— Мне кажется, вы неправильно интерпретируете слово «бесплатно», — сказал я, медлен проговаривая слова, чтобы переварить услышанное и что-нибудь придумать. — Если меня учили и лечили бесплатно, то откуда у меня образовался долг? И потом, неужели Канада нам не продаст пшеницу, если мы их обыграем?

— То есть по-хорошему ты разговаривать не хочешь? — Служивый постучал пальцами по толстой папке. — Надоело тебе играть в высшей лиге и ездить за границу?

— Почему же надоело? — Я сжал под столом кулаки, заставляя себя срочно что-то придумать. — Я ведь не совсем по голове стукнутый. То есть стукнутый, но не совсем. Я просто думаю, что среди болельщиков вызовет большое подозрение, когда в отставку ушел якобы из-за проблем со здоровьем и Бобров и я. Опять ведь полетят гневные письма и телеграммы в Кремль.

— Что ты конкретно предлагаешь? — Мужчина посмотрел на часы, намекая, что разговор ему уже основательно наскучил.

— Давайте поступим так, кхе-кхе, — я прокашлялся, чтобы потянуть время и убедится в правильности принятого решения. — В пятой игре я на лёд выйду, но сыграю тяп-ляп, и потом меня Борис Кулагин за плохой хоккей отстранит от остальных матчей серии. Чтобы народ не нервировать.

Мужчина сунул руку во внутренний карман, достал пачку «Мальборо», щёлкнул зажигалкой и закурил. Минуты три он пускал дым и обдумывал моё предложение. Наконец, сунув окурок в пустую чашку из-под кофе, он сказал:

— Если во время матча ты что-то начнёшь делать не так и не то, то схлопочешь три года и уже не условно. Да и доиграть мы тебе матч не дадим. Понял? Свободен.

13 сентября в Сочи на утреннюю пробежку кроме меня и «Малыша» вышли жена Валерки Васильева Татьяна, моя Светка и подруга Саши Мальцева Сусанна. Алёнка всё ещё дулась на Борю, а Мальцев с Васильевым после вчерашнего ресторана подняться с кровати не смогли.

— Товарищи отдыхающие! — Громко сказал я, посмотрев на своих подопечных. — Не страшны дурные вести. Мы в ответ бежим все вместе. В выигрыше даже начинающий. Красота среди бегущих. — Я показал рукой на наших девчонок. — Первых нет и отстающих, потому все бежим трусцой!

— Бодрость духа грация и пластика, — добавил Боря Александров под смех прекрасного пола, и мы посеменили вдоль побережья.

Само собой пять километров гнать себя, своего юного друга и девчонок я передумал. Мы от силы проделали путь в километра два и полезли в Чёрное море принимать водные процедуры.

— Боря давай наперегонки до буйков и обратно, — предложил я, зайдя по пояс в теплую сентябрьскую воду.

— Чё тебе нормально-то не отдыхается? — Пробубнил себе под нос юный гений прорыва, но следом за мной поплыл.

А когда мы подплыли к конусообразному огромному поплавку, то есть морскому бакену, я, схватившись за него одной рукой, сказал:

— Слушай меня сейчас Боря внимательно и не перебивай, возможно, за нами следят. Как прилетим в Москву, я на глазах Мальцева и Васильева с тобой и со Светкой разругиваюсь вдрызг и прямо из аэропорта уезжаю в гостиницу «Юность». Всё равно через пару дней сядем на базе.

— Это чего с тобой такое? — Растерянно захлопал глазами «Малыш». — Какая муха…

— Не перебивай, время мало. Просто сделай, как я скажу! После пятого матча с Канадой сам всё поймешь. У нас в квартире по шесть сберкнижек на предъявителя, каждая на десять тысяч рублей и ещё две книжки у Володи Минеева. Всё это богатство вывезешь и отдашь на хранение Всеволоду Михайловичу примерно на месяц. Не исключаю у нас обыски. И если что-то пойдёт не так, потом переправишь мои сберкнижки Свете в Горький. Всё поплыли, чтобы не привлекать внимания.

Я нырнул под воду и, выскочив на поверхность, сделал несколько больших гребков.

— У тебя же Светка беременная, как ты теперь с ней собираешься ссориться? — Спросил меня Боря, плывя рядом. — И этот кипишь из-за того случая в аэропорту?

— Аэропорт — это повод, тут всё гораздо серьёзней, — ответил я неопределённо. — А со Светкой как-нибудь объяснюсь, письмо ей напишу. Я и в Сочи ради этого сорвался, тут такие разговоры вести легче. Всё. Плывём, улыбаемся, пусть все видят, как мы счастливы.

В четверг 21 сентября после дневной тренировки на льду маленького ледового дворца «Кристалл» новый старший тренер Борис Кулагин, которому срочно в помощники определили вторым тренером Константина Локтева из ЦСКА, зачитал стартовый состав на пятый матч Суперсерии.

— Значит так, защитники! — Борис Палыч стоя у борта посмотрел на всех, кто находился сейчас на льду. — Первая пара Васильев — Гусев, вторая Паладьев — Ляпкин, третья Фёдоров — Куликов. В общем, все кто играл в последней канадской игре. Нападающие. Первая тройка нападения: Михайлов — Петров — Харламов, вторая Лебедев — Анисин — Бодунов, третья Александров — Якушев — Мальцев. Два запасных игрока: Свистухин и Тафгаев. Основной вратарь — Коноваленко, запасной — Минеев. Вопросы есть? Нет. Сейчас переодеваемся, в душ и на обед в «Юность». После «Юности» основной состав едет на базу, остальные московские ребята могут поехать по домам. Спасибо мужики за тренировку. — Сказал Кулагин, покосившись на меня.

Да, несколько последних дней я знатно потрепал нервы новому старшему тренеру, который всё никак не мог взять в толк, почему меня в отличной спортивной форме, по моей же просьбе, нужно оставить всего лишь запасным. Что я мог объяснить Палычу? Что по негласной договорённости должен «сливать» игру, действовать в ущерб своей собственной команде? В общем, моя идея была в следующем: парни сами побеждают сборную Канады, и тогда я свободен как птица в полёте. Кстати, в старом будущем этот матч сборная СССР выиграла 5 : 4, и это был самый лучший вариант. Самый худший вариант — это вмешаться, если что-то пойдёт не так в третьем периоде, но тогда мне наступали «кранты», чего совершенно не хотелось. Так или иначе, я должен был быть с командой, но не впереди «на лихом коне», а в «засадном полку».

— Пощёлкаем ещё дополнительно по воротам? — Спросил меня «Малыш».

— Нет, Боря, на сегодня хватит, — грустно ответил я и пошёл в раздевалку вместе со всей командой.

После непростого разговора несколько дней назад и временного разрыва со Светой, которая к тому же ждала от меня ребёнка, я тренировался, чтобы успокоить нервы, как ненормальный. Раньше всех приходил, позже всех уходил, переломал пять клюшек. Но сегодня мне было не до тренировки, сегодня всё требовалось ещё раз продумать и перепроверить, ведь завтра ошибки быть не могло. Либо победа в Суперсерии заканчивалась для меня полным крахом всей остальной хоккейной карьеры.

«Может быть, на три года и не упекут в места максимально приближенные к Сибири и полярному Уралу, — думал я, шагая на обед, — но даже год там, а потом здесь игра на первенство водокачки — это катастрофа».

— Здравствуйте, вы Иван Тафгаев? — Остановил меня на выходе из ледового дворца невысокий коренастый якут, одетый в легкий светлый плащ. Увидев моё замешательство, незнакомец вынул из кармана плаща старый бумажный почтовый конверт. — Меня зовут Александр Вампилов, а это ваше письмо. Я, как вы советовали, в августе на Байкал не поехал. А вот мой друг там погиб, утонул.

— На актёра Мерзликина из «Облепихового лета» не похож, — пробормотал я, затем ткнул пальцем в письмо и добавил. — Будущее требует жертв. Ты — жив, он — мёртв, а завтра это будущее возможно заберёт и меня. Это только в фантастике достаточно наступить на бабочку и всё легко поменяется, а в реальности умотаешься до потери пульса — а будущее как пёрло по заранее прописанному сценарию, так и прёт.

— Выпьем? — Из другого необъятного кармана плаща Вампилов вынул чекушку водки. — Помянем Глебушку, то есть Глеба Пакулова?

— Думаешь, если ты этой заразой долбанёшь себе по печени, а затем и по мозгам ему на том свете полегчает? — Я невесело усмехнулся. — Пойдём в ресторан, пообедаем. Я угощаю.

В ресторане гостинцы «Юность» я специально вместе с писателем отсел подальше от остальной команды, чтобы парни раньше времени не решили, что накануне игры с Канадой у меня поехал «крышендэнс». Кстати, завтра после матча закосить под психа — тоже был вариант.