— Давай сначала выручим её, а потом сами решим, как жить, ладно? — ещё ласковее предложила она. — Всех сластей не переешь, всего добра не переносишь.

— Ишь ты… — успокоился Кутузов, так и не привыкший к режиму работы мозга индиго.

Притормозили у «Кропоткинской». Заперев машину, Аня повернулась к Храму Христа Спасителя и медленно, с чувством перекрестилась. Кутузов покачал головой. К этому он тоже не смог привыкнуть, а единственное воспоминание, когда он сам осенил себя крестным знамением, в телестудии, до сих пор обжигало руку.

«Кошкин дом» тоже притормозил. Вышли конюхи с библиографом, и Кутузову с трудом удалось не расхохотаться. Иван и Пётр были гренадерского роста, с пудовыми кулаками, шикарные дядьки, в одинаковых джинсовых костюмах. Старичок библиограф — одуванчик на верёвочных ножках. Седенькие волосики колыхались, будто прощались. Взор учёного горел, однако, нешуточной решимостью. И он тоже был в джинсовом костюме.

— Униформа? — повернулся к Ане Кутузов и обомлел. В руках она действительно держала том из энциклопедии Брокгауза. — Зачем это?

— Я же с ним договорилась на три часа. Зайти-де на минутку. Ты разве забыл, что я его озадачила?

— Но это же так просто, для проверки! Анечка, не ходи к нему!

— Не волнуйся, у нас всё расчерчено. Пошли, ребята! — крикнула она сопровождению. — А ты с библиографом — чуть поодаль, по нашим стопам. У тебя назначено около трёх. Около может быть с двух сторон.

Кутузова, конечно, пекло нетерпение. Слишком громадна утрата. И сколько сделано для этого визита. Но позволить хрупкой девочке пойти даже на минимальный риск ради… И тут он задумался: ради чего?

Как пелена упала. Впервые в жизни Кутузова облило жаром нестерпимого стыда. За возню, суету, лихорадку… По цельнолитой конструкции его природы пробежала малюсенькая трещинка, будто робкая первая молния грозы; в эгоистическом панцире треснуло, подвинулось, — пробил озноб, на глаза наплыла горячая вода. Кутузов приостановился, продышался.

Тем временем Аня с гренадерами уже двинулась к подъезду. Шустрый библиограф подскочил к остолбеневшему библиоману и, крепко подхватив его за локоть, подправил — вперёд.

Мы с Васькой шли по Кропоткинской, поглядывая на таблички с номерами. Нашли, осмотрелись, и — Васька увидел эту парочку: старичок одуванчик под локоть препровождает Кутузова со смазанным лицом, — вид перекроено-окуренный, как из параллельного мира выпал.

— Это папа… — толкнул меня Васька. — Я читал, что пугать лунатиков нельзя.

Я всмотрелась, экстерном изучая персонаж, перевернувший мою жизнь. Увидела: он переможется. Минутное раздумье на челе, будто переворачивается какая-то важная страница. Перевернулась. Аминь.

Кутузов аккуратно выпростал свой локоть и шагнул к парадному. Ваську не заметил.

— Что будем делать? — прошептала я.

Васька в недоумении глянул в сторону Храма Христа Спасителя, перекрестился, успокоился и направился к подъезду. Но ему идти было в десять раз дальше: Кутузов уже вошёл. Старичок одуванчик остался на улице. Прошла минута.

И тогда раздался крик. От асфальта, шурша, поднялись в облака голуби.

Мы с Васькой рванули, пулей долетели до подъезда, но старичок одуванчик преградил нам путь. Крик в подъезде повторился.

— Туда нельзя, — строго сказал старичок.

— Там мой отец! — воскликнул Васька.

— А где ты раньше был? — резонно заметил одуванчик. — Ладно, стой рядом. Сейчас узнаю.

Одуванчик выхватил из джинсов мобильничек и быстро спросил у кого-то:

— Сына пускать? — и послушал комментарии. — Не велено. Ждите тут.

— Да что это такое! — Васька не согласился с вердиктом. — Пожалуйста, отойдите в сторонку, я должен туда войти. Не могу же я вас толкать!

— Не можете, молодой человек, никак нет. Через пять минут всё будет кончено. И вы пойдёте куда захотите.

— Кончено?

Я стояла поблизости, рассматривая достопримечательности архитектуры. Надо сказать, ни одна моя нервная клетка не дёрнулась, пока Васька со старичком препирались, а из подъезда вылетали нечеловеческие вопли. Наоборот, я успокоилась. Бушевание страстей меня мобилизует. А тут и ясность приближается. Устаканится, и все получат своё. Реставратор — неудачник. Непобедитель, он часто врал и боялся. Обертоны скрежещут, а голосок слабый, отчего ныряет вниз-вверх, — он не может выиграть.

Васька заметил мою уверенность в торжестве справедливости, обиделся, но сразу простил. Наверное, ему хотелось догнать сюжет до яркой расправы со злодеями, но кульминация выстрелила, и нам вот-вот вынесут из подъезда всю сценографию.

Проскрипели долгие секунды. Из подъезда бодро вышли: Иван с опечаленным бандитом, Пётр с обалделым бандитом, Аня с почерневшим реставратором, Кутузов с рюкзаком.

Братки, неприметно и крепко скрученные, тихо матерились и беспомощно болтались в железных клещах: конюхи были безмятежны. Аня отвела реставратора на противоположную сторону улицы, шепча ему на ухо, и показала пальчиком на его собственные окна. Спросила. Он кивнул. Ещё три раза кивнул. Аня посмотрела на старичка библиографа, тот подбежал, взял реставратора за локоть, как давеча Кутузова, и повёл обратно в подъезд. Кутузов, прижимая к сердцу рюкзак, светло смотрел в небо.

Васька приблизился к отцу. Кутузов посмотрел на сына и вздохнул:

— Кончилось…

— Ты вернёшься домой?

— Нет. Пока нет.

— Почему? — без интереса спросил Васька.

— Я женюсь.

— Совет да любовь. А она уже знает?

— Может, догадывается.

— Познакомь?

— Вы же знакомы… — Кутузов поглаживал твёрдые углы рюкзака.

— Может, сначала сессию примешь? Ты же всё-таки на работе.

— Сынок, тебе нужны деньги? У меня есть три тысячи.

— Рублей?

— Нет. Простых российских евро.

— Смешно. Нет, не надо. Передай их невесте. Она заслужила.

Аня дала указания конюхам, и бандиты как сквозь асфальт провалились.

Я смотрела весь этот фарс и вспоминала визит госпожи Кутузовой в редакцию радио «Патриот». Провидеть ей тогда, как оно развернётся, — носа б из дома не высовывала, грамоту бы русскую забыла, на старых подушках спала бы всю жизнь, которая могла быть очень долгой.

Тонко запряла, да толсто вытянула. Где не было начала, не будет и конца. Упал-то больно, да встал здорово. Не дочитав сказки, не кидай указки! Это присказка, а сказка будет впереди

— Куда мы сейчас? — спросил Кутузов, когда она завела мотор.

— За цветами, потом на кладбище. К твоей жене.

— Хорошо. — Он закрыл глаза. — А потом?

— В музей. Сдавать имущество государству.

— Как? — задохнулся он. — Ты не можешь так…

— Могу, — спокойно сказала она, трогаясь.

— Аня. Ты любишь меня? Аня!

— Вот потом и разберёмся. Вон цветочный киоск. У тебя рубли есть? — она выключила мотор.

— Да у меня только рубли. Мне рублями заплатили. Сейчас, подожди… — он тяжело выбрался из машины, прижимая к сердцу рюкзак.

В сердце кольнуло. Кутузов медленно повернулся, положил заветный рюкзак на сиденье, посмотрел на Аню, ощупал карманы, печально улыбнулся и пошёл. Аня закрыла дверцы, ещё раз взглянула на Храм Христа Спасителя и повернула ключ зажигания.

Кутузов проследил, как повернул за угол её хорошенький серебристый мерсик. Чуть поодаль развернулся кошкин дом, и кавалькада ушла в неизвестность.

Васька попрощался со мной и пошёл за машиной. Через пятьдесят метров остановился, понаблюдал за сценой у цветочного киоска и пошёл навстречу Кутузову, растерянно топтавшемуся возле входа в метро «Кропоткинская» с огромным букетом белых роз.

Я поехала на работу. Провела эфир. Получила зарплату и написала заявление об уходе по собственному желанию.