Мой искренний порыв оказался неожиданным для Джен. Несмотря на жизнь вместе и совместный быт, в последнее время между нами установилось нечто вроде дистанции, и в этот момент девушка, мысли которой были полны других проблем, не была готова к широкому шагу навстречу, чтобы сократить ее.

— Димитрис, тебе нужно обратиться к психологу. Я неправа, что раньше не настояла на этом. Иногда мы просто не можем справиться со своими проблемами сами. Это нормально, — произнесла она голосом, полным вежливой врачебной обеспокоенности.

— Мне не нужен психотерапевт с его шаблонными советами, Джен. Я нуждаюсь в близком человеке рядом, — устало вздохнув, произнес я. — Мы с тобой столько лет вместе, но так редко говорим по душам. Как тогда, в «Антарктиде» прошлым летом, помнишь?

— Конечно же, я помню, — смутилась она.

Я вдруг вспомнил первый год после моего выпуска из интерната, когда она была безумно в меня влюблена и всячески проявляла ко мне внимание, но весь год я был к ней прохладен и погружен в свои дела.

— Прости меня. Я многое вокруг себя не замечал. Я был никудышным парнем, Дженни. Но я исправлюсь, обещаю. Только не уходи сейчас, ОК? — я снова взяв ее за руку.

— Тебе не за что извиняться, Димитрис. Все хорошо, — Джен сжала мою ладонь и улыбнулась, но ее глаза косились в сторону двери. — Я очень дорожу тобой, и… мы действительно мало времени проводим вместе. Я рада, что ты это сказал. Но сейчас я правда должна бежать. Давай вечером сходим куда-то. Заметано?

— Хорошо, Дженни, — я не стал спорить или выказывать обиды, а лишь улыбнулся и поцеловал ее прохладную руку. — Буду ждать тебя.

Но в этот вечер мы так и не «сходили куда-то» — Дженни задержалась на практике допоздна, присутствуя, как это позже выяснилось, на какой-то незапланированной операции. Связи с ней не было. Я прождал ее допоздна и уснул на диване перед телеэкраном, бормочущим что-то невнятное, а в три часа ночи проснулся с криком от очередного кошмара.

Дженет мирно посапывала на кровати — она любила спать в наушниках, и потому не слышала этого крика, как и всех предыдущих минувшими ночами. В какой-то момент мне захотелось прилечь рядом и обнять ее, чего я не делал уже очень давно, но я так на это и не решился.

Я ушел раньше, чем она проснулась, чувствуя, что момент для нашего с ней откровения упущен и вряд ли повторится раньше следующего воскресенья. Так и случилось: наступил напряженный понедельник, за ним не менее напряженный вторник, и вот уже утро среды.

Я проснулся мрачным и злым. Мне предстояла тренировка, а затем работа, и это было лучше, чем ничего, потому что я чувствовал себя необыкновенно одиноким и потерянным и не желал иметь ни минуты на размышления о своей жизни. Мог ли кто-то представить себе, что за личиной перспективного, полного сил и энергии молодого парня скрывался отстраненный изгой?

Люди, чьи советы и напутствия я воспринимал с такой же верой, как искренние христиане — Божьи заповеди, бесследно исчезли. И когда я уверился в том, что их больше нет, я неожиданно осознал, что едва ли не каждый мой поступок на протяжении всей моей жизни совершался с оглядкой на них. Я стремился к успеху, зная, что они будут гордиться мной. Я старался не поступать опрометчиво, потому что боялся их огорчить. Шагнув на очередную жизненную ступень, я оборачивался, надеясь увидеть, как они одобрительно машут мне рукой. Что делать теперь — я не знаю. Чего в этой жизни хочется мне? Есть ли вообще в этой жизни такие вещи? Чего стоят теперь мои достижения и победы, когда некому оценить их…?

— Эй, олимпиец! — повысив голос, сержант-детектив Филипс вывел меня из печальных раздумий. — Заснул ты там, что ли?!

— Нет, сэр, — встрепенулся я.

— Пошли-ка проветримся. У меня необычный вызов, парень.

Старый волк выглядел слегка обеспокоенным, чего я не замечал за ним ни при одном из всех предыдущих вызовов. Как, впрочем, мне не доводилось и слышать из его уст слова «необычный». В глубине души я полагал, что не существует такого преступления, которое бы могло удивить его.

— Что случилось?

— Увидишь, — по традиции, не стал ничего объяснять Филипс.

Когда мы с ним зашли в скоростной лифт, рассчитанный на шестнадцать человек — один из четырех, расположенных в этом 40-этажном здании, одном из основных форпостов полиции Сиднея в Восточном округе — детектив нажал на кнопку 1-го этажа вместо этажа P3 подземного паркинга, где обычно был припаркован автомобиль Филипса.

— Захватим жилеты, — поймав мой вопросительный взгляд, объяснил Филипс.

На первом этаже, помимо холла и приемной для граждан, располагались оружейная, охраняемая зона хранения спецсредств и комнаты, где офицеры экипировались перед выездом на задания. Патрульные начинали в этих комнатах каждый рабочий день, а вот детективы, специфика работы которых не предусматривала большого риска встретиться с вооруженными преступниками, показывались там редко. За время стажировки мне приходилось надевать бронежилет лишь дважды, да и то лишь потому, что, как ворчал Паттерсон, «начальство маниакально относится к технике безопасности стажеров». Если предстояло надеть пуленепробиваемый жилет — это означало что-то очень серьезное.

Я потратил меньше минуты на то, чтобы натянуть поверх своей обычной тенниски плотный черный жилет из пулестойких эластичных полимерных материалов весом два килограмма, прикрывший мне грудь, живот и область паха. Жилет странно сочетался с джинсами и кроссовками, но детективы не носили полицейской униформы, и их помощников это тоже касалось.

Когда вместо того, чтобы спуститься наконец в подземный паркинг, мы поднялись на лифте на плоскую крышу здания, я понял, что ситуация действительно из ряда вон выходящая. Едва мы вышли на крышу, в лица нам ударил ветер. На ходу я накинул поверх жилета и застегнул свою черную куртку.

Легкий патрульный вертолет OH-180, который полицейские ласково называли «пташкой», стоял на своем месте, даже не заглушив полностью винты. Я уже привык к тому, что у вертолета не было кабины пилотов — «пташка» управлялась ИИ или пилотом, сидящим в наземном пункте управления с помощью системы виртуальной реальности.

«Пташка» длинной два с половиной метра казалась игрушечной рядом с тремя черными конвертопланами «Ворон» CH-100, этими исполинскими черно-белыми стальными птицами, способными взять на борт дюжину штурмовиков в полной боевой экипировке.

Из круглого, похожего на хрустальный шар салона «пташки», практически полностью выполненного из бронированного стекла, нам махнул рукой лейтенант Крамер, в полицейской униформе, летном шлеме, темных очках и со жвачкой меж зубов. Это был хорошо знакомый мне мрачный и суровый сорокалетний мужчина с обветренной кожей и преждевременными морщинами, один из руководителей патрульных 122-го участка, которые обычно появлялись на месте преступлений раньше, чем детективы.

— Не ударься снова башкой, супертяж! — с хриплым смешком пролаял Крамер, не забыв наш с ним предыдущий полет.

Оказавшись на борту, мы сели на откидные кресла и пристегнули ремни безопасности. Крамер закрыл герметичную дверь салона, заглушив шум роторов. Я почувствовал в ушах давление, связанное с набором высоты, и вертолетная площадка на крыше здания полиции Восточного округа начала стремительно удаляться.

Полет по «каменным джунглям» Гигаполиса на крохотном вертолете, лавирующем меж исполинских зданий и разминающемся с другими летательными аппаратами на расстоянии каких-то десятков метров, не был умиротворяющим занятием, и я невольно сжал поручни кресла, напоминая себе, что человек, собиравшийся стать астронавтом, должен спокойнее относиться к таким вещам.

— Как там обстановка?! — спросил детектив у патрульного.

Судя по отсутствующему виду Крамера, он как раз погрузился в сетевой интерфейс, чтобы получить обновление ситуации. Сержант-детектив Филипс оставался одним из немногих представителей старой школы, которые предпочитали информацию, передаваемую из уст в уста, компьютерным данным. Из-за этого Паттерсон часто звал его «динозавром».