И приснился ему сон…
Мама родила. И родила она, как говорилось в сказке, «не то сына, не то дочь» — трёхголовое нечто, которое тут же встало на свои маленькие, пухлые, словно крокодильи, ножки и начало повсюду бегать и орать в три глотки: «Хочу то! Хочу сё! Хочу вот это! Нет, вон то!». Тут же вокруг этого нечто начали, словно папуасы в неком ритуальном танце, скакать в несколько кругов улюлюкающие подхалимы в лице оравы слуг, то и дело подносившие маленькому наследнику то огромный пирог, то игрушку, то погремушку из чистого золота. Но отличилась из всех них, конечно же, мама, которая на своих руках принесла своему ненаглядному малышу гигантский месяц, снятый ею же с неба. Королева бодрым шагом подобралась к толпе и с размаху швырнула свою огромную ношу прямо в самую гущу народа, отчего их всех разбросало во все стороны, словно тряпичных кукол. Уже через секунду женщина подлетела к своему чаду, и с буквально лезущими из глазниц глазами на перекошенном до тошноты слащавым умилением лице начала трепать малыша за щеку одной из его голов и приговаривать: «Уй, ти моя заинька! Уй, ти…!». В этот момент ребёнок, вякнув какое-то не самое приличное слово, с размаху шлёпнул мать по лицу, отчего её голова с как ни в чём не бывало улыбающимся лицом развернулась на все сто восемьдесят градусов.
Тут же у младенца резко взбухли руки, потом ноги, потом головы и, под конец, туловище. Превратившись в двухметрового гиганта, ребёнок тут же издал чудовищный вой, больше похожий на свист нагревшегося чайника, и принялся скакать по крышам городских домов, снося всё на своём пути.
— Он мне задолжал! — Тут же выскочил откуда-то заядлый игрок в карты, явно просидевший в самых захолустных барах не одни свои штаны.
— Он разрушил мой дом! — Тут же последовал за ним фермер с тройкой поросят и куриц, сыпавшихся у него прямо из рук.
— Он не ходит ни на одно из занятий! — Чуть ли не плача выбежал на середину дворцовый учитель.
— Он изнасиловал мою дочь! — Подоспела коренастая и чуть горбатая крестьянка, чуть поодаль от которой выкатилась кровать, на которой лежала стонущая в предродовых схватках и вся красная девица, из-под простыни меж ног которой, словно слепые кролики из норы, выкатывались десятками мелкие, трёхголовые, пронзительно пищащие розовые комочки, которых тут же шваброй давила озлобленная королева.
— Ничего он вам не должен! — Поставив руки в боки, с деловым видом бросила мать. — Он так хочет — значит так надо! Это его внутренний мир! Он развивается! Не мешайте ему! Вы только посмотрите, какой он лапочка!
Обросший за это время бородой «лапочка», которому уже явно наскучила порча чужого имущества, свалился, зевая, своим огромным седалищем, прикрытым пелёнкой, на черепичную крышу одного из домов, которая тут же жалобно затрещала под невыносимой тяжестью, разбрасывая во все стороны черепичные осколки, которые молниеносно сшибали с ног бегающих и кричащих повсюду в панике людей.
С ленивым видом переросток поднял с земли одного из таких «счастливчиков» и без задней мысли бросил его в пасть центральной головы. Тут же оживившись, бородатый младенец начал с жадностью хватать всё, что движется, и без разбору забрасывать это в три ненасытных рта. По пухлым лицам тут же начали размазываться брызги крови и слюны, которые чудище тут же слизывало длинным языком, не закрывая усыпанного острющими, будто небрежно вырезанными из картона, зубищами.
Бальтазара начало пробивать на смех.
— Мы требуем наказания!
— Послушайте же!
— Это не принц, а кара господняя!
— Детей воспитывать надо! — В один голос выкрикивала толпа из-за высоких и прогибавшихся — но не ломавшихся — под всеобщим натиском ворот из членов королевской гвардии, больше похожих сейчас на маленьких, сцепленных друг с другом, игрушечных солдатиков. За этой оригинальной оградой сидел с лицом ничего не понимающего ребёнка король, немо оглядывавший каждое озлобленное лицо за воротами.
Бальтазар уже практически не разжимал глаз от истерических слёз, когда из-за спины мужа вдруг появилась раскрасневшаяся от гнева королева, которая уже в следующую секунду, угрожающе топая, словно физическое воплощение Армагеддона, направилась в сторону этих несчастных смертных. Вместе с этим при каждом её шаге, меж которыми делалась угнетающая пауза, женщина становилась всё больше, больше и больше, пока наконец, уже сотрясающая землю великанша не шлёпнула ногой прямо перед толпой, отчего они, словно листы бумаги от сильного ветра, не разнесло в разные стороны.
— Не вам меня учить, и не вам указывать! — Взревела нечеловеческим голосом королева-мать. — Не ваше это, скоты, собачье дело! Я — мать! Я лучше знаю, что нужно моему ребёнку! Захочу — рожу ещё одного! А может и двух! И трёх! Да хоть целую тысячу!!! И их вместо вас, крыс, поселим!
Лицо королевы перекосилось. Из распахнутого в гневном крике рта стали прорезаться огромные кабаньи клыки. Нос вытянулся и стал больше напоминать длинный пятачок. Из-под трещащего по швам платья в добавлении к одной паре грудей стали пробиваться ещё три. За несколько мгновений прекрасная королева стала больше напоминать бешеного зверя.
— Так что заткнулись. К чёрту. ВСЕ!!! — Из бездонной черноты распахнувшегося в пронзительном визге рта женщины вдруг проявился новорожденный бородатый принц и крик матери плавно перетёк в не менее громогласный вопль трёх голов её чада.
К тому моменту Бальтазар уже больше напоминал бесформенный ком из торчащих во все стороны, словно воткнутые в стог сена палки, конечностей, глаз, носа, тёмной шевелюры и уже чуть ли не рвущегося в щеках от безудержного смеха рта.
Стал чувствоваться жар, отовсюду вылетали одуревшие от страха люди, звери, пылающие обломки домов, и через всю эту вакханалию пробивался один единственный крик, безостановочно звучавших из трёх распахнутых до предела зубастых ртах ненасытного бородатого чудища.
И тут нечто вдруг резко распрямило Бальтазара и твёрдо поставило на ноги. Уже в следующее мгновение принц занёс руку, меньше чем за секунду она превратилась в огромную, твёрдую, будто вылепленную из кровавой корки «перчатку» с остроконечными пальцами, которая всеми пятью пальцами вцепилась в мягкий, точно сливочное масло, череп центральной головы ребёнка-переростка и со всего маху швырнула ненавистное существо в стену, отчего на последней остался смачный кровавый потёк, словно от убитого комара.
Бальтазара резко встряхнуло и он проснулся. «Встряхнуло» его собственное тело. Такое обычно бывает, когда человеку снится, что он, например, падает или что-то вроде этого. Но это было не особо важно.
Потерев лоб уже начавшей обрастать тёмным волосом рукой, Бальтазар вновь начал лениво погружаться в пучину собственных дум, не раскрывая глаз при этом и внюхиваясь в запах собственного тела, к которому, заметил принц, прибавился не слишком сильный, но явственный запах гари, который он чувствовал даже через сон. Принц не предал этому особого значения (мало ли, всё-таки он с электричеством работает, а запах от него ого-го), но очень даже зря. Только когда юноша всё-таки разлепил глаза он заметил вдруг, что в комнате как-то необычно светло. Обернувшись, Бальтазар остолбенел, смотря на падавший со стороны дверного проёма на стену свет от сотен языков пламени.
— Пож… Пыж… Пожар… Горим!!! Учитель, горим!!!
Молниеносно среагировавший на крик Бальтазара Зигмунд за несколько секунд спустился на нижний этаж и, распахнув дверь, узрел носящегося вокруг уже прилично разбушевавшегося столба пламени ученика, обмахивавшего собственной рубашкой так и кидавшиеся прямо на него языки пламени, которые уже начали потихоньку лезть на потолок.
Сильной рукой мужчина тут же отдёрнул юношу в к двери. Как только все трое, в том числе и взъерошенный, расправивший крылья Гор, сидевший почти на спине своего товарища, оказались в коридоре, Зигмунд сделал мощный пас руками и тут же большую часть помещения «обхватил» полупрозрачный, точно тончайший слой воды, купол. Через секунду не менявшийся в лице, как и его спутники, Зигмунд начал медленно идти в сторону огня, отчего купол начал сужаться к пламени, всё больше и больше при этом наполняясь дымом, пока, наконец, не превратился в большой, темно-серый шар. В конце-концов Зигмунд, вместе со следовавшим за ним Бальтазаром, намертво вцепившимся в бардовый плащ наставника, остановились, и так, в гнетущей тишине, прождали буквально минуту. По прошествии этого времени чародей вновь сделал пас руками и бесцветной преграды тут же не стало, отчего дым густыми клубами устремился во все стороны, рассеиваясь по всему помещению. Чтобы не надышаться зловонной отравой, Зигмунд одним щелчком пальцев раскрыл все близлежащие окна, и уже через несколько мгновений серой тучи в комнате как не бывало. Посреди большого пятна из копоти и сажи близ наполненного бумагами шкафа одиноко и даже как-то виновато лежал обугленный подсвечник.
