Едем по той же дороге через неделю. Деревьев нет, подходов для диверсантов нет ни одного, придорожная территория вычищена будто расческою. А то — и зубной щеткой. Внимание — вопрос: почему это нельзя было сделать сразу, почему я должен кого-то пинать, распекать и орать на всех дурным голосом? Отвечаю, потому что менталитет и дурные традиции. Еж — птица гордая, не пнешь — не полетит. Да только если много ежей пинать — у самого все сапоги будут в дырочку, а ноги исколоты. Так и живем. Дело изменилось лишь к лету 1942 года, когда поставки из Монголии наконец-то наладились, Восточно-Сибирская дорога во всех узких местах была нами расшита, а товаропоток раза в три увеличился.
В это время меня опять вызвали в Кремль, ознакомились с докладом и результатами, а потом предложили заняться другою работой. Сами знаете, лето было непростое, лето было тяжелое, немцы рвались на Кавказ и к самой Волге, а заводы, перевезенные тогда на восток, работали в те дни еще не на полную мощность. Нам нужно было вооружение, и часть его приходила в те дни по ленд-лизу, но что-то приходилось и покупать. А денег в казне в те дни не было. Ну, то есть, может быть, они и были, но их надо было беречь, и возникло желание для страны — заработать. Опять же, пока заводы не вышли на проектную мощность, можно было на них что-то подправить, закупить новые станки, пошукать на рынке определенные редкоземельные и тугоплавкие материалы, а для всего этого стране нужно было платить нашим иноземным союзникам золотом. С золотом в стране было плохо, зато хорошо было в соседнем Китае. Там тогда шла война местных националистов с коммунистами и всех вместе с японцами. Мы были в этих сражениях за коммунистов, но у тех денег не было, зато деньги были у вроде бы враждебного нам правительства Чан-Кайши. А «вроде бы» — потому что сам Чан-Кайши в свое время учился у нас, и жена у него была русская комсомолка. Однако до 1942-го идеалы марксизма для нас выглядели важней, и мы дружили с коммунистами Мао, а с чанкайшистами не общались. Впрочем, когда враг был близок к Волге, в Кремле стали подумывать о том, что случится, ежели немцы все же прорвутся вперед на Кавказе и перережут нам перевозки по Волге. Тогда у страны осталось бы только две линии сообщения — Кировская железная дорога на Мурманск, причем в сторону Ленинграда она уже была перерезана, и наша, Восточно-Сибирская линия. Поэтому было решено постепенно переходить на торговые отношения с чанкайшистским Китаем и начинать продавать ему боеприпасы с оружием в обмен на рис и на золото. Да, с точки зрения политической, такой кульбит выглядел неспортивно против коммунистов в Китае, так как ежу было ясно, что националисты пустят нашу стрелковку, и устарелые пушки против внутренних врагов, а не только против японцев, как они обещали, но деваться в том году им было некуда.
С другой стороны, существовал любопытный вопрос: как именно поставлять чанкайшистам оружие, ведь КВЖД шла по захваченной японцами Маньчжурии, а другой дороги в Китай в те годы не было. Тут вспомнили про события, которые привели к войне на реке Халхин-Гол. В свое время всех изумляло, что именно японцы забыли в этом краю средь пустыни, зачем они поперлись через этот медвежий угол Монголии. От пленных вдруг выяснилось, что в те дни японцы реально готовились к нападению на нашу страну, и для этого они проложили нитку железной дороги по китайскому Меньцзяну прямо к нашей границе. В зоне реки Халхин-Гол монгольская территория сильно выступает в Китай и близко подходит к этой самой железной дороге, а японцы хотели сохранить это строительство в тайне (они даже убивали китайских рабочих, чтобы те об этой тайной дороге никому не рассказывали), и поэтому они вошли в зону реки Халхин-Гол, для того чтобы обеспечить секретность своей подготовки к нападению на нашу страну. Откуда им было знать, что тут у нас идут тайные переговоры с Германией, и товарищ Сталин изо всех сил морщит лоб, придумывая повод, чтобы немцы в одном строю с нами были в крови замазаны. Поэтому и случилась столь жесткая реакция в ответ на малое нарушение границы в медвежьем углу сопредельной страны, где живет один человек на сто квадратных километров, да и тот прикочевывает туда лишь по праздникам.
А когда разбили мы япошек на Халхин-Голе да выяснили они, что друзья-немцы их подло предали и воевать им теперь против России один на один если что, то бросили они это строительство и забрали свои саперные войска из Меньцзяна, внутренней Монголии. Потому как стали они готовиться воевать с англичанами, да американцами на островах, а дорогу списали и совершенно забросили. Так как Квантунской армии больше не надо было выдвигаться к нашей границе, японцы перестали этот угол Меньцзяна удерживать, и к 1942 году эта область перешла под контроль чанкайшистов. Былая дорога была при этом сильно разрушена, бросили японцы ее в чистом поле, и поэтому в нашу сторону шла она в никуда, а с японской стороны тот конец контролировала японская армия. То есть у чанкайшистов под контролем оказалась рабочая нитка рельсов, местами попорченная, которая обрывалась с нашей стороны на полуслове, а на юге упиралась в японский укрепрайон. Поэтому использовать ее никому смысла не было. Однако же меня вызвали и предложили кинуть к этой дороге с нашей стороны по китайской территории соединительную ветку с нашей сетью и по ней пустить поезда с оружием для чанкайшистов, а те будут нам везти чай и рис для фронта и золото для закупок.
Работа была весьма странной и, с политической точки зрения, сомнительной, никто не давал нам разрешения на это строительство, китайцы Чан-Кайши нам были формально враждебными, а поставками этими мы нарушали наши прежние отношения с коммунистами, однако на фронтах положение было аховое, и в таком положении утопающий хватается за любую соломинку. То есть потом уже выяснилось, что Сталинград тогда выстоял, и такой уж опасности не было, но в дни, когда пал Ростов и появился приказ «Ни шагу назад!», об этом мы не раздумывали. Опять же из причин политических мне было сказано, что, если что-то пойдет не так, я должен буду взять все на себя и сказать, что начал строительство по враждебному Китаю самовольно, по своему разумению, и это значит, что отвечать я буду по всей строгости наших обязательств как перед коммунистами, которые были против такой торговли, так и перед чанкайшистами, которые не разрешали мне это строительство. Я недолго раздумывал и сразу же согласился, хоть за подобную операцию получить клеймо «врага народа» было, честно говоря, легче легкого. Однако Бог миловал, и вот этим я был занят вплоть до 1944 года. Так что большая часть золота, которым мы расплачивались за тугоплавкие присадки и прочие редкоземы с империалистами, была нами получена в Китае за не используемое по причине устарелости на Западном фронте оружие. (Не выкидывать же его, раз нельзя использовать против немцев!) Вот так я и не попал на войну, а мне за эту работу было присвоено генеральское звание и вручены иные награды.
Порой меня спрашивают, откуда взялись в стране бесхозные эшелоны снарядов, когда в те дни была страшная нехватка боеприпасов на фронтах. Дело в том, что готовились мы к войне не совсем той, что случилась в реальности. В свое время, когда за вооружение у нас отвечал Тухачевский, который стал им лишь за свою кровь по прихоти нашего врага Троцкого, мы пошли по тому же пути, за который ратовали наши друзья из Америки. Это означало, что армия предполагалась у нас высокотехничная, то есть машинизированная и с высокой огневой мощью. Причем машинизированная она по идеям умников из окружения Тухачевского была за счет большого количества танков, а танки эти были разработаны в разных КБ, где и кормились дружки Тухачевского всей этой межпухой. То есть в мехкорпусах в начале тридцатых был у нас истинный зоопарк, так как всем этим умникам из разных КБ нужно было хорошо кушать и получать деньги, то все их танки одновременно принимались на вооружение. Танки все были разные, к ним полагались разные пушки, а к пушкам — разные снаряды, причем с разной номенклатурой — не ко всем орудиям эти снаряды подходили. Я считаю, что это было обдуманное вредительство, так как любые попытки унификации — как ремкоплектов для разных танков, так и орудий для танков — натыкались на кучу взаимных обид и амбиций у конструкторов разных КБ, а все мы знаем, что евреи обычно умные, но самолюбивые и амбициозные. И вот этот бардак творился у нас до тех пор, пока всех таких врагов народа не расстреляли, включая и маршалов, и конструкторов. То есть привели всю систему, в том числе и танковый парк, к некоему общему знаменателю. И к 1941 году по танкам уже вырисовывалась некая общая концепция по производству зипа, ремкомплектов и номенклатуры используемых снарядов.
