— Ну хоть развяжи меня, — прошу, чувствуя, как неприятно ноют затёкшие мышцы и как врезается в тело кожа ремней.

— Не могу, пупсик, — он разводит руками. — Пока она не прикажет…

— Она…

— Она!

По коридору гулким эхом разносится цокот каблуков. Так ходят стервы — будто выстукивая азбукой Морзе, какие они крутые…

Дверь распахивается, и я ещё никого не вижу, но закашливаюсь от запаха парфюма. Это ж сколько надо было на себя вылить?

Мне удаётся рассмотреть женщину — ей около тридцати-тридцати пяти, выше среднего, с идеальной фигурой. Одета в стильный деловой костюм. Коньячного оттенка волосы зачёсаны вверх и уложены в гладкую причёску. Макияж броский, но гармоничный. Эта женщина определённо знает себе цену.

Роман встаёт со стула, идёт к ней навстречу, обнимает за талию и… они начинают отвратительно целоваться…

Мерзость…

Господи, он сначала трогал её, потом — меня… От воспоминания передёргиват. Я вдруг чётко осознаю, что мне непротивны объятия только одного мужчины. И сейчас я не прочь оказаться в них… Но… Рома сказал — Давлат даже не догадывается, где я…

А я бы не отказалась от спасательной операции…

Наконец, любовники отрываются друг от друга.

Женщина небрежно треплет Романа по щеке, а тот смотрит на неё взглядом преданного щена.

— Молодец, мой сладкий, — воркует она, — я знала, что на тебя можно положиться…

Роман картинно раскланивается перед ней:

— Всё для вас, моя королева…

Она одаривает его истинно королевской улыбкой, целует в щёку, оставляя отпечаток алой помады, и направляется ко мне.

Наклоняется, обдавая удушливым запахом своих терпко-сладких духов.

— Ну что ж, рада познакомиться, — говорит она и опускается на тот стул, где прежде сидел Роман, молодой человек же становится у неё за спиной, как верный страж или паж… — Я Элеонора, мачеха Давлата, и, выходит, твоя свекровь…

Интересное кино вытанцовывается, думается мне. Свекровь, значит, ну-ну.

Элеонора, судя по всему, моей реакцией недовольна. Уж не знаю, чего ждала эта женщина? Моей истерики? Мольбы? Страха?

А я тут пытаюсь не расхохотаться. Глупо, конечно, смеяться, когда ты связан и уязвим, но ситуация веселит неимоверно. Ибо злодеи такого уровня — предсказуемы.

— Вижу, ты не рада знакомству, — кривит карминовые губы моя типа-свекровь.

— Нет, что вы, — ехидничаю я, — прыгаю от радости. Просто этого не видно, потому что я, как бы, привязана к кровати.

Элеонора фыркает:

— Уж не надеешься ты, что я тебя отпущу?

Едва сдерживаю смех.

— Что вы, матушка, и надеяться не смею. Покорно приемлю свою участь.

Она встаёт со стула, проходится по комнате туда-сюда. Рома обожающим взглядом следит за нею и злобно зыркает на меня.

— Понимаешь, — наконец, останавливается Элеонора, — у нас с зайчиком, — взгляд на Романа, — уже почти всё получилось. Но тут явилась ты, и испортила все планы.

Усмехаюсь:

— Интересно, каким образом?

— Ты словно околдовала Давлата. Он на тебе прямо-таки помешался. Он ведь повеса и заядлый холостяк. Мы не могли допустить, чтобы какая-то пигалица вроде тебя вскружит ему голову. На кону были слишком большие деньги. Поэтому пришлось подключить одного знакомого экстрасенса.

Я никогда не верила в этих доморощенных магов-гадалок-ясновидящих, но не признавать того, что среди них встречаются уникумы, которые реально могут запудрить человеку мозги, не могу. Что ж, если в голове Давлата поковырялись, то понятны его «тут помню, тут не помню».

— Благоверный твой крепким орешком оказался, — продолжает вещать Элеонора, глупо раскрывая передо мной все карты (видимо, уверена в своей безнаказанности), — и окончательно вытравить тебя из его головы не удалось. Поэтому остаётся одно, — и вот тут я холодею, потому мадам переходит на зловещий тон, — физическое уничтожение…

Глаза Давлатовой мачехи загораются нездоровым блеском, и мне становится реально страшно — мало ли чего на уме у маньяков. А Элеонора выглядит психически нездоровой…

Однако мои размышления прерывает грохот за дверью…

Элеонора досадливо морщится — конечно, кто-то вновь мешает ей осуществить её же гениальный план.

— Ромочка, зайка, разберись, — просит она.

Белёсые брови нашего героя-любовника лезут на лоб:

— Кошечка моя, — мурлычит он, — я немного не по этой части.

Элеонора сводит к переносице идеальные брови.

— Заинька, если всё сорвётся, мы уже оба будем… частями…

Роман вздыхает и идёт к двери, как на эшафот. Бедный мученик.

Его любовница отвлекается от меня и, неприлично грызя ногти, косится на дверь…

— Да что там происходит? — вопрошает она.

Ответ приходит быстро, вернее, прилетает — в приоткрытую дверь рыбкой влетает Ромочка, за ним врывается злющий Давлат, а дальше — группа поддержки: Лампа, со сковородкой наперевес, пафосно сдувающая лезущую в глаза чёлку, Марк и «двое из ларца»…

Элеонора сразу как-то скисает и теряет боевой настрой.

— Вы что тут творите, коза-ностра местечковая? — рычит Лампа и, прежде чем кто-то из мужчин успевает её удержать, кидается на Элеонору с колотушками. И похитительнице следует быть благодарной уже за то, что сковорода не чугунная.

Пока девочки разбираются, а парни пакуют жалобно вопящего Рому, Давлат кидается ко мне и избавляет от пут.

У меня основательно затекли конечности, поэтому я даже пошевелиться нормально не могу…

— Как ты меня нашёл? — интересуюсь, когда меня довольно бережно прижимают к широкой груди.

— В твоём колье — хитрый маячок. Он начинает работать, когда тебе угрожает опасность. Посылает сигнал SOS.

— Умно! — комментирую, позволяя подхватить себя на руки — сопротивляться всё равно не в силах. — Откуда у твоей бабушки была такая технология?

— Всё узнаешь, — сообщает муж. — Пора тебе, наконец, познакомиться с остальными членами семьи.

Меня передёргивает:

— Да как бы и этих хватило.

— Ну, эти, — Давлат надежнее перехватывает меня, несёт из подвала и кивает себе за спину, где извиваются и вопят скрученные Элеонора и Роман, — те самые уроды, без которых не обходится ни одна семья, увы.

— А ты сам-то лучше? — фыркаю, припоминая наш последний разговор.

Давлат недовольно щурится:

— Поспешные решения, дорогая, — шипит он. — Как извиниться не пришлось?

Что? Мне? После того, как меня обзывали стервой и таскали за колье? Кто-то много на себя берёт. Ничего-ничего, милый, смеётся тот, кто смеётся последним.

— И где же мы будем выявлять поспешность решений? — интересуюсь, поудобнее устраиваясь в таких уютных крепких объятиях.

— На семейном совете, — важно сообщает муж. — Дед пришёл в себя, желает всех видеть и говорить.

Его последние слова тонут в протяжном и отчаянном: «Нет!» от нашего дуэта неудавшихся злодеев.

А мои губы трогает злорадная улыбка. Всё-таки оказаться в кругу семьи — не так уж и плохо…

— На руках принёс? Хорошо. Значит, я правильно тебя воспитал. — Крепкий старик достаточно бодро поднимается с инвалидной коляски и нависает надо мной, усаженной в одно из кресел роскошной гостиной, упираясь в подлокотники.

Знакомые льдисто-голубые глаза, только украшенные лучиками морщинок в уголках, шарят по мне. Черты пожилого мужчины поражают правильностью и благородством. О таких говорят — породистые. А орлиный нос и лёгкий акцент выдают горца. В лучшие свои времена он, наверное, влёгкую кружил головы девушкам.

Он отстраняется от меня, пристально осматривает внуков и всю остальную честную компанию.

— Располагайтесь, гости дорогие, — ведёт широким жестом по огромной, дорого обставленной комнате, — разговор держать будем.

И когда родственники и новые знакомцы — Лампа всё ещё воинственно сжимает сковороду — рассаживают, старик снова возвращается ко мне, целует руку с полупоклоном: — Добро пожаловать в семью, дочка. Давно мы тебя ждали, — взгляд на Давлата — одобрительный, полный восторга, — представишь своей прекрасной жене.