Сейчас жители Петербурга берут воду в реках и каналах, а те, кто живёт далеко от воды, имеют колодцы. В газете вычитал Брехт, что сейчас их городе 1321 штука. И город продолжает расти. С вёдрами за водой не находишься, столица все-таки, а не деревня. Вся центральная часть это дорогие доходные дома и дворцы, ужас сколько воды надо, чтобы поддерживать нормальную жизнь во дворце. Чтобы напоить и накормить хозяев и челядь, необходимо потратить не меньше бочки в день, а ещё и уборка, и прочие надобности, купание барыни, например. Потому одной из самых престижных и доходный профессий в городе сейчас — это водовоз. Все же фильм «Волга — Волга» помнят. Вот точно так всё и выглядит. Большая деревянная бочка. В газете же той самой про колодцы Брехт прочитал и про прожект строительства в Петербурге водокачек. Точнее там не про сами водокачки, а про цены. Предполагалось, что воду не абы кому с них будут отпускать, а тем, кто купит годовой билет. И стоить он будет немалые по нонешним временам деньги, 7 рублей серебром.

И кто будет в эту медную большую ванну воды за полкилометра таскать? Пришлось с мечтой Петру Христиановичу расстаться, обтереться влажным полотенцем и удовольствоваться заваренными травяными чаями лекарственными от Матрёны.

Событие пятьдесят второе

— Как ты забрал дом у банка?

— Я купил банк.

— Что, целый банк?

— Да как-то само вышло, по привычке.

Цитата из фильма «Лига справедливости»

На следующий день, оставив спутников болеть, Пётр Христианович решил проведать братьев Бербе Йону и Морана. Всё же уезжая, оставил им двести тысяч рублей, просто огромные для этого времени деньги. Должны были добыть часовых мастеров и ювелиров из Швейцарии и Франции, а так же построить здание для часовой мастерской. Помосту через Лебяжью канавку, Брехт перебрался на Галерную улицу, где и находился ювелирный магазин братьев Барбе. Вывеска с аляповато нарисованной короной и браслетом была на месте.

Пётр Христианович зашёл в магазин, полно народу — торгуются, примеряют серёжки и прочие жуковицы, а вот братьев — хозяев не видно.

Пётр отловил приказчика попытавшегося его по кривой обойти и, развернув к себе, вопросил:

— А скажи мне, гой еси добрый молодец («гой еси» приветственно-величальная формула в значении «будь жив!» или «будь здоров), где Йона Барбе или брат его Морана или Моран, как правильно?

— Иже еси на небеси … — запричитал мужичонка с козлинной бородкой в красивом кафтане.

— Померли? — Ну, ни хрена себе! Такие деньжищи вбуханы. — Оба?

— Да, бу-бу-бу … имя твое … Басурманин!

— Стоять! Бояться! — Брехт покрепче схватил вырывающегося приказчика. И тут понял, чего товарищ взбледнул. Он гусарский мундир за дорогу изгваздал весь, новый ему в Москве пошить не успели, и пришлось надевать золотую черкеску с мохнатой папахой чёрной. Огромный такой абрек нарисовался перед мужичонкой, вот он и струхнул.

— Иже… — Начал по новой служащий ювелирного магазина.

— Тьфу на тебя. Русский я! А ну, да немец я. Князь фон Витгенштейн. Так скажи мне, родной, где братья Барбе?

Креститься приказчик не прекратил, но взгляд перестал быть расфокусированным.

— В отъезде. — Вот и чудно. Живы, выходит. — Иван Савич во Францию уехал, а Матвей Савич приболел, дома они.

— Где дом? — А ну, да сейчас же хозяева магазинов на втором этаже живут, над своим магазином.

— На Офицерской. — Нет, выходит, ошибся.

— Отведи, меня.

— Но господин! — попытался дёрнуться приказчик.

— Я не местный, города не знаю. Проводи меня и я замолвлю за тебя словечко перед Йоной Барбе.

Оказалось не далеко совсем на берегу Крюкова канала, на его пересечении как раз с улицей офицеров. По дороге Савва, так звали приказчика, рассказал, что улица так называются, потому что её облюбовали офицеры Преображенского полка, снимают там жильё. А братья Барбе живут в отеле Жульена Сеппи, в меблированных комнатах, Савва тоже мечтает туда перебраться, как денег будет достаточно зарабатывать.

— Там чисто всегда и хороший стол. У Жульена работает отличный повар.

Пришли. Что можно сказать? Про дом. Ну, четырёхэтажный дом мрачный и серый. Про отель? Минимум мебели и запах чего-то подгорелого. Так ли уж хорош повар. И точно плох архитектор, не предусмотревший вытяжку нормальную. Про Морана? Точно болен. И угадайте с трёх раз, как называется болезнь. Да, не надо гадать. Туберкулёз и очень поздняя стадия, уже кровью харкает, а значит, всё вокруг заражено. Даже заходить страшно.

— Чахотка? — Брехт прикрыл рот носовым платком.

— Да, Ваше Превосходительство, но вы не беспокойтесь. Это не заразно. И скоро полегчает. И я сразу преступлю к работе. Могу похвастать, мы очень удачно вложили ваши деньги. Прямо вот тут рядом мы купили огромное соседнее здание. Называется Литовский или Семибашенный замок.

— Ого. — Брехт на экскурсии в будущем мимо проезжал. Понятно теперь, что такое Офицерская улица — это улица Декабристов. А здание это будущая тюрьма. На самом деле удачно вложили денежку — почти в центре Санкт-Петербурга огромное здание, и новое.

— Да, это удачное приобретение. Там был расквартирован Литовский мушкетёрский полк. Но два месяца назад Государь распорядился отправить его в Брест и здание выставили на продажу. Мы с братом были первые и дали больше конкурентов. — Ювелир засмеялся, но почти сразу смех перешёл в кашель и Брехт пробкой вылетел за дверь.

Глава 20

Событие пятьдесят третье

Где шьют, там и порют.

Кто шьёт да вышивает, тому скучно не бывает.

Портной гадит, а утюг гладит.

Весь следующий день и вечер этого Пётр Христианович бегал по портным. Достало его нищенское существование, когда один мундир всего и только его запачкаешь и всё, хоть в подштанниках по городу ходи. Потому обошёл с Ванькой пять мастерских портняжных и везде себе и сержанту Преображенского полка заказал по мундиру. Почему не в одном? Так просто, в пяти сошьют в пять раз быстрее. Кроме доломанов и ментиков заказал и виц-мундир. Который был в Петербурге, тоже вылинявший и голубой. При этом ладно бы, но вылинял пятнами, и смотрелось это позорно, в таком на бал не пойдёшь.

Бытует два заблуждения. Первое, это то, что гусары и прочие кавалергарды ходили на балы в своей повседневной форме, в сапогах, чакчирах и прочих доломанах. А второе — это что на балы офицеры ходили в специальной форме, которая называлась — бальная форма или grand gala.

У Пушкина в «Евгении Онегине» при упоминании петербургского бала есть слова «бренчат кавалергарда шпоры». Шпоры на бальные туфли не наденешь, только на сапоги. Выходит, танцевали в форме?

Эти заблуждения француз портной в первом же «ателье» Брехту и разъяснил. У графа фон Витгенштейна этой информации в голове не было. И слушая портного, Брехт понял почему. Он, ну, в смысле — Витгенштейн, обычный солдафон и знать о grand gala ему не нужно. Он на таких мероприятиях не бывал.

Оказалось, что существует два вида балов. Специальные предметы бальной формы — кюлоты, чулки и башмаки — использовались только на самых больших, торжественных, официальных балах. Они проходили в императорских и великокняжеских дворцах, в здании Дворянского собрания, в посольствах ведущих европейских держав. Никто туда нищеброда немецкого не приглашал. Служил себе сначала на будущей Украине, потом в Москве, и в императорских дворцах не бывал почти, а на балах уж точно. Да и в английское посольство на бал зван не был.

Однако, балы давали и люди попроще. И эти обычные балы, которые давали частные лица в своих дворцах, особняках, усадьбах и домах, назывались домашними, и там военные танцевали в сапогах и своих обычных панталонах, рейтузах или чакчирах, при этом все офицеры кавалерии, включая, естественно и кавалергардов, звенели шпорами.