Он сжал ладонь Кеана, а парень удивленно распахнул рот. Знаменитый Кассий, черная гончая протектората. Не имеющий ни единого промаха, всегда настигающий беглецов, безжалостный молот правосудия… и пьет до беспамятства в святом месте? Что-то тут не вязалось, но Кеан был слишком растерян.

После ему еще не единожды приходилось сталкиваться с Кассием. Присматриваясь к нему, парень пытался понять, сколько в легендах о нем правды, сколько вымысла и почем он так часто шатается пьяный, но никто не приструнит его? Не выдержав тяжести этой загадки, Кеан снова заговорил с Кассием. К его удивлению, знаменитый протектор узнал его.

— Да это ж тот самый праведник, что посрамил меня пред ликами святых? — смеялся он, да так, громко, что заставил окружающих встрепенуться. — А я думал, что ты слишком хорош, чтобы снизойти до общения со мной.

Он снова был пьян, от него воняло перегаром, он хохмил, не скрывая насмешки над Кеаном, и все-таки они продолжили общение. Очень быстро Иллиола понял, что Кас действительно легенда, за что грандмастер и закрывал глаза на его пьянство. Пес, не ведающий промаха, грозный, неутомимый, и Кеан стал подражать ему, стремясь тоже стать лучшим из лучших.

Однажды Кассий признался:

— Я пью, потому что это единственная моя услада. Что еще есть у меня помимо охоты и вечного служения Благому? Только возможность грешить и каяться. Лишь по макушку окунувшись в дерьмо можно заплакать от счастья, радуясь чистой проточной воде… Бескомпромиссность нашего ордена лишает нас сладости, что вкушают простые смертные, посещая вечерние мессы. Сладости истинного очищения.

— И что же ты предлагаешь? Грешить? — фыркнул Кеан. — Уподобиться тем, кто находится во власти страстей?

Кассий лукаво улыбнулся:

— Есть разные степени грехопадения. Мое пьянство находится на самой вершине этого холма. Маленькая слабость, вроде любви к сладостям и женским сиськам.

— И что же, по-твоему, у самого основания?

— То, что порабощает и заставляет отказаться от своих убеждений. Азартные игры, наркотики и, конечно, любовь.

— Любовь? — поперхнулся Кеан. — А как же Сестры Отдохновения? — и тут же зарделся.

Послушникам запрещалось вкушать этот плод, и для многих юнцов это было мощным стимулом сменить цвета. Кассий рассмеялся:

— Ну и щенок же ты! У любви есть множество оттенков, но самый опасный у страсти к женщине. Трахать баб — то немногое, что нам разрешено уставом, и слава Всеблагому за это! А вот влюбиться — значит впустить кого-то в священную обитель, где должен жить один лишь Бог. Тебя оскорбила пьяная свинья на святых камнях? Представь, как оскорбит Его твое раболепное преклонение перед женщиной! Созданием, столь глупым и пустым, что от скота отличается лишь умением говорить. Нет, оставь любовные страдания простым смертным. Лучше уж пей или налегай на пироги со сливами.

Кеан внял урокам Кассия и благополучно сменил цвета. Авилан же очень скоро вылетел из послушников за свои махинации. Кеан пережил это и многое другое благодаря своему старшему товарищу. Настурция что-то напутала, этот огромный черный медведь никак не мог быть подлецом, которого она описывала. Кто угодно, только не Кас.

Сквозь шеренги проехал всадник на серебристо-сером коне, ярко блеснули золото на маске и плаще. Кеан удивился. Старик Симино не часто сам теперь выезжал на задания. Видимо, дело приняло совсемуж скверный оборот.

Ворота отворились, и протекторы выехали на каменный мост через ров. Кеан чувствовал странный азарт вперемешку с сомнением. Ему еще ни разу не приходилось сталкиваться с обычными смертными, если не считать того злополучного поединка в переулке. Однако то были какие-то нелюди, гады, мрази, в них не осталось ничего от человека, убивать их было все равно, что давить клопов.

Протекторская конница рысью пронеслась через гомон и дым района Стали, заставив экипажи робко прижаться к стенам домов. Они пересекли площадь Закона, миновали Военную Академию Аркацио и солдатские казармы, выехав на мост Торговцев. Отсюда открывался прекрасный вид на бухту и стоящие на якоре корабли. Пестрый палаточный город Заморского Рынка застилал побережье, привлекая громкими криками зазывал. Эти звуки потонули в стуке копыт по камню, лязге амуниции и свисте ветра. Впереди Моряцкий район, а немного дальше — Певчий с Акульим. Куда позвал их долг? Вряд ли к акулам, накалять с ними отношение строжайше запрещено эдиктом совета кардиналов.

Конница замерла на краю Купеческого квартала. Здесь жилые дома небогатых торговцев чередовались с лавочками, мощеные дорожки вились, словно змеи под рогатиной. Шеренга замерла, Кеан привстал на стременах, чтоб посмотреть, что впереди. Симино о чем-то разговаривал с помятым запыленным стражником, затем развернул коня и зычно, совсем не по-стариковски, крикнул:

— Слушай сюда! На Бронзовой площади волнения переросли в бои со стражей, и серые терпят потери. Наша задача оттеснить бунтовщиков, защитить стражников и позволить им отступить. Мы не уйдем, пока не зачистим эту гноящуюся рану. Делимся на десятки. Бернардо, на тебе Портовый Камень. Арго, ты заходишь со стороны площади Ритуалов. Кассий, ваша задача расчистить путь отступления на экипажной дороге. Пусть Всеблагой даст нам сил усмирить их.

Разделившись, отряды разъехались по разным улицам. Кеан и еще восемь братьев, пришпорив коней, порысили следом за Кассием. Дорога для экипажей, широкая и обычно людная, была пуста. Первым препятствием на пути отряда оказалась перевернутая карета. Выжившая лошадь визжала от боли, не в силах встать на перебитые ноги. Виднелась часть тела, придавленного каретой, и несколько трупов в заляпанных кровью серых плащах. Кас жестом приказал остановиться, Кеан выхватил аспид, трое братьев последовали его примеру. Кассий пустил коня шагом к задней части кареты, и тут из-за колеса высунулись головы, руки и взведенные арбалеты. Несколько болтов ударились о нагрудную пластину конской брони, у одного из братьев лошадь закричала от боли, и тут же грянули выстрелы аспидов, а следом, сквозь дымный туман вырвались вперед протекторы с булавами наперевес, размазывая по камням остатки сопротивления. Кони прижали уши от шума и едкой вони, но никто из них не понес. Умницы.

— Хитрые, мрази, — сплюнул брат Леонсио, обламывая болт, торчащий из бедра его коня.

— По лошадям целятся, — хмыкнул Кассий, объехав несколько свежих трупов. — Используют укрытия. Чую, не простые бунтовщики. О, этот еще живой.

Один из арбалетчиков продолжал ползти, оставляя красный след на серой пыли. Наклонившись в седле, Кассий прижал его к земле навершием булавы:

— Куда, падаль? Говори, сколько вас тут еще на дороге…

— Ннн…кх-кх…жу…

— Не расслышал, — Кас надавил булавой так, что раненый зарычал, харкая кровавыми сгустками.

— За…и…кх-кх…мя

— Что? Громче, мразь.

Кассий наклонился еще ниже, а Кеан объехал его слева. Он увидел то, что было сокрыто от бородача — маленькую керамическую флягу в руках арбалетчика. Пить что ли хочет? Тот резко вскинул руку с зажатым сосудом.

— Назад! — закричал Кас.

Он резко развернул своего гнедого, пытаясь оттеснить Кеана, но не успел.

Резкая белая вспышка, громкий раскат, горячий воздух опалил лицо, завизжал Пригар и понес сквозь клубы едкого дыма. Резко запахло паленым волосом, плотью и жженой аякосой. Перед глазами чернота. Кеан попытался остановить испуганного коня, но тот продолжал нестись. «Говорила ж мне бабка — никого не хвали прежде сроку, сглазишь», — подумал он. Кеан ничерта не видел кроме серо-черного влажного тумана перед глазами. Что это было?

Сильный удар выбил протектора из седла, во рту стало солоно от крови. Он нащупал правой рукой стену стоящих друг на друге корзин. Попытался подняться, и на него посыпалось что-то круглое и твердое, забарабанившее по кирасе крупными каплями дождя. Апельсины, этот запах ни с чем не спутать. Перед глазами было все так же мутно. Где он? Куда ускакал Пригар? Кеан снова попытался приподняться, на этот раз у него вышло. За спиной каменная кладка, справа корзины, слева пустота. Он аккуратно пошарил рукой в поисках других ориентиров, а потом услышал какой-то шорох.