Снова резкое приземление, словно лицом о землю: проезд подорожал – точно! В новостях же еще сказали – на два процента. Очередные проблемы с экономикой, и никто не может их решить. Эх, держитесь, мистер Спейс: горожане Вас с грязью смешают, но я-то знаю, что Вы нам поможете.

В автобусе я отвлекся на радио. «Какими продуктами к новогоднему столу лучше запастись сейчас, до их подорожания?». Черт! Но спасибо, что хотя бы о гражданах позаботились, оповестили. Пришлось открыть свои телефонные заметки, чтобы все это записать. Мама должна была скоро закупаться, и я хотел предложить ей купить все немного пораньше, чтобы она не переживала из-за денег.

Пока я думал о повышении цен на огурцы и картофель, засмотрелся на остальных пассажиров в автобусе. Спасибо правилам дистанции, ведь теперь рассадка позволяет наблюдать за людьми более тщательно: парные сидения исчезли, стало больше места для роботов, а инопланетной дичи здесь вообще не место. Но неужели вся моя жизнь пройдет в поездках на автобусе? Усталые мужчины сидят с огромными пакетами из супермаркетов. На их сухих и осунувшихся лицах уже скульптурно закрепились морщины. Все возвращаются откуда-то куда-то, как и я, по сути, не имея никакой цели. И все это будет повторяться. Сегодня. Завтра. Лет сто.

В таком окружении и настроении я не мог позволить себе слушать Чайковского или Дебюсси, безусловно. Вот когда я стану достаточно известным и богатым, чтобы ездить в такси, вспоминая этот глупый день, и смотреть, как вдаль уносятся фонари и вывески – вот тогда я буду достоин такой музыки. Но не сейчас.

Остановка. В автобус заходит женщина с маленьким ребёнком, который истошно вопит. Она вроде бы и старалась его успокаивать, но безуспешно. Какой кошмар. На радио начинает играть какая-то тупая попсовая электроника: уверен, песню эту записали за пару часов и слили сразу в сеть, чтобы она окупилась. Так сейчас все делают. А я все сижу на месте!

Но вся эта тема с моими пустующими амбициями потихоньку заглушалась вопросом: доеду ли я до дома живым?

И тут мое сердце неожиданно провалилось глубже в легкие, чтобы не было слышно, как бьется – а вот в горле начало пульсировать.

В автобус зашла девушка: каштановые волосы до плеч, зеленые глаза. Длинные тонкие ножки из-под пальто.

Клянусь чем угодно, это она. Это – та девушка с плаката! Мисс Совершенство. Только сейчас у нее в руке не было паровоза, и сама она – в сером пальто с красно-зеленым клетчатым шарфом, широко и свободно отброшенным вперед.

Она села прямо напротив меня. Я моментально забыл и про огурцы, и про Малера, и про свое жалкое состояние. Не смог найти ни одной точки, куда бы уцепиться, но ее не замечать. В любой другой момент, зайди в этот мерзкий автобус бомба с огромными оголенными буферами, я бы старался не пялиться, только чтобы та не подняла шуму. На нашем веку такие вещи опасны. Но здесь другой случай: я видел ее всего лишь второй раз (не считая тысячи часов, проведенных перед плакатом), но девушка – эпизод превратилась в весомый отрывок моей жизни, который я точно не смогу позабыть. Хоть метеорит упади через пару минут.

Мне вот кажется, что в те моменты, когда ты внезапно замечаешь новое прекрасное лицо, которое еще и смотрит на тебя (ох, твою мать), в голову автоматически резкими и грубыми картинами должны врезаться воспоминания о прошлом, которое разбило твое сердце. Твой мозг сам отпугивает тебя. Он тебя защищает.

А что было у меня? Пара знакомств. Кино, магазины. Смятая постель. Первый сексуальный опыт в четырнадцать. Усталость от вечных бабских обид и… Джесс-3000 – ой, стоп… Об этом вам пока рано рассказывать.

– Твою мать, Монсиньи! С кем ты там так громко треплешься? Почему я тут одна?

На секунду: отбой! Проснулась Абель. Нам с вами приходится выждать где-то минут десять.

Она встает с кровати голая. Лезет ко мне с объятиями и приставаниями, а я рисую в голове картины ее безумных сношений с Маркизом дю Санте. То, что должно стоять, падает, и я жалуюсь на волнение, слушаю ее жалобы по этому поводу и провожаю в душ. Теперь у нас есть еще лет сто. Эх… Какие сладкие сейчас будут воспоминания!

– Так вот, не отвлекайся, Жорж Монсиньи!

Я испугался и вздрогнул. Отчетливо же слышал эти слова, хотя сам молчал! Перевел взгляд на девушку. Она посмотрела на меня, и ее взгляд напрямую отражал повисший перед ней в воздухе вопрос: «Что это за идиот сейчас сидит передо мной?». Она как-то внезапно изменилась за эти две секунды. Погодите, сейчас вспомню, мне показалось. У нее из-под воротника пальто торчал ценник «200 единиц» вроде, а ещё она прямо передо мной в автобусе раздвинула ноги и указала пальцами прямо туда… Монсиньи, ты больной. Там в зале было накурено, а ты, дебил, надышался.

Я очнулся. Мне понадобилось прикусить себе язык, чтобы понять, что теперь это уже не сон. А еще я снова слышал, как орет ребенок и играет попса. Мисс Совершенство по-прежнему смотрела на меня, как на гребаного идиота, но лицо ее при этом уже искажено не было. Я ей глупо улыбнулся.

И тут она улыбается в ответ. Это самая прекрасная улыбка, которую мне доводилось видеть.

Ребенок не утихал: напротив, он начал орать ещё громче. Было уже тяжело это выносить. Она посмотрела в ту сторону (у нее безупречный профиль), снова развернулась ко мне и жестом изобразила тошноту – образно засунула два пальца в рот.

Я усмехнулся и кивнул головой. Офигеть, я не верю, что это происходит со мной! На всякий случай ущипнул себя за руку и чуть не сдох от боли, но она этого уже не увидела.

Разумеется, я не мог просто так отвести от неё взгляд. У нее на веках тени коричневого цвета, и когда она опускает глаза в пол, замечаю ее длинные ресницы. Все ее движения – плавные, однако в точности выверенные. Что-то в ней выдавало какой-то секрет, и мне так отчаянно хотелось его разгадать. Но действовать надо было быстро. Я засунул свою руку в карман. Мелочи вроде хватит на нас обоих. Даже, если нет, завтра пойду пешком!

Куда бы она ни выходила, куда бы ни занесло этот чертов автобус, – я должен выйти вместе с ней.

Сделал я все правильно: сначала посмотрел на ее руки: обручального кольца или намека на помолвку не увидел. Если она мне так улыбается, значит, я ей вроде приглянулся. Ну, еще бы – я ведь сегодня реально круто выгляжу, да и стало легче.

Она выходила на две остановки раньше, чем нужно было мне. Заметив, как она начала собираться, чтобы встать, я быстро поднялся сам и отдал деньги, громко произнеся, чтобы перебить ребенка: «За двоих». На ее лице я увидел смущение. Она тихонько улыбнулась. Затем я почти первым выскочил из автобуса. Нужно же было подать ей руку.

– У меня теперь завелся герой? – она произнесла это с такой теплой улыбкой, что я глаз не мог оторвать. Я искренне старался держаться умеренно равнодушно и сильно.

Меня не сломать.

Сейчас я представляю, как это выглядело со стороны: я стою – не в силах пошевелиться – как статуя, и она ловит меня в свои сети.

– Жо… Жорж Монсиньи! – я поднял одну руку вверх, а другой болтал в воздухе, изображая мантию, словно я супергерой. – Как тебя зовут?