Километры стелились под колеса один за другим, а шорох покрышек и рев мотора сливались в дуэте. В определенный момент я настолько увлекся поездкой, что позабыл, для чего вообще сел за руль. И только когда фары высветили впереди дорожный указатель с названием моего родного города, сознание встрепенулось и вернулось в реальный мир.
Немного попетляв по знакомым дорогам Подольска, я наконец остановился неподалеку от ничем не примечательной облезлой хрущевки. Казалось, этот дом не видел ремонта еще с донекроэфирной эпохи. Весь его неопрятный и унылый вид являл собой на редкость удачную иллюстрацию контингента, проживающего в нем. Это был словно старый пьяный дед среди жилых зданий. Неряшливый, заросший и провонявший мочой пополам с перегаром так сильно, что ощущалось даже издалека.
Н- да уж, мой пропитый папашка сюда вписывался весьма гармонично…
Войдя в смрадный подъезд, где непередаваемые ароматы впитались глубоко в бетон, я зашагал по лестнице, стараясь не касаться перил. На пятом этаже я замер перед обшарпанной дверью, которая, судя по ужасному состоянию, застала еще советских генсеков. Склонив голову и прислушавшись, я уловил обрывки какого-то бормотания, исходящего из квартиры. Похоже на включенный телевизор или радио…
Я легонько постучал носком ботинка в дверь, отчего та жалобно задребезжала, и принялся ждать реакции. Буквально через десяток секунд где-то в глубинах жилища раздался скрип деревянных половиц, а потом зазвучал и знакомый голос отца.
- Кто там, ептыть?!
- Я.
- Кто я? Варе… Варл… Валера, ты ч-что ли? - едва справился с заплетающимся от выпивки языком папаня.
- Ага-ага, - легко подтвердил я. - Открывай давай.
- Э-э-э, нет, нахрен вы мне тут не нуж… не нужны, пнятно?! - рассерженно заголосил хозяин квартиры. - Халява кончилась, хата закрыта, все! Я никого б-льше не собираюсь за свой счет поить!
Эх, неудачно получилось. Видимо, совсем недавно между ним и его собутыльниками произошла небольшая размолвка, отчего он на своих друзей затаил обиду. Но не страшно. В крайнем случае, я эту дверь с одного пинка вышибу. Но лучше, конечно, попасть внутрь миром, чтоб претензий потом было ко мне меньше.
- Ну ты че, Артем! - моментально включился я в игру, прекрасно зная, чем можно подкупить моего нерадивого отца. - Я ж не с пустыми руками!
- Не с п-стыми? - тут же повеселел собеседник. - Жрачки принес?
- Лучше! Литр «беленькой» у меня!
Услыхав заветное слово, хронический алкаш сдержаться не смог. Он отпер замок, скаля прореженные зубы, как будто ему сообщили самую лучшую новость в жизни. Но улыбка быстро померкла, стоило ему увидать меня. Его пьяный мозг забуксовал, сигнализируя о несоответствии между ожиданиями и действительностью.
- Ты не В-лера… - заторможено констатировал он, щуря остекленевшие от алкоголя глаза.
- До такой степени допился, что забыл, как сын родной выглядит? - иронично поинтересовался я.
И тут до него наконец дошло. Гримаса узнавания наползла на лицо пьянчуги, и он затрясся всем телом, как после сильного перепоя.
- Не подходи!!! Свят-свят-свят! Исчезни! Сгинь, нечистый! - возопил он на весь подъезд.
Потрясение для него оказалось столь велико, что папаша даже на несколько секунд протрезвел. Он попытался захлопнуть дверь перед моим носом, но я молниеносно вскинул руку, не позволяя ему этого сделать. И тогда мой родитель попятился, не сводя с меня до смерти перепуганного взгляда.
- А-а-а-а! Не надо-о-о! Уйди-и-и! Нечисть!
Отец рванул назад, но споткнулся. Он с грохотом рухнул на костлявую корму и засучил ногами, стремясь отползти как можно дальше.
- Ты… ты не войдешь! - прохрипел он, вращая вытаращенными глазами. - Я запрещаю! Мертвец не может попасть в дом, если ему не дать разрешения!
- Смешно, - фыркнул я. - Ты бы еще круг из соли начертил.
Даже поразительно, что в эпоху некроэфира остались те, кто верит во всякие деревенские суеверия. Но, похоже, мой родитель был как раз из таких.
Чтобы продемонстрировать, насколько глубоки его заблуждения, я беспрепятственно переступил порог и прикрыл за собой дверь. Пьяница, при виде этого, сдавленно пискнул, и зашевелился еще активнее.
- Я ведь предупреждал, чтоб ты больше не смел трогать мать? - спросил я, медленно приближаясь.
Вместо ответа папаша хрипло заорал, раскорячился на четвереньках и бодро побежал на кухню. Хм, ужель, в самом деле за солью помчался?
- Живым не дамся! - истерично вопил он, периодически оглядываясь через плечо. - Не возьмешь, бесово отродье!
- Звучит самокритично…
- Не отдам душу! Я прыгну! Изыди! - нерадивый папаня дополз до окна, поднялся и ухватился за облезлые ручки на раме. - Лучше помереть!
- Отойди, дебил! - рявкнул я, понимая, что он вполне может выйти в форточку. - Никакой я не мертвец!
- А-а-а, обмануть хочешь, упыреныш?! - осклабился алкаш, словно произошло что-то веселое. - Я, по-твоему, совсем на дурака похож? Я тебя лично в гробу хоронил!
- Да тебя ж из храма выгнали, когда ты белку поймал, - напомнил я. - Хватит страдать херней, слезай с подоконника!
- То-о-очно! - кривой палец с неровно обгрызенным ногтем уставился в мою сторону. - Тобой уже тогда нечистая сила завладела, я вспомнил! Просто слабенький был еще, да? А теперь окреп в землице кладбищенской и за мной явился?!
- Господи, да что ты городишь? - возмутился я. - Слезай, идиот старый, а то в самом деле выпадешь. Я просто с тобой хочу побеседовать.
- Нет! Не слезу! Я знаю, тебе душа моя нужна! Не получишь, тварь!
- У тебя вместо души один только перегар и остался, - усмехнулся я, откровенно забавляясь столь ненормальной реакцией. - Заканчивай этот цирк.
Я сделал полшага вперед, и папаша тут же одной ногой вылез на улицу, балансируя на прогнившем карнизе.
- Скройся с глаз!!! - заверещал отец, кое-как держась обеими руками за деревянную раму. - Бог меня не отдаст тебе!
Отцепившись одной ладонью, алкаш осенил себя крестным знамением. Когда он заметил, что я не спешу подходить, то расплылся в торжествующей улыбке, решив, будто это все чудодейственное воздействие молитвенного жеста.
- Ага-а-а! - победно проорал мой родитель. - Что, не по нутру тебе священный крест, да?! Живым меня хочешь взять?! Тогда получи еще! На тебе! На! На!
Пьяница в буквальном смысле ринулся самозабвенно креститься, периодически сбиваясь, путая право и лево, да выкрикивая какие-то выдуманные на ходу молитвы. Если эту картину увидит кто-нибудь с улицы, то наверняка подумает, что очередной синяк словил белую горячку.
- Хорошо, давай я отойду в коридор, - предложил я вариант, - а ты слезешь из окна и перестанешь из себя посмешище изображать, годится?
- Ха-ха-ха! Страшно, нечистый?! То-то же, знай, что такое священ… Ай, бл…
Слишком увлекшись противостоянием с несуществующим чертом, отец потерял равновесие и вывалился наружу. Его иссохшая от постоянных возлияний рука соскользнула с деревянной рамы так легко, будто намазанная маслом.
Смачно ругнувшись, я подскочил к окну, но помочь уже ничем не мог. Единственное, что мне осталось, это смотреть на последние мгновения чужой жизни. Я видел, как папаня летит вниз, оглашая улицу истошным криком, а потом с глухим шлепком падает хребтом на обледенелый асфальт. Видел, как в лучах света отдаленного фонаря из-под него начинает растекаться темная лужица. Видел, как несколькими секундами позже некроэфир, черный словно первородное ничто, толчками вырывается из неподвижного тела.
- Твою мать… - прошептал я, отходя от окна.
Наверное, я должен сейчас испытывать потрясение, горечь, вину или что-нибудь подобное. Пребывать в состоянии крайнего ошеломления и растерянности. Но нет. Этот выпавший по собственной глупости человек давно уже перестал быть мне родным. Он долгие годы унижал и меня, и мать. Избивал не только по пьяни, но иной раз и на трезвую голову. Измывался, оскорблял, выгонял из дому. Так с чего мне оплакивать эту скотину? Я, наоборот, больше обрадовался, что не измарал об это существо рук и не посадил нового пятна на свою совесть. И принятие его смерти для меня прошло как-то уж слишком легко. Подумалось лишь: «Жил грешно, да и помер смешно, как говорится…»
