После короткой зрительной дуэли, на протяжении которой взгляд Донни оставался все так же преисполнен гневом, нигериец нервно облизнул кровоточащую губу, и признал:
— Да, тебе выпала непростая роль! Да, ты пожертвовал здоровьем, чтобы быть сильнее в бою! Да, ты воевал под прикрытием простого наемника! Не мог открыть своего лица! Но так было нужно, черт возьми! Нужно, чтобы победить! Ты вправе гордиться тем, что там сделал! И ордена — не важны!
Донни презрительно усмехнулся. А Окифора продолжил:
— Встреть я тебя в иной ситуации — я бы пожал тебе руку! Помог бы тебе с работой! Такие парни всегда нужны! Но ты… тьфу! Ты связался с террористами, которые хотят разрушить все, что мы защищали на этой войне! Не погнушался брататься даже с прямым врагом — евразами! О чем ты, мать твою, думаешь?! Неужели ты забыл, кто ты такой, легионер?!
Высказавшись, Окифора вновь перевел взгляд на меня — и тот наполнился прежними безраздельными ненавистью и презрением. В отличие от Донни, меня он ни в чем убедить не надеялся.
— Думаешь, сынок, ты похож на вот этого? — спросил он у Донни, кивнув на меня. — Да он вообще не человек, а обыкновенное оружие! Такое же, как «Автобот»! Этого выродка вывели очкарики в гребаной лаборатории специально для войны! Только вот, похоже, он оказался бракованным!
— Димитрис — намного больший человек, чем сотня таких, как ты, — сверкнув глазами, ответил ему Донни. — И чем те ублюдки, к которым мы наведывались перед тобой…!
— У нас нет на это времени, — наконец пресек их разговор я, подходя ближе и мягко отстраняя младшего товарища.
Мой взгляд сосредоточился на нигерийце.
— Будь мужиком хоть раз в жизни, Окифора. Ответь честно и открыто на мои вопросы. Ведь ты выставляешь все так, будто тебе нечего стыдиться?!
— Да пошел ты! — брызнул слюной тот, выпятив широкую грудь. — Думаешь, сука, я так просто выдам тебе военные тайны, которые я присягал хранить?!
— Ради кого ты их будешь хранить? Ради Патриджа, который тебя разменял, как пешку? — вкрадчиво спросил я. — Мы ведь с тобой оба прекрасно знаем, что я никогда бы не смог и близко подобраться к Гаррисону, Брауну и к тебе, если бы мне не позволили этого сделать. Вы ведь просто-напросто мусор. Отработанный материал. Оставшееся со смутных военных времен дерьмо, которое все еще дурно пахнет — и ваши хозяева решили слить вас в унитаз.
— Да пошел ты! — прохрипел нигериец.
Но по его глазам я видел — мои слова попали прямо в точку. И я продолжил:
— Да брось! Ты правда думаешь, что я просочился сквозь кольцо оцепления миротворцев, где и мышь прошмыгнет, лишь благодаря своей ловкости? Думаешь, это случайность — что я пришел сюда как раз в то время, как миротворцы идут на штурм, и на стрельбу на твоей маленькой вилле всем насрать? Окифора, давай не будем притворяться идиотами. Нас обоих используют. Дергают за ниточки. Только вот я осознаю это. И даже научился получать от этого определенное удовольствие. А ты оказался до того наивным, что думал, будто твоя преданность Патриджу что-то для него значит, и ты имеешь какой-то иммунитет. Верил в это даже после того, как он выгнал тебя с твоей должности и заставил податься в бега. Но пора наконец просыпаться. Тебя — списали.
Ответом мне было тяжелое сопение. Я коротко переглянулся с Донни, и он показал мне большой палец, подтверждая, что запись ведется. Я изрек:
— Проект «Железный Легион». А также конкурирующие проекты — корпус «Крестоносцы» и эскадрон «Сатана». По документам это частные инициативы. ЧВК. Но на самом деле — это неофициальный, «черный» спецназ Содружества наций, которым ты, Окифора, руководил — от начала, до конца, наряду с «белым» спецназом. Все, что они делали на войне, они делали по твоим приказам, или с твоего ведома, в интересах Содружества. «Двойная бухгалтерия» — так это называлось, верно?
— Да пошел ты, ублюдок!
— Только что ты уже и сам признал это. Ты признал это, когда говорил с Донни. Черт бы тебя побрал, Окифора — не заставляй мне прижимать тебе член плоскогубцами, чтобы выдавить из тебя правду! Будь мужиком. Признай наконец, что десятки тысяч парней отдали свои жизни и положили здоровье не ради выполнения гребаного частного контракта, а были солдатами — такими же, как и миротворцы!
Какое-то время мне казалось, что он ничего не ответит. Я сжал кулак, намереваясь как следует вмазать ему, хотя и понимал — сукин сын был крепким, а времени на то, чтобы «разговорить» его, у нас было мало.
Но он поднял на меня взгляд и гордо произнес:
— Да, это так, черт возьми! Я говорю это не потому, что боюсь тебя, тупая гнида! А потому, что мне нечего стыдиться!
Я удовлетворенно кивнул. Он начал говорить. Теперь оставалось лишь не ослаблять напор.
— Операция в Новой Москве была как раз одной из таких операций. Ты лично отдал приказ о формировании так называемой «чертовой дивизии» из элитных подразделений ЧВК. И ты бросил ее на передний край атаки — чтобы снизить число официальных потерь среди миротворцев, а заодно и избавиться от свидетелей всего того стремного дерьма, что они творили по твоему приказу на протяжении всей войны. Это так?!
— Да пошел ты! Нихера это не так! Это было нужно, чтобы проломить оборону евразов! Вы были самыми лучшими! Самыми подготовленными! Никто другой бы просто не справился!
— Но даже нашей подготовки не хватило бы, чтобы сломить оборону! И поэтому эскадрону «Сатана» был отдан приказ применить химическое оружие! Газ «Зекс» — тот самый, что убил под землей тысячи гражданских! Так это, или нет?!
— Сука! Ты же работаешь теперь на евразов! А не хочешь вспомнить, что творили они сами на протяжении всей войны, и до нее?! Не хочешь вспомнить о пси-излучателях? Концлагерях? О терроре, массовых казнях? Бляха, да они же твоих собственных предков завалили!
— Ты не ответил на вопрос! — взревел я, с трудом сдерживая ярость и боль в душе.
— Да кто ты такой, чтобы я отвечал на твои вопросы?! Я не жалею ни об одном евразийском ублюдке, что сдох в Новой Москве — мне похер от пуль, от «Зекса», от голода, или от радиации! Ни об одном! Они — сами напросились! Они — начали ту войну! А я делал то, что нужно, ради победы! Ради выживания человечества!
— И шёл по трупам ни в чём не повинных людей?!
— Ты что, не знаешь, что на войне, во время штурма города, всегда погибают гражданские?! Ты, сука, что, смог бы взять Новую Москву, усыпая там все одуванчиками и раздавая детям конфеты?! А?!
— Кто решил, что это было оправдано? Кто отдавал приказ? Лично Патридж?
— Да пошёл ты! — прищурившись, плюнул тот в мою сторону.
— А как насчет Чхона? Кто он тебе? Твой протеже?! Где он сейчас?!
— Я не буду отвечать на твои грёбаные вопросы, выродок, — брезгливо покачал головой тот. — Ты — не судья и не прокурор, а обыкновенный террорист и каторжник.
— Судьи не могут задать тебе вопросов — ведь ты прячешься от них, — напомнил я.
— Грек, время на исходе! — поторопила меня Лейла. — На какой бы вы там стадии ни были, заканчивайте!
Я сжал зубы так крепко, что аж прикусил губу, и с силой заехал Окифоре под дых. Затем схватил его ладонь, скованную за стулом, и выдрал один палец из его сжатого кулака.
— Не заставляй меня ломать тебе пальцы, гребаный урод! — прошептал я ему на ухо. — Твоими стараниями — я знаю, что нужно делать, чтобы выбить из человека информацию! Где Чхон?! Говори мне!
— Я не знаю, о ком ты говоришь, ублюдок. А если бы и знал — все равно послал бы тебя нахер.
Палец сломался с отвратительным хрустом. Окифора взревел, но не завизжал — в его придыханиях было больше ярости, чем страха. Я надавил на сломанные кости — и его рык усилился, а туша забарахталась на стуле.
— Сука! Ну давай! Давай еще! — проревел он сквозь боль.
— Так? — спросил я, надавив еще сильнее.
— А-а-а!!! Сука! Думаешь, я не знаю, что такое боль?! Я — солдат, мать твою! Давай!
В наушнике я услышал голос Лейлы:
— Грек, нам надо уходить! Срочно! Ты там еще долго?!