с ней совместное прошлое мне не хочется.

— В знак благодарности за помощь.

— Какую помощь?! — с истерическим смешком изумляется Клара и нервным движением одёргивает рубашку вниз, пряча полоску голого живота. Очень жаль, мне нравилось время от времени на неё поглядывать. — Мой отец был гинекологом. И это, как вам явно известно, женский врач.

— Было дело. Но об этом не сегодня, — поставил жирную точку, и носик девчонки обиженно вздёрнулся вверх.

— А сегодня на повестке дня ваше «соскучился»?! Правильно?!

Нет. На повестке у меня было совсем иное и отнюдь не личное. Но…

— Назови меня по имени, — прошу её, понимая, что хочу этого больше, чем обсуждения деталей, приведших меня к ней в дом или ещё чего, согласно этикету.

— Что?! — опешила Илларионова, явно собираясь покинуть зону моего личного пространства.

Не тут-то было! Прячу кольт за пояс своих брюк и сокращаю между нами сантиметры ненужного пространства. Кладу свои горячие ладони обратно на её талию и под взглядом полного возмущения нагло проскальзываю пальцами под рубашку. Теперь жжение кожи проходит, когда я вернул руки туда, где им очень хотелось находиться.

— По имени, Лара. И на ты. Думаю, даже ты, моя чопорная, согласишься, что мы с тобой давно перешагнули порог имени — отчества и так далее.

— Вы с ума сошли! — резко ставит диагноз и пытается скинуть мои лапы со своей талии.

— Мотылёк, просто назови меня по имени, — тихо бормочу рядом с её ртом, но запрещая себе касаться этих губ.

— О, у вас их так много. Каким именно вас величать?! — продолжает дерзить эта несносная девчонка, хотя мы оба понимаем — победа будет на моей стороне.

— Всё равно. Какое тебе нравится больше, ну или можешь все по очереди перечислить.

Лара в своём сопротивлении пытается сделать шаг назад, при этом так яростно вцепляясь своими пальцами в мои руки, что я даже не знаю — она хочет оттолкнуть или придержаться. Позволяю ей это движение назад, следуя за ней на тоже расстояние.

Позади нас стена, и если даже художница позабыла на фоне ярких эмоций расположение стен в собственной квартире, то мне это всё только на руку.

Ещё два шага её упорного «побега», и затылок девушки упирается в стену, а я собственнически, но нежно вжимаю туда же всё её оставшееся тельце.

Мотылёк неровно дышит и часто моргает, пытаясь, наверное, найти объяснение моему поведению и его скрытый мотив. А ведь в реальности всё банально просто — никаких мотивов, одни голые инстинкты, о которых я, кажется, лет сто не вспоминал.

Между нами не происходит ничего сверх сексуального — просто стоим, прижавших друг к другу, в одежде, а из эротического — мои пальцы на её голой спине. Но меня так перетряхивает от возбуждения, как если … ещё секунда и наступит та самая развязка.

— Лар, пожалуйста, — прошу её так, как просит путник, умирающий от жажды в пустыне, глотка воды.

Хочу своё имя с её губ. Придурок.

Она от интонации моего голоса смущается и громко сглатывает, прочищая горло. Теперь нам обоим не смешно, а так волнительно, что её тонкие пальцы подрагивают прежде, чем сделать первое движение. Клара обхватывает мои кисти смазано и робко и слегка продвигается к запястьям.

— Какое имя у вас самое любимое? — севшим голосом шепчет она, облизывает нервно нижнюю губу и отводит взгляд в сторону.

Мне как-то не доводилось слышать такого вопроса ранее в своей жизни, поэтому даже приходится напрячь поплывшие извилины, чтобы дать правильный ответ.

— Лев, — выдавливаю ответ, теряя остатки терпения, и с судорожным выдохом припадаю к коже шеи, так как поцеловать губы я не могу в ожидании исполнения моего желания.

Мотылёк вздрагивает от моей нескромности до её тела, но вместо сопротивления слегка отклоняет голову в сторону, давая своё молчаливое разрешение на все безобразия, что сейчас роятся в моём мозгу.

Приличного там настолько мало, что поверх всего меня надо поставить жирным красным шрифтом «ТОЛЬКО 18+».

— Зачем это всё, Лев? — то ли стон удовольствия, то ли возмущения слышу наконец-то я и ещё сильнее впиваюсь в её шею.

Она громко охает, а её руки отпускают мои, чтобы вцепиться в плечи. Я начинаю дрожать от предвкушения, когда эти пальчики коснутся меня, ну хотя бы для начала моей шеи и волос.

— Прости, — извиняюсь за дикость, но только на словах, а сам продолжаю терзать её шею, ту крохотную часть ключицы, что виднеется из целомудренного запаха её рубашки. — Ты очень долго тянула с моей просьбой. Я измучился в ожидании. Теперь мщу.

— Господи, Лев, прекрати, — вяло возмущается девчонка, что я тут же пропускаю её упрёки мимо ушей. — У меня там синяки останутся

— Пофиг, как говорит современная молодежь, — отвечаю между делом по совращению невинной девушки.

— Боже, не зря я тебя графом Дракулой прозвала, — признаётся Мотылёк, и мне это нравится.

Она сейчас созналась не только в том, что периодически вспоминала обо мне, но даже прозвище мне придумала.

— Мне нравится, Мотылёк. И очень близко к правде, — и так как её руки по-прежнему лежат лишь на моих плечах, то снова командую парадом. — Поэтому если не хочешь синяков и моих клыков, то прикоснись ко мне, пожалуйста. Поверь, я буйный, но точно не прокажённый.

— Ты продаешь детей, — срывается как-то совсем горько с её губ, но пальцы всё равно ложатся на мою шею.

Меня от её лёгких, как крыло бабочки, прикосновений бросает в дрожь, пот и что-то ещё внутри ломается, что я даже прекращаю свои поцелуи. Смысл её фразы доходит так медленно, что она успевает скользнуть выше к затылку, слегка перебирая там волоски и посылая в моё тело разряды тока.

Я не могу выпрямиться, иначе Мотылёк просто не достанет до моей дурной головы, поэтому упираюсь лбом в её плечо, стараясь хоть немного выровнять дыхание, а заодно проверить, есть ли что живое в моих расплавленных мозгах.