— Давай сейчас не будем об этом, — уклончиво ответил я.

— Хорошо, — согласилась она. — Все это не важно. Ты должен вернуться ко мне, Дима.

— Хотел бы я, чтобы это было возможно, Лори, — вздохнул я.

При этом вздохе ее взгляд тут же сделался колючим и требовательным.

— А что ты собираешься сделать, чтобы это стало возможным? Убить еще кого-нибудь? Чтобы против тебя сделали очередной вброс по всем каналам, и показали как чокнутого маньяка и террориста?!

Я вздохнул. Этого поворота в разговоре стоило ожидать.

— Не все так просто, как кажется, Лори.

— Дима, ты рассказывал мне об этих людях, — молвила Лаура. — Я знаю, кем они были. И верю, что они заслуживали того, что получили — хотя я не считаю самосуд приемлемым средством восстановления справедливости. Но ты правда думаешь, что это — тот способ, которым ты можешь что-то изменить? Когда ты сидел в тюрьме, после твоего выступления на OWN, тебя поддерживали миллионы людей во всем мире. Ты был для них самым настоящим героем, примером для подражания. Видел бы ты только, что происходило на твоей апелляции, с какой кислой и перепуганной рожей там сидел сукин сын Лоусон! Ты ведь этого и хотел с самого начала, так все и планировал! И это бы обязательно сработало! Но вот теперь… после того, что случилось в «Чистилище», в Бразилиа, в Стокгольме, в Мериде… после всех этих смертей, пыток, этой кровищи на экране… да, не скрою, есть те, кто считает, что ты все делаешь правильно. Но нормальные люди в большинстве своем видят в тебе лишь пугало. Еще одного чокнутого из Сопротивления!

— Все это так, Лори. Вот только есть одно «но». Когда меня освободили из тюрьмы, я был в полушаге от смерти. До апелляции я бы просто не дожил.

— Она была назначена на тот самый день! На тот самый день, когда это случилось! Я лично была в зале заседаний. Тебя должны были вот-вот подключить по видеосвязи. Были какие-то проблемы со связью, но рано или поздно их исправили бы — и тогда весь мир увидел бы, что эти уроды с тобой сделали. Миллионы людей. Я чувствовала настроения в зале, видела лица судей, и я знаю — тебя бы немедленно перевели из «Чистилища» в другое место!

— Этого бы никто не допустил. Меня просто задушили бы — и сказали бы всем, что я сам сдох. Именно это собирался сделать один подкупленный громила из охраны, довершив то, что не удалось кучку подкупленных зэков — за миг до того, как «чокнутые из Сопротивления», как ты их называешь, ворвались туда и спасли меня.

— Господи, — покачала головой Лаура. — Прости меня, Дима. Для меня самое главное, что ты жив, что ты в порядке. Кто бы ни помог тебе, ни спас тебя, да хоть черт лысый — я готова благодарить этих людей на коленях!

Лаура нервно затрялса головой.

— Но я хотела бы быть с тобой. Жить с тобой. Как нормальные люди! Мы ведь к этому стремились! Понимали, как тяжело будет, но верили в хэппи-энд! А то, что ты делаешь сейчас… Я не вправе осуждать тебя. Но я не представляю себе, как мы будем жить с этим дальше. Не представляю себе, какой хороший конец может быть у этой истории, в которой столько крови, столько ненависти. А ты, милый? Ты — представляешь?

— Не знаю, Лори. Я правда не знаю.

Она подняла на меня долгий, пристальный взгляд.

— Ты должен просто остановиться, Дима. Даже сейчас — еще не поздно это сделать.

— Я могу остановиться. Но другие — не остановятся, — вспомнив лицо Колда на видео, сказал я.

— И что же тогда? Ты убьешь их всех? Многих еще? Десяток? Сотню? Тысячу? Сколько у тебя на это уйдет? Вся жизнь?! — требовательно спросила Лаура.

Я не нашелся с ответом. Лаура упрямо покачала головой.

— Нет, Дима. Так нельзя. Ты и сам это понимаешь. Нужно действовать по-другому. Давай что-то придумаем. Что-то адекватное. Что-то такое, что правда позволит нам выйти изо всей этой кошмарной истории живыми и начать все сначала.

— Например?

— Я подключу связи моего отца.

— Он не станет использовать свои связи, чтобы помогать мне. Мы ведь уже проходили это.

— Станет. Если я попрошу. Мы сейчас проводим вместе много времени. Я помогаю папе в делах оппозиционного альянса.

— Разве у него не хватает сведущих помощников?

— В такие времена хочется иметь рядом людей, которым можешь доверять.

— Лори, это может быть опасно. Не лезь в политику.

— Я уже по уши в политике, Дима, — перебила она. — Мы оба — по уши в ней. Так что послушай. Я постараюсь устроить все так, чтобы тебя не преследовали на территории лояльных оппозиции членов Содружества наций. Позволили тихо залечь на дно. Пройдет время, политическое противостояние утихнет. И люди забудут…

— Ты ведь сама знаешь, что это не сработает, — с печальной улыбкой образумил ее я.

— А если нет — то ты ведь имеешь теперь какие-то связи с евразийцами, да? — никак не желала сдаваться она. — Об этом все трубят! И не случайно ведь ты сейчас на их территории!

— Все не так просто. Не верь новостям. Это скорее ситуативное сотрудничество, чем…

— Неважно! Попроси у них убежища!

Увидев, что мой рот открылся для возражений, она упредила их:

— Я помню, как ты их ненавидишь. Помню о твоих родителях. Но если выхода нет — перешагни через это! Клянусь, я даже в «коммунистическом раю» готова жить, хотя еще недавно такая перспектива мне бы показалась ночным кошмаром. Но только с тобой!

Я вздохнул. Мои пальцы крепче сплелись с ее пальцами.

— Чхон найдет меня где угодно, Лори. Даже у евразов. А вместе со мной — и тебя. А я — не могу допустить этого, любимая.

На этот раз наше с ней молчание затянулось очень надолго. По лбу Лауры двигались морщины. Она явно колебалась, желая, но не решаясь сказать мне что-то важное.

— Ты нужен мне, Дима, — наконец произнесла она жалобно. — Ты очень мне нужен.

— Лори, ты тоже нужна мне. Ты даже не представляешь себе, насколько.

Но она перебила меня, несвойственным ей сбивчивым голосом затараторив:

— Ты сейчас не понимаешь, о чем я говорю. Не полностью понимаешь. Потому что я веду себя как дура. И никак тебе не скажу все, что нужно. Но дело в том, что мне просто страшно. Очень страшно. И я не знаю, как тебе сказать. Но ты… ты должен знать, Дима. Имеешь право знать. И ты тоже должен думать, вместе со мной, что делать со всем этим дальше.

— Лаура, что случилось? — встревоженно спросил я.

Она медлила с ответом долго. Дольше, чем когда-либо за время нашего знакомства.

— Я беременна, — наконец произнесла она, посмотрев мне в глаза.

Смысл этих слов не желал доходить до меня довольно долго. Казалось, что это было не самое странное, что я слышал в своей жизни. Могло даже показаться, что после всего, что я пережил, и что грозит мне в самое ближайшее время, это не должно сильно поразить меня.

Но это было не так. Совсем не так.

— Ты…? — тупо переспросил я, как будто не расслышал.

— Я беременна, — повторила она, уже более твердо. — И это точно.

— Но?..

От обилия вариантов слов, которые могли бы последовать за этим «но», я растерялся. Воспользовавшись паузой, Лаура рассказала:

— Ребенку около пяти месяцев. В это время я была лишь с Грантом, и с тобой. Уже сделан тест на ДНК с образцами Гранта — и это точно не ребенок Гранта. 0 % вероятности. Так что…

Сил сказать что-то у меня не было. Поверить в услышанное — тоже.

— Это случилось, должно быть, той самой ночью, в Сент-Этьене, — продолжила она, нервно закусив губу. — Мы ведь не предохранялись. Я тогда как-то вообще об этом не подумала. Да и ты говорил, что…

— Я считал, что это невозможно. После «Валькирии», после всего, — растерянно пробормотал я, все еще не вполне уверовав в то, что мы говорим всерьез. — Из нашего клуба это никому не удавалось, хотя некоторые специально пытались годами. А ты… ты точно?..

— Да точно, бляха! Неужели ты думаешь, Дима, что я бы это вывалила тебе на голову, не перепроверив все сто пятьсот раз?! — завелась Лаура.

— Но… А как же?.. В смысле, я же?.. А этот ребенок, он… он?..