Она старалась смотреть и говорить уверенно, чтобы не выглядеть также беззащитно, как чувствовала себя. А Жордан не мог отвести взгляд от её губ. Ещё несколько часов назад они жадно впивались в его рот и заставляли терять сознание от удовольствия. А сейчас она даже не улыбалась ему…
— Что именно ты считаешь ошибкой? Твои податливые губы, с жадностью отвечающие на каждый мой поцелуй? Твои чуткие пальцы, так нежно ласкающие моё тело? Твоё собственное тело, с готовностью откликающееся на каждую ласку? Или твои головокружительные стоны? Прошлой ночью ты относилась ко мне не как к сыну. Ты хотела меня так же сильно, как и я тебя. И не стоит говорить, что это было ошибкой! — на одном дыхании произнёс Жордан, выпуская наружу так должно сдерживаемые чувства в виде слов.
Его спокойная уверенность в абсолютной правильности происходящего обескураживала Марин. Она и так чувствовала себя неловко, а его слова ещё больше усугубили ситуацию.
Она отвела взгляд в сторону, будто при их разговоре присутствовал ещё кто-то, более достойный внимания, чем Жордан. И продолжала молчать. Молчать так оглушительно громко, что у него закладывало уши.
— Я боролся со своими чувствами к тебе как только мог, в глубине души прекрасно осознавая, что эта борьба уже изначально была проиграна…. — Марин зажала ему рот своей ладонью. Она прочитала в его глазах всё, что в глубине души так желала от него услышать, и что не могла позволить ему произнести вслух. — Я влюбился, — всё же произнёс он, выжигая своё признание на её коже, чтобы она никогда не забывала о нём.
— Жордан, прекрати! — То, что Марин собиралась произнести приказным тоном, прозвучало как мольба. Титанический сплав её самообладания и уверенности словно окислился в этаноле.
— Я сознательно ничего не сказал тебе месяц назад, чтобы у тебя даже мысли не возникло о том, что мои слова связаны с выборами. И ничего не сказал вчера, потому что употреблял алкоголь. Сегодня я президент, и я трезв. — Уголки его губ подрагивали, выдавая напряжение. — У тебя нет шансов обесценить моё признание.
Жордан предпринял попытку обнять её, но Марин выставила ладони вперёд в защитном жесте и умоляюще посмотрела на него, прося больше так не делать.
— Марин, я не прошу дать мне шанс. Я прошу дать его нам! — Он находился в одном шаге от того, чтобы начать умолять.
Внутри у него всё скрутило в тугой узел от страха услышать ответ. Ведь он знал, что её отказы никогда не имели двойного дна. Её “нет” было твёрже любого алмаза.
— Жордан… Это неправильно, — возразила Марин. Его слова бились у неё внутри, там, где всегда билось сердце. Но разум ещё пытался сопротивляться.
Едва ощутимое прикосновение его пальцев к её предплечью мгновенно переросло в страстные объятия. Он сильно, почти до боли, прижимал эту строптивую женщину к себе — до боли в её теле, до боли в своей душе.
— Любить тебя — это самое правильное, что когда-либо было в моей жизни! — уверенно изрёк Жордан, уткнувшись носом в её волосы.
— Любовь может опьянить настолько, что превратится в алкоголизм, Жордан… — прошептала Марин с горькой усмешкой, и горло отозвалась болезненным покалыванием.
А Жордан прильнул к её губам, целуя мягко и неторопливо, давая ей распробовать себя, вспомнить ощущения.
— Не надо, прошу тебя… — шептала Марин, а сама, наперекор своим же словам, отвечала на его поцелуи.
Жар его ладоней на её спине плавил железную хватку на её самообладании, и она почувствовала, как у неё подгибаются колени. Из груди вырвался хриплый стон, а щёки покрылись лёгким румянцем от звука, который она сама только что издала. И всё же Марин нашла в себе силы отстраниться. Жордан вновь попытался завладеть её губами, не выдержав долгой разлуки с ними, но она уверенно увернулась от поцелуя.
— Не здесь. Не сейчас, — пробормотала Марин, тяжело дыша, и смахнула с лица мешавшую прядь волос. — Не хочу, чтобы вся эта охочая до сенсаций журналистская братия пронюхала о наших ночных визитах сюда.
— Не сейчас? Значит, потом я могу рассчитывать на продолжение? — с надеждой в голосе осведомился Жордан. — Ведь за вчерашнюю ночь я успел полюбить вкус твоих губ.
Марин поёжилась, чувствуя дрожь. И свою, и его — общую. Поэтому она высвободилась из объятий Жордана, чтобы тепло его ладоней не мешало ей говорить.
— Жордан… Ты — мой тыл и опора. Я знаю, что во всём могу на тебя положиться, ведь ты подарил мне когда-то утраченное чувство поддержки. И я не хочу терять это. — Марин погладила ладонью его щёку и слабо улыбнулась, словно боясь уголками губ наткнуться на что-то острое. — Но я правда обещаю обдумать все сказанные тобой слова.
Жордан лишь сдержанно кивнул, а потом запечатлел поцелуй на её виске, в котором любви и нежности было больше, чем во всём, что произошло прошлой ночью.
Марин ушла, оставив после себя лишь разлившийся по телу холод. Пальцы Жордана, только что обнимавшие её, болезненно сводило от нехватки тепла. Ему оставалось только надеяться, что крохи её общения, которыми он довольствовался раньше, вовсе не сойдут на нет после её ухода с поста президента партии. О большем он уже и не мечтал.
А Марин шла по коридору штаб-квартиры так быстро, словно кто-то подгонял её электрошокером. Её тело всё ещё приятно ныло, чувствуя отголоски их страсти, и жаждало продолжения. Но где-то в глубоком колодце её сознания всё равно плескалась мысль о том, что произошедшее между ними было совершенно неправильным. И Марин многое бы отдала, чтобы вернуть время вспять, и не позволить себе совершить роковую ошибку.
