Вслух, правда, я этого говорить не стала. А то ещё Юлий Сердвеевич спросит, откуда у меня такой специфический опыт, и придётся придумывать что-то странное, и наверняка получится не слишком достоверно. Вообще недостоверно.
У Яни, однако, опыт был вполне легализован.
— Нет, это скорее из башен откуда-то. Из тюрьмы, то есть. В лабораториях так просто ничего не порушишь, и стены уж тем более не развалятся. И не потому, что поглотители стоят, а просто… такие там стены. А те камни, которые упали… Видите, они не от замка? А в башнях, Малой и Большой Южных, Большой Восточной и Малой Западной, наверное, я точно не помню, там надстроечки. Не знаю уж, зачем они там, но камень явно оттуда. Это надстройка развалилась, в общем.
— Не развалилась, а её развалили. Короче, попытка побега из тюрьмы, — хмуро резюмировал Юлий.
— Почему только попытка?
— А ты где-то сбежавших видишь?
— А что, они должны явиться к нам с докладом, мол, вот они мы, побег совершили, давайте вместе выбираться из замка, и неважно, что мы не могли ниоткуда узнать, что вы здесь такие красивые есть? Или у нас, может быть, здесь наблюдательный пункт с новейшим оборудованием, вышка, обзор на триста шестьдесят градусов и экраны вывода данных со следящих амулетов? — Возмущению Веры не было предела. Только понять бы ещё, что именно её так задело.
— Нет, — спокойно ответил Юлий. — Просто иначе беготни было бы куда больше. И — не вокруг замка.
Пришлось молча согласиться.
Мы понаблюдали ещё немного, и да, никакой суеты и правда не было. Порядок был восстановлен почти мгновенно, потом начали убирать камни под контролем ещё одного мужика с очень хмурой рожей. Тот, впрочем, простоял на площадке совсем недолго, убедился, что всё идёт как надо, и свалил в замок. Прошло ещё некоторое время, и наша охрана вновь начала возбуждённо переговариваться. Жаль, что читать по губам не умел даже Юлий Сердвеевич.
Дальше наблюдать оказалось практически бесполезно. До вечера ничего важного вообще не происходило, если не считать весьма эмоциональной разговор Златогорова с давешним Хвостьевым, по итогам которого чуть было не состоялась магическая дуэль, но появившаяся на пороге Марская пресекла её чуть ли не одним взглядом — брошенная Златогоровым перчатка прилетела к ней в ладонь, так и не коснувшись пола. Юлий хотел усыпить меня плетением, но получил не очень вежливый отказ, проявил благоразумие и заткнулся. У Яни случилось видение — какая-то битва на море, где берегов было не видно, но ничего конкретного она описать не смогла. Разве что запомнила охристо-жёлтые флаги с чёрной луной, которые Юлий опознал как хатадинские шестисотлетней давности. Потом ещё одно:
— Когда-нибудь все будут звать меня Львидией Новопрестольной. Хорошо звучит, да? Или Львидией Новостольной, я пока не решила, как лучше.
Беляна молчит, улыбается краями губ, глазами. Чуть-чуть.
Львида ложится, кладёт голову ей на колени.
— Можно, да?
Львида такая милая и нежная, не верится. Так робко спрашивает.
Беля молчит и гладит её по голове. И только.
Можно, да.
— Нас же не увидят твои дети, да?
Беляна наконец заговаривает:
— Марьяна с Ясной гулять ушли, — Львида поджимает губы. — Меда и Мирта в саду должны быть. Верушка в детской. Вряд ли они придут сюда?
— Ты такая беспечная.
— А что, с ними что-то может случиться?
А на самом деле Львида, девочки (кроме Верены, самой маленькой, трёхлетней, с которой ещё ничего не случалось), наёмники и случайные люди из Нового Престола условились, что ничего и правда случиться не может. Ни к чему Беляне лишний раз беспокоиться.
Львида лишь обещает себе, что когда-нибудь это станет правдой.
Но всё же.
— Ну, мало ли?
Беляна молчит.
— Знаешь, — говорит Львидия, — когда у меня будет независимая страна, и я буду королевой… я увезу вас всех к себе. Можно?
— Конечно. — Беля улыбается.
Львида молчит долго. За окном уже сумерки, и она смотрит на наступающую синюю темень с печальной надеждой.
— А можно, я возьму тебя в жёны?
— Что ты?…
Беляна вздрагивает, — но, против воли, — глупо улыбается. Хорошо, что Львида не видит.
— Не бойся. Я буду королевой. Никто и слова не скажет. Просто… так я точно смогу быть уверенной, что вы все в безопасности. И что у вас всё хорошо. Правда. Что… больше тебя никто не тронет.
— Львида, — скривился Юлий. — И подружка её. Меня одного от этого тошнит?
— Одного, — хмуро сказала я.
— Беляна… Немейская? — вдруг поняла Вера.
— Да, — кивнул Марторогов.
— Мать Дарьки?
Вдруг стало горько-горько.
— Какого Дарьки? — не понял Юлий Сердвеевич.
— Дарьяна Немейского. Нашего однокурсника… бывшего.
Более устойчивая Вера рассказала ему краткую историю жизни и смерти нашего Дарьяна.
— Мда, — заключил Юлий Сердвеевич. — Насколько я знаю Львиду, она свою Беляну обожает. И её детей… ну, что-то вроде того.
Вера деловито уточнила:
— Это означает, что нам надо опасаться её из-за того, что мы не уследили?
— Не думаю. Вы-то что? Вы с ним одного возраста. Скорее она снова устроит какой-нибудь теракт. Ну, попытается разобраться, кто виноват, и устроит.
— Виновата тайная служба.
— Ну вот и подорвёт нужное управление. Наверное.
Я выровняла дыхание, постаралась забыть восковое лицо Дарьки и спросила:
— Так чем она противная? Почему тошнит?
— Долгая история, — сказал Юлий Сердвеевич таким тоном, что расспрашивать дальше мы не рискнули.
На закате горы окрасились в розовый, их белые шапки — в жёлто-оранжевый. Замок, наверное, представлял собой не менее прекрасное зрелище, но что можно увидеть из пары небольших дырок в коробке, стоящей практически у самой стены?
Стемнело. Сменились наши охранники. Остальное пространство заметно опустело. Юлий Сердвеевич решил, что пора. Мы заплелись невидимостью, какой только могли, и вместе с Юлием принялись делать полноценную дверь, обругав друг друга идиотами за то, что не догадались сделать этого раньше, за полдня безделья. Охранники ничего не замечали, но про них мы думали мало. Юлия куда сильнее беспокоили антимагические щиты, образовавшие ровный заборчик вокруг коробочки. Один был тёмно-красного плетения, тот самый, выставленный Миреей Марской, остальные — чьи-то ещё, оранжевые. И адекватных идей, как их обойти, у нас почти что и не было. Антимагический щит — не щит в прямом смысле этого слова. Он отталкивает только магию. Если на тебе её нет — пройдёшь спокойно, а вот если на тебе висит невидимость, Доверие, всякие милые амулетики, и вообще, ты обменялся телами с некоторой знакомой, которая сейчас, вероятно, находится на другом конце страны и ну никак не может поменяться с тобой обратно… В общем, я в пролёте, а Юлий об этом ещё даже не знает. И я бы очень не хотела, чтоб узнал — подставлю и себя, и Хелю, мало ли. Юлий Сердвеевич, впрочем, снимать с себя всю магию и делать это как-то так, чтобы охрана не заметила (то есть, выполнять невыполнимое) тоже не захотел, и теперь пытался понять, как можно этот щит убрать хитрее.
— Вам не кажется, что план либо провалился, либо подлежит каким-нибудь очень радикальным изменениям? Причём мне кажется, что никакие изменения тут уже не помогут, но буду готова поверить в вашу гениальность. Но выйти отсюда незамеченными мы не сможем. Придумывайте что-нибудь другое.
Спорить с Юлием я, правда, не хотела и сама предложить ничего разумного не могла, да и сам он прекрасно понимал ситуацию. Нет, не то чтобы всё было так плохо, выйти мы всё ещё могли. Но — точно не незаметно, да ещё и наверняка подставив по удар Веру и Яню, потеряв коробочку и наверняка разделившись, чего сейчас делать точно было нельзя. Взять же Веру и Яню с собой мы тоже не могли — в этом случае точно потеряем коробочку, и тогда совсем непонятно, как выбираться. Мгновенный перенос легко отследить, причём сразу, и так мы не сможем сбросить хвост, куда бы ни перенеслись. Да и заграждений от чужой телепортации тут наверняка полно. Левитировать каждый сам себя, да ещё держа невидимость, мы просто не сможем, сил не хватит, а убегать через леса… даже если мы не повторим печальный опыт Яни, Древнее Зло тоже не дремлет. Да и, если уж попадаться и сидеть в местной тюрьме, то хотя бы вдвоём, а не вчетвером. А Вера с Яней хоть шанс иметь будут, даже если не захотят им воспользоваться.
