Локоть оружной руки новгородца чуть дрогнул, щит сам дернулся в нужном направлении, чтобы отбить удар, а рука изготовилась к ответной атаке еще до того, как хозяин успел подумать, но меч боярина пошел не туда. Вместо того чтобы атаковать сбоку, острие меча мелькнуло мимо щита, перед лицом, не достав, но взвизгнув самым кончиком по кольцам кольчуги. Ноги почти спружинили для резкого отскока назад, но железная воля подавила порыв, а холодный разум с удовлетворением заметил второй колющий – мощный, и именно туда, куда он мог отпрыгнуть. Ответный секущий выпад навстречу заставил отпрянуть уже новгородца – Лис сделал вид, что прыгает следом, в надежде, что Ратша ударит и будет пойман на противоходе, но старый витязь не купился. Вновь лишь треснули щиты. Десятник веерным движением показал в глаза, но в верхней точке, прикрывшись щитом, секанул по ногам. Новгородец оказался готов – отпрыгнув как заяц, дав мечу десятника свиснуть над землей, ответил таким тяжким ударом, что щит туровца долбанул хозяина прямо в лицо. С трудом удержавшись на ногах, десятник всем весом ринулся к противнику, ожидая добавки, уже более опасной и точной. Он едва успел обрести равновесие, когда лезвие меча вновь мелькнуло с убийственной скоростью. Досталось щиту – булат шарахнул так, что одна из досок защиты проломилась аккурат рядом с рукой, и Лис, выведенный из равновесия, ударил так, как нельзя было ожидать от столь искусного воина – то был удар коварной, вертлявой сабли, а у него был прямой меч, честный труженик битв, неспособный на подобное. Оружная рука, мгновенно перегнувшись через край вражьего щита, довернула кисть, как будто в ней была сабля, поцелив в щитную руку. Сабля при таком, за счет кривизны, ткнула бы в шуйцу, аккурат в запястье острием, надрубив его и попортив. Меч лишь тюкнул во что-то твердое, и Лис дернул книзу без особой надежды.

Ратмир отпрыгнул, тяжело дыша. Десятник заметил, что все-таки попал – кровь бодро капала струями из-под повисшего щита. Как же глупо, как же вульгарно получалось – дурной удар принес ему, заслуженному поединщику, победу. Воистину Жизнь при желании – самая дурная шутница из всех, что есть. Серьезность раны оценить было сложно. Но что такое витязь без щита в подобном поединке?

– Опускай клятый меч, Ратша, – прерывистым голосом пролаял Лис. – Кончено!

– Да? Что бы на это сказал Святослав? Позор, да и только! Нет! Пока стою – не кончено.

Старый витязь кивнул, признавая чужой выбор. Как поступил бы Святослав? Он поступил бы правильно – изувеченный щит Лиса летит в сторону, в руках остается только меч. Ратмир, видя это, кивает – да, такой жест, пожалуй, могут оценить только такие старые ратники, как они. Молодняк ничего не поймет. Новгородец встряхивает непослушной рукой, пытаясь избавиться от щита, и каждый раз кровь струей брызжет на истоптанную землю. Щит нехотя падает, и десятник видит, что его меч подсек руку чуть ниже сгиба наискось: дурная рана, много кровит – вон уже и шатает. Ратмир атакует, в последних попытках достать ускользающего Лиса, но теперь его меч способен поразить лишь эхо уважительного скрипа зубов. В глазах плывет, а меч тяжелеет десятикратно, и когда что-то мощно тюкает его в лоб, новгородец рад этому как избавлению.

Ратмир упал, зарывшись лицом в грязь при полном молчании.

– Боги явили волю! – провозгласили десяток глоток.

– Лиса! – устало выдавил Лис. – Перетяни ему руку, чтоб кровью не истек.

Обернулся к болотникам.

– Уговор крепок?

Вожак нехотя согласился и махнул своим в обратном направлении.

– Чернобог не прощает слабостей, – прошипел он напоследок. – Мы уйдем. Мы обещали – мы уходим.

В словах что-то было, но кровь гулко стучала в виски, и после бессонной ночи, после всего, что творилось на островке, – сосредоточиться было тем еще подвигом.

Десяток пар глаз были направлены на него – десяток парней, которых он, возможно, сейчас спас от жуткой смерти.

– Собираемся. Несем по очереди. Ночлег – подальше от этой клятой топи и ее обитателей.

Ратмир очнулся у костра глубокой ночью. Сердце захлебывалось в стуке, руки дрожали.

– Очнулся? – уточнил кто-то рядом. Чтобы рассмотреть говорящего, новгородцу пришлось невероятным усилием повернуть шею. Рядом был Лис. Он участливо укрыл раненого походным плащом. – Ниче. Лиса тебя добро заштопала. Поешь – и враз полегчает.

– Как же, – одними губами прошипел Ратмир еле слышно.

Потеря крови сделала его слабее зайца, но черная злость, клубящаяся в груди, крепко держала в сознании.

– Как же мы докатились до такого, брат? – Десятник смотрел прямо в глаза. – Зачем? Союз с нечистыми ведь и другую сторону темнит. Зачем?

– Были причины, – прошептал раненый. – Ты эвон к Черномору в друзья идешь, а кто-то и иное может выбрать.

– Какое – иное, Ратша?

– Иное добро и иное спасение, брат.

– С человеческими жертвоприношениями?

– Что есть кровь малого числа для спасения других? Эх, – выдохнул он зло. – Не поймешь. Есть причины.

– Какие б ни были – они не стоят невинной крови. Отрок – тоже из договора? В жертву?

Ратмир еле заметно кивнул, и в глазах Лисослава невольно отразилось разочарование. Плевать!

– Мое дело! Только мое. И служит оно Руси как никакие другие.

– Ясно, – усмехнулся в усы десятник. – Вот только знай – нет ничего поганее упыря, думающего, что он – спаситель.

– Лишь мое слово вас охраняет, – скрипнул зубами раненый.

– Твое-то слово? Ха! Твоим новым дружкам – плевать на него, старый ты дурень. Они уже напали, да только мы оказались им не по зубам. Тьма всегда лжет, Ратмир. Всегда. А ты глупец, если веришь ей.

Новгородец молчал, собираясь с силами.

– Что будет со мной?

– Отдадим князю. Дальше – не мое дело, как он решит.

– Это не всё, боярин. – Ратмир попытался приподняться, но клятая слабость непочтительно уронила его на хвойную подстилку. – Меня и княжий поруб не удержит. Мы еще увидимся.

– Вряд ли, – отмахнулся боярин. – Я – в Киев, к Черномору, а тебе туда путь – заказан. Так что на том и распрощаемся.

Лис откинулся на хвойной постели, протянув ноги к костру, расслабляя натруженные кости. Поймал долгий внимательный взгляд немой степнячки через костер. Степнячки, что никогда не покидает и тенью следует за ним вот уже более десятка лет.

Лис ушел в ту же ночь, после того, как сдали пленника. Ушел под утро, забрав своего и заводного степнячки, оставив лишь одну лошадь. Так было нужно. Никакие доводы и разговоры не помогали с упрямой бабой – не помогли бы и в этот раз. Так было лучше – если ему суждено пасть, то ей это делать совсем необязательно. И догнать теперь она его не сумеет – на одном коне так быстро не поскачешь, как на троих.

– Однако, вечер, – заметил он на ухо боевому коню. – Надо искать место для ночлега.

Жеребец выдохнул и мотнул головой. Умная животина тоже все понимала.

Заводная, бредущая позади, настороженно повела ушами, ржанула. Услышав ее, насторожился и боевой.

– Что такое, Бес? – встрепенулся десятник. – Рановато для нежити?

Простых волков боевой не боялся – его меткие копыта отправили в волчий рай уже с дюжину серых разбойников. Лис прислушался. Теперь и он слышал быстро приближающиеся шаги по траве со стороны лесного бурелома. Вот мелькнула рваная рубаха, и на дорогу выскочил худощавый мужик.

– Здарова, служивый!

Рука сама с лязгом выдернула меч, как только Лис узнал говорящего. То был взятый несколько недель назад волколак.

– Лесобор? Нюх отшибло? Сам под меч пошел! Сбег?

– Не сбегал. – Оборотень гордо подбоченился. – И тебя я зачуял издалече.

– Так в чем же дело? Я теряюсь в догадках, не томи. Решил добровольно сдаться?

Вместо слов оборотень вытащил из-за пазухи медальон – точного близнеца того, что болтался на груди у боярина.

– Вот это да! – протянул Лис. – Не может быть!

– Может, боярин. Времена такие – кто ж знает, чья служба будет полезнее?