Мои мысли плавно переключились на вчерашних ходоков с папками.

В современном городе очень трудно жить в доме, переползающем с места на место. Это не средневековье, тут есть разветвлённый бюрократический аппарат. Полиция, архитектурный отдел, коммунальщики. Все эти ребята следят за порядком, взаимодействуют друг с другом и создают кучу проблем. Я попал не в самую худшую эпоху — в мир, где ещё не успел распространиться Интернет. Силовики не пользуются многочисленными базами, на улицах не стоят камеры, распознающие лица. Всё это появится лет через тридцать-сорок. Или не появится вообще. Уверен, инквизиторы дорубят, что свободное распространение информации несёт режиму аристократов ещё большие угрозы, чем химическое, ядерное или огнестрельное оружие вместе взятые. Люди могут кучковаться в аналогах телеграм-чатов, планировать акции, забастовки и всякие там оранжевые революции. Не сомневаюсь, что в Российской империи отыщутся анархисты, выступающие за свободу, равенство и братство. Эти ребята развернутся в цифровой эре во всём своём жутком великолепии. Я уж молчу про уклонение от налогов, криптовалюты, даркнеты и прочее непотребство, на которое любая государственная система будет смотреть волком.

Сейчас чиновники звонят друг другу по проводным телефонам, отправляют телеграммы вместо эсэмэсок, а их базы — это бумажные архивы с туевой хучей папок, шкафами и картотеками. Информацию в один клик не получишь. Надо топать в архив, перебирать бумажки, тратить своё время. Это усложняет их жизнь, облегчая мою.

И всё же…

Не нравится мне скорость реакции чиновников. Интернет отсутствует, но есть телепаты, морфисты и ясновидящие. Этот фактор стоит учитывать. Рано или поздно компетентные органы начнут наводить справки, что-то выяснять и выйдут на меня. Сейчас никого в гимназии не волнует, где я сплю — в ПСП, на чердаке или в артефакторном доме ушедшей цивилизации. Вопрос в том, не возьмут ли меня в оборот завтра.

Есть ли смысл время от времени появляться в ПСП?

Так, для галочки.

В ближайшие дни подумаю над целесообразностью такого шага.

Поток моего сознания прервался голосом наставницы, произносящей кодовую фразу. Класс зашевелился, гимназисты начали открывать глаза. Я последовал общему примеру, чтобы не выделяться из толпы.

— Урок окончен, — сказала Зинаида Аркадьевна. — Я отпускаю вас на две минуты раньше звонка. Можете идти в столовую, только не шумите.

Как вы понимаете, в столовой меня ждали новые чудеса.

Ничего не подозревая, я взял поднос и встал в конец очереди, оживлённо общаясь с Ираклием, который требовал показать сертификат и восхищался моей крутизной. За нами скопилось ещё несколько человек. включая Барского с приспешниками, Гриднева и Еву со своей укуренной подружкой. В этот момент к нам и подошла незнакомая надзирательница. Женщина лет тридцати пяти, довольно симпатичная, несмотря на свою худобу. Стрижка-каре, заострённые черты лица, загорелая кожа. Строгий брючный костюм.

— Иванов, — холодно произнесла надзирательница. — Куда собрался?

— Есть хочу, — ответил я.

— На тебя наложено взыскание. Ты больше не можешь питаться в школьной столовой до ноября.

Осмысливаю услышанное.

— Вы подразумеваете бесплатное питание. Но что, если я заплачу за обед?

Надзирательница качает головой:

— Почитай документ внимательно. Суть взыскания именно в том и заключается, чтобы гимназист ощутил лишения. Ты нарушил правила — и должен расплатиться сполна.

Какой-то жёсткий дзен.

— Выйди из очереди, — приказала женщина.

Делать нечего.

Под насмешливыми взглядами Барского, Кротова и Верещагина я покинул очередь, положил поднос на прежнее место и неспешно направился к нашему столику. Пусть мне запретили питаться в столовой, но с друзьями-то я могу разговаривать.

Очередь двигалась быстро.

Краем глаза я успел заметить, что сегодня приготовили суп, напоминающий харчо, плов с морепродуктами, два вида салатов и целую батарею стаканов с морсом. Накладывали от души — сегодняшняя смена мне нравилась.

Начали подтягиваться те немногие одноклассники, с которыми я общался. Первой пришла Регина и сходу заявила:

— Сергей, я не люблю харчо. Ты не будешь так любезен… съесть его вместо меня?

— Ну, — втягиваю пряный аромат, в котором явственно прослеживались нотки говядины. — Ты уверена?

— Спасибо, — девушка выставила с подноса тарелку и придвинула ко мне. — Даже не представляешь, как выручил.

К нам подтянулись Гриднев с Ираклием.

— Дело такое… — неуверенно начал староста. — В салат наложили редиски, а я терпеть её не могу. Дружище, избавь меня от этой напасти, а?

— А меня от плова, — Ираклий поставил рядом со мной ещё одну тарелку. — Они в рис всяких креветок напихали, представляете? Нет, чтобы нормальный плов сделать. По-узбекски…

— Вы что, сговорились? — обвожу требовательным взглядом всю компанию.

— Нет, что ты! — попыталась возмутиться Регина, но врать у неё не выходило от слова «‎совсем».

— Послушайте… — начал я.

Гриднев меня перебил:

— Ты нас послушай. Мы вроде как приятели. Ты мой помощник. Ираклий и Регина — твои друзья. И это несправедливо лишать человека обеда за всякую ерунду. В общем… ешь и не выёживайся.

— Спасибо, — я придвинул к себе харчо.

Не то, чтобы поступок ребят меня растрогал, но вызвал определённое уважение. Люди, с которыми меня ничего не связывает, пожертвовали чем-то. И сделали это от чистого сердца.

Харчо сегодня был невероятно вкусным. Наваристым, с кусочками ткемали, грецкими орехами, зеленью и чесноком. Прямо классика жанра.

После звонка столовую наводнили гимназисты.

Я обратил внимание на то, что Маро предпочитает сидеть у самого окна с парой девчонок, имена которых я ещё не успел выучить. Не похоже, что бессмертная с кем-то из них общается. Молча ест, погрузившись в собственные мысли. Возраст — реальная стена между людьми. Я имею в виду большие провалы. Со мной всё гораздо хуже — эта жизнь просто ляжет очередной песчинкой на колесо Сансары. Лица подёрнутся пеплом забвения, уйдут в небытие. Те, кого считаешь друзьями, утратят свою значимость. Семья, дальние и ближние родственники — всех пожрёт время.

Однажды я попытался в новой инкарнации встретиться со своей постаревшей дочерью. Выяснил, что она жива, а мне нужно лишь сесть на корабль, пересечь Средиземное море и вернуться в страну, где я жил лет пятнадцать назад. Мне было четырнадцать, но я уже зарабатывал на хлеб своим извечным ремеслом. Надо ли говорить, что из моей затеи ничего не вышло? Дочь постарела, ей было за сорок, и она отказалась меня признать. Решила, что я мошенник или городской сумасшедший… Больше я таких ошибок не повторяю.

Самое верное слово — отчуждение.

Я тот, кто лучше всего понимает Маро. Но это ничего не меняет. Призрачно всё в этом мире бушующем… Всё, кроме бесконечной борьбы за выживание.

— Вообще, мог бы и серф показать, — заметил Ираклий.

— У нас тут весь класс гудит, — понизив голос, призналась Регина. — Гадают, что у тебя за дар. Куратор не в курсе, Игорь тоже. Слухи такие, что…

Девушка сделала многозначительное лицо.

— И распускает эти слухи, конечно же, Барский, — догадался я.

— Кто ж ещё, — хмыкнул староста.

— Колись, — не выдержал Ираклий. — Что ты умеешь?

— Вижу сквозь стены.

— Это как? — заинтересовался Гриднев.

— Ну… стена делается прозрачной. У неё как бы есть контуры, но меня это не останавливает.

— Прикольно, — оценил Игорь. — И… всё?

Доев харчо, принимаюсь за плов.

— Почему всё… Я могу не только видеть, но и пролезать через стены.

— Охренеть! — восхитился Ираклий. — Вот с этого и начинать надо было! Рассказать кому — не поверят! Я тоже так хочу! Нет, хочу бессмертным стать… Или прыгуном.

— Теперь ты не вылетишь из школы, — заметила Регина. — Поздравляю.

Грязные тарелки после обеда я сложил на поднос Игорю. Мы немного поотстали от Ираклия с Региной, и в этот момент староста заявил: