Немудрено, ведь даже сами эфирные драконы этого толком не понимали. Они обычно могли рождать в горле молнии («Ахасс!»). Некоторые этого не умели, зато были способны менять свойства материи («Цхе-Тах»), причём самым странным образом, разным у каждого дракона, и действие это поддавалось прогнозированию столь плохо, что сами драконы пользовались этой способностью неохотно. Эфирные альбиносы не обладали никакой магией или имели какие-нибудь безумные свойства: к примеру, Эрдан при сильной простуде кашлял мятными леденцами.

У эфирных драконов всё происходит не как у нормальных, в тяжёлый год даже Илидор может вылупиться из яйца.

Появись он на свет в любом другом семействе – все бы вскоре сообразили, что Илидор – не просто зверушка странной окраски («Но только не в клеточку!»), а дракон иной породы. Это стало бы ясно в тот самый день, когда проявилась его способность чуять под землёй камни и руды, способность, которой не обладали никакие другие драконы. Но в эфирном семействе чего только не бывает.

– Ардинг уничтожили снящие ужас, – снова заговорил Арромеевард, и золотой дракон понял, что очень долго старейший молчал, углубившись в свои мысли. – Они уничтожили Ардинг так жестоко, как могли, и так, как мы просили сделать это.

Арромеевард осклабился, Илидора обдало запахом воды, поросшей кувшинками, и золотой дракон отшатнулся, стукнувшись затылком о стену. Старейший так раздухарился, что магия вырывается из него сама собою, несмотря на все цепи.

– Гномы выше всего ценят доблесть, храбрость и своё боевое безумие, – злорадно говорил дракон и скалил сточенные зубы, – а мы сумели лишить целый город храбрости и доблести! Ха! Да-а, мы просили об этом снящих ужас, мы просили погрузить Ардинг в сон, а потом наслать на город кошмары. Целые дни они держали город в отупении, а потом ударили по нему жутью, врезали по тупым гномским головам самыми страшными их кошмарами, закрутили их колесом, вырастили до размера горной гряды, раздавили ими мерзких коротышек. Многие гномы в те дни погибли от разрыва сердца, многие сошли с ума. Это было лучшее творение снящих ужас драконов, самое мощное, самое поразительное, к которому они долго готовились и которое блестяще претворили в жизнь. Ведь тогда их семейство было таким большим… таким большим, что им удалось уничтожить целый гномский город, пусть и невелик был Ардинг, нет, невелик, но как живуч, грозен, неуёмен и ужасен!

По спине Илидора ползла капля пота. Он таращился на Арромееварда во все глаза, и они не сияли и не были похожи на горсти мелких монеток, а походили на притрушенные пылью слитки серебра.

– Несколько снящих ужас полностью истощили свою магию тогда, истощили и погибли. А позднее гномы-воины из Масдулага, узнав о произошедшем в Ардинге, объявили настоящую охоту на снящих ужас. Да. Мы не хотели для них такой судьбы. Мы просто были в отчаянии и просили помощи у сородичей, которые подходили для этой задачи лучше нас. В конце концов, разве сами мы мало помогали снящим ужас в то время, когда жили в глубинах Такарона? Надо думать, мы были полезными для них чаще, чем они для нас! Что же, со времён войны наш род в долгу перед снящими ужас, и сложно измерить, сколь этот долг велик. До сих пор в каждую вторую свою кладку мы берём одно яйцо снящих ужас драконов и высиживаем его вместе со своими.

Илидор нетерпеливо поёрзал, крылья его плаща подрагивали, словно от ветерка или зябкости. Золотой дракон и сам прекрасно знал про яйца и кладки.

– Разве такую судьбу мы бы выбрали для своих родов? – в уголках глаз Арромееварда заблестела влага, в воздухе пахнуло грозой. – Для своих родов или любых других, для снящих ужас, на которых так рьяно охотились, или для всех тех драконов, которых изничтожили полностью: огненных, хранящих свет, шепчущих, пыльных, многих других. Где они все теперь? Только в нашей памяти. Могли мы противопоставить машинам хоть что-то?

Илидор молчал. Насколько он знал, ответ был: нет, но золотой дракон был крайне молод и знал очень немного.

– Что ты хочешь услышать ещё, драконыш? – повысил голос Арромеевард. – Ты плохо влияешь на моё настроение. Я больше не хочу говорить с тобой.

Едва не взвыв от досады, Илидор заставил себя уважительно склонить голову, подняться и молча уйти, хотя чувствовал он себя как умирающий от жажды путник, у которого изо рта выдернули флягу с водой.

«В другой раз, в другой раз, в другой раз», – твердил он себе, понимая, что другого раза может не быть. Но лучшее, что сейчас можно сделать, – смиренно растаять вдали: тупым упорством из Арромееварда ничего не вытряхнуть.

Лопатки щекотал тяжёлый взгляд старейшего дракона и подозрительные взгляды стражих эльфов. Всё это было сущей ерундой по сравнению с чесоткой любопытства, которая овладела золотым драконом. Да, любопытством и ещё – жгучим ужасом, которое Илидор испытал, когда Арромеевард рассказывал про ходоваек. Гномы должны быть настоящими чудовищами, очень опасными и очень злыми, если они создают такие жуткие машины!

Куда более страшные, чем всё, что приготовлено для Непослушных Драконов в замке Донкернас. Эльфские машины – неживые. А если бы нечто разумное, металлически клацая, каталось под ногами Илидора, он бы, пожалуй, просто рехнулся!

На следующее утро он отправился на зимнюю охоту с Тарисом Шабером и Альмой Охто. Эльфы использовали драконов для поиска добычи: лисы и зайцы не боялись огромных летающих штук, видимо, принимая их за откормленных птиц, так что охота с драконами обычно была весьма успешна.

Илидор, хотя недолюбливал Альму и Тариса, испытывал тихую благодарность за вылазку в зимний лес. Это была его первая охота, и он откровенно не понял, почему другие драконы её терпеть не могут, разве что подолгу летать в холодном воздухе оказалось тяжело. Но он вдоволь носился по небу, о чём остаётся только мечтать, когда большую часть зимы проводишь в замке, и сожрал вместе с косточками одного освежёванного зайца.

Потом Альма и Тарис велели дракону и сподручникам погулять где-нибудь подальше от охотничьего домика, и дракон в человеческом обличье вволю извалялся в цапающем щёки снегу, побил снежками все деревья в округе, отчего у него онемели пальцы, слепил огромного снеговика, долго бегал кругами, крича «У-у-у!» и наблюдая, как ветерок разносит пар его дыхания.

Придурочным сподручникам, как и другим драконам до Илидора, кажется, было совсем не весело на охоте в зимнем лесу. Двое эльфов сильно простудились и потом много дней оглашали замок надсадным кашлем и чихом с подвываниями, а Илидор только и мечтал, что о новой охоте или каком-нибудь другом хорошем поводе размять крылья.

* * *

Казалось, не будет конца выходкам Йеруша Найло и их обсуждению. Рассказы про этого эльфа становились всё безумнее, пока не начали отдавать явственным идиотизмом.

Говорили, что Найло топил слышащего воду дракона в Катарке, самой большой реке Уррека и Чекуана, уверяя, что всего лишь отслеживал реакцию речного потока.

В Варкензее Йеруш подливал рвотное в кружки посетителей харчевни, чтобы испытать на них очистительные свойства розовой воды, обнаруженной недалеко от стеклянных шахт в том же Варкензее.

Ещё говорили, что во время пребывания в южном Урреке, где зимы мягкие и малоснежные, Найло велел сподручникам привязать к дереву в лесу одного из ледяных подростков, Щоззаданкха. А к другому дереву он велел привязать себя, Йеруша Найло, и уйти на полсуток, оставив обоих связанными, без воды, еды и тепла. Найло утверждал, что таким образом сравнивал степень водопотери у эльфов и драконов сходной конституции, а некоторые драконы в замке Донкернас шёпотом уверяли, что если бы сподручники не вернулись потом в этот лес, то потерю ледяного подростка Щоззаданкха все бы сочли невысокой платой за избавление от воинствующего идиотизма, воплощённого в Йеруше Найло.

Илидор не то чтобы не верил в эти россказни – ему не слишком трудно было представить Йеруша совершающим что угодно из перечисленного, Илидор лишь сомневался, что выходки Найло не преувеличены драконами. Однако в любом случае местные эльфы творили вещи и похуже – не с такой частотой и настырностью, конечно, и…