Собрав большие букеты, супруги присаживались на скамейку и, вдыхая дивный запах белого чуда, предавались сокровенным мыслям, воспоминаниям, мечтам...

Лето и начало осени семья генерал-губернатора проводила в подмосковных имениях. С любимым Ильинским мы уже хорошо знакомы. Распорядок жизни там почти не изменился — исчезло только беззаботное веселье первых лет супружества, да время от времени давали о себе знать старательно отгоняемые воспоминания о семейном несчастье. Поначалу было особенно тяжело. Сергей Александрович, по словам адъютанта В. Ф. Джунковского, был «до такой степени грустный, что мы, как ни старались удалить от него грустные воспоминания, ничего не могли сделать. У Великой княгини был совершенно иной характер, она более владела собой». Справляться при посторонних с эмоциями Елизавету, вероятно, научило «викторианское» воспитание, которое проявится в ней ещё не раз.

Сказанное вовсе не означало, что образ юной Александры, так трагически ушедшей здесь из жизни, постепенно покрывало забвение. Наоборот, в память о ней в селе создали родильный приют, обошедшийся владельцам в 16 тысяч рублей и возведённый всего за четыре месяца. Во всех его комнатах развесили иконы святой царицы Александры, а в некоторых — и фотографии «дорогой Аликс». 15 сентября 1892 года в приюте родился первый малыш — по словам Сергея Александровича, «премиленький, толстенький мальчуган». Правда, несмотря на это, местных крестьян ещё долго приходилось убеждать в пользе и необходимости роддома, прибегая даже к материальному вознаграждению тех, кто воспользуется его услугами. Деньги, дрова, детское бельё — только приходи, не рискуя рожать по старинке, без медицинской помощи. В итоге приют получил доверие, и хозяева усадьбы с радостью становились крёстными родителями многих младенцев. Своё новое благодеяние, этот служащий людям памятник, созданный с подачи жены, Сергей назовёт «искренним утешением».

И всё же Ильинское не теряло прежнего очарования: какая-то живительная, целительная сила сохранялась в нём, всякий раз преображая Великого князя, успокаивая и ободряя. Только здесь Сергей позволял себе временно расстаться с доспехами Рыцаря долга и чести, расслабиться и немного побыть «нормальным человеком». И радуясь за него, Елизавета с удовольствием включалась в «деревенскую» жизнь. Привычный её распорядок теперь дополняла охота, к которой Великий князь приобщал подрастающего племянника. Елизавета Фёдоровна старалась не отставать — во время травли она лихо мчалась верхом, заставляя окружающих восхищаться изяществом и навыками наездницы. Дичи в местных лесах водилось мало, так что охота носила скорее спортивный характер, что Великой княгине было более по душе. Она любила физические нагрузки, занималась теннисом, и не только в Ильинском, но и в своём петербургском дворце, где устроила площадку в одном из залов. Любила она и животных. Выкармливала в имении маленького ослика, а когда во время прогулки собаки загнали зайца, взяла длинноухого пленника в дом.

В череде развлечений, предлагаемых летней жизнью, не забывалось и любимое занятие — чтение, благо в Ильинском имелась прекрасная библиотека. Она разместилась в красивом псевдоготическом здании в виде маленького замка с двумя зубчатыми башнями. Эта причудливая постройка XVIII века, задуманная первоначально как обсерватория, использовалась прежними хозяевами для бильярдной и карточной игры, и только вкусы Сергея Александровича превратили её в сокровищницу знаний. Среди томов с золочёными корешками и великокняжескими вензелями на экслибрисах встречались старинные фолианты и альбомы по искусству с великолепными гравюрами, редкие издания и новинки исторических трудов, увлекательные, но малоинтересные хозяевам французские романы в пёстрых переплётах «под ситец».

Точно так же в досуге Елизаветы оставалось и рисование. От уроков с учителем, приходившим два раза в неделю, она сразу переходила к практике. Расписывала двери и деревянную посуду, рисовала акварельные натюрморты, принимала участие в изготовлении декораций для домашних любительских постановок. Бралась и за портреты знакомых. Об уровне её способностей может свидетельствовать более поздний, 1897 года, графический рисунок, изображающий сестру Аликс. Строгий, классический и вместе с тем очень живой, передающий помимо сходства частичку внутреннего мира Александры Фёдоровны. Свои творческие силы Елизавета испробует в разных стилях и в разной технике. Когда в Москве в 1898 году над её образом трудился художник и скульптор Паоло Трубецкой (большую часть жизни проведший в Италии, автор знаменитого петербургского памятника Александру III), увлечённая его импрессионистской манерой, она возьмётся за подражание. О результатах напишет Сергею: «Пыталась нарисовать свой портрет, смотрясь в зеркало, a rimpressioniste, это оказалось вовсе не легко, хотя выражение лица схватывается быстро». Тем же летом в Царском Селе её заинтересует живопись пастелью, и уехавший по делам супруг станет получать доверительные сообщения: «Собираюсь рисовать портрет Элен (Шереметевой. — Д. Г.) пастелью, надеюсь, получится, хоть я и не слишком в себе уверена»; «Боюсь, выдающимся ему не стать. Я работала над ним сегодня, и думаю, фон, который подошёл бы для большой картины, будет слишком броским для головки в шляпке. Я поставила Элен у белой стены с виноградными листьями и гроздьями, там было столько солнца... Но, боюсь, любители всегда замахиваются на самое трудное»; «...Каждое утро рисую Элен, работать пастелью не так трудно, как я опасалась, и очень занятно». Ещё через два года в той же технике она попытается изобразить своего брата.

Сергей Александрович внимательно наблюдал за творческой работой жены. Что-то, как тонкий ценитель, одобрял, а что-то мог и раскритиковать. Законченный портрет Элен Шереметевой ему не понравился, и неудачу он объяснил тем, что Елизавета «работала лениво». Зато рисунки цветов на золотом фоне удостоились его похвалы, а смелый замысел супруги написать портрет своей фрейлины Екатерины Козляниновой масляными красками, равно как и первые успехи в этом деле вызвали его уважение.

Творческий дух в имении поддерживали и периодически гостившие здесь художники. По приглашению Сергея Александровича в Ильинском побывал его любимый русский живописец В. М. Васнецов, несколько акварелей создал здесь А. Н. Бенуа. Лучшие ученики Московского училища живописи, ваяния и зодчества, состоявшего под патронажем Великого князя, приезжали сюда на этюды, после чего на Рождественской выставке Сергей и Елизавета могли, в качестве поощрения, купить что-то из понравившихся работ.

Но вот скрашенные искусством и литературой вечера постепенно становились короче и холоднее, время отдыха неумолимо близилось к концу. Ильинское с грустью покидали, однако, если предоставлялась возможность, осенью вновь выезжали на природу, на сей раз в Усово — старинное, XVIII века, имение в том же, что и Ильинское, Звенигородском уезде. Из всех его прежних владельцев наиболее известны Хрущёвы, те, что построили на Пречистенке особняк, ныне занимаемый музеем Пушкина. И московский дом, и загородное имение для них спроектировал архитектор А. Григорьев, крупный мастер русского ампира. В 1867 году удельное ведомство купило Усово у генерал-майора Казакова для императрицы Марии Александровны, а в 1882 году оно перешло вместе с Ильинским в собственность Великого князя Сергея Александровича.

Старый деревянный дом разобрали. Взамен возвели большой каменный коттедж, в вестибюле которого Сергей, всегда относящийся с уважением к историческим местам, распорядился повесить изображение прежней постройки. Елизавета с нетерпением ожидала конца всех работ. «Дом в Усово продвигается очень быстро, — сообщала она императрице в мае 1890 года, — он очень красивый, ну просто большой английский загородный дом. Самое увлекательное начнётся, когда уже можно будет расставлять мебель». Ключевое слово — «английский». Сергей, кажется, хотел доставить жене особое удовольствие таким напоминанием о домах её юности. Даже стулья заказал по английским фасонам — дубовые для салона и кабинета Елизаветы Фёдоровны и сосновые для приёмной и библиотеки. Но до столь ожидаемой расстановки мебели внутрь возводимого здания жену не пускал, словно готовя сюрприз.